– Да, – Конрад кивнул.
– Мама сказала тебе, что у тебя будет другой ментор, а фройляйн Августа больше не будет тобой заниматься?
– Да, папа. – Конрад, видимо с перепугу, почти шептал.
– Я зарабатываю деньги. Фройляйн Августа мне помогает. Ты мешаешь ей это делать хорошо, значит, ты мешаешь моему бизнесу!
Голос герра Шварца не оставлял сомнений, он был до мозга костей, хоть и глубоко увязших в его тучном теле, но настоящих костей истинного немецкого коммерсанта, возмущен посягательством на его бизнес. Он буквально рубил воздух короткими чеканными фразами, пытаясь донести свое негодование по поводу такого вопиющего нарушения.
– Это недопустимо, и ты будешь наказан. Иди встань в угол до конца обеда. А когда герр Штайн закончит обед, он выпорет тебя розгой. Вы слышите, Отто?
Управляющий был поистине готов к любым поворотам судьбы. Аккуратно положив ложку и промокнув рот салфеткой, он абсолютно ровным голосом, как будто происходящее было совершенно в порядке вещей, ответил:
– Так точно, герр Шварц. После обеда я выпорю юного господина розгой.
Единственное, что давало понять, насколько сильно потрясен управляющий столь неожиданным поворотом судьбы, это скорость ответа. Внимательный наблюдатель заметил бы, что обычно герр Штайн реагирует на вопросы чуть быстрее.
Густа была очень внимательным наблюдателем. Именно благодаря наблюдательности она быстро научилась не попадать в различные неприятные ситуации, и это качество давно за собой знала и развивала. Поэтому, несмотря на сильное огорчение по поводу испорченной блузки, она успела поймать тот шквал эмоций, который буквально обрушился на обеденную залу. Чувство жалости, любви, возмущения и в то же время некоторого облегчения от того, что наконец-то найдено «лекарство» от вредных выходок сына, шло от фрау Шварц; философский стоицизм, быстро пришедший на смену удивлению, – у герра Штайна; возмущение хозяина, которое, впрочем, быстро сошло «на нет» и уступило место природному добродушию, когда Конрад послушно занял место в углу; неподдельное удивление вперемежку с робкой надеждой на окончание собственных мучений – у милой подружки Эмилии.
И над всем этим – густая, тяжелая, липкая ненависть, буквально сочившаяся из угла, в котором послушно стоял маленький Конрад. Ненависть к ней, к Густе.
С новыми обязанностями Густа освоилась быстро.
Во-первых, это было внове, а потому – чрезвычайно интересно. Во-вторых, впервые в жизни она почувствовала, что вот, наконец-то ей подвернулось то дело, которое может со временем дать ей личную независимость.
Герр Шварц высказался недвусмысленно – если она будет полезна, он удвоит жалование. И тогда, половину по-прежнему отдавая родителям, она сможет сама содержать себя. А если со временем герр Шварц отправит её в Ригу, то там… Густа боялась даже мечтать, но ей отчаянно хотелось не зависеть ни от кого – ни от родителей, хоть и любимых, но очень далеких, ни от прихотей фрау Шварц, ни даже – от хозяина.
А для этого нужно много работать, нужно узнавать и узнавать все, что может помочь ей прочно стоять на собственных ногах, как и подобает настоящей Брунгильде.
И Густа старалась.
Попросив у герра Шварца разрешения поработать с документами в вечернее время, она быстро поняла, кто из многочисленных контактов хозяина – поставщики, а кто – клиенты. Более того, переплюнув немецкую склонность к аккуратности, Густа составила списки, увидев которые герр Шварц не сразу нашелся, что сказать.
– По какому признаку вы это составили, фройляйн Августа? – брови герра Шварца неудержимо выползали из-за пенсне, перемещаясь высоко на его круглый лысеющий лоб.
– Это – ваши поставщики.
Густа отважно стояла перед столом хозяина, разложив по его, теперь уже аккуратно убранной поверхности, ровные стопки бумаг.
– Вот, это имя поставщика, это – его поставки. Я вывела по годам, какое оружие, в каком количестве и по какой цене вы у него покупали. А здесь – таблица. Цены, количество и виды товара по всем поставщикам.
Густа достала большой лист бумаги с тщательно нарисованной таблицей и расстелила поверх предыдущих стопок.
Герр Шварц шумно вздохнул, отчего его тучный живот заколыхался, поправил пенсне и вновь воззрился на стол. Брови его при этом по-прежнему не желали покидать лоб. Густа тихо стояла рядом, ожидая, какой будет реакция хозяина на её своевольный поступок – ей никто не давал права так распоряжаться дорогой бумагой.
Молчание длилось и длилось. Герр Шварц сопел, почесывал то живот, то почему-то вдруг – макушку, чем очень напомнил Густе управляющего. Его взгляд внимательно скользил по строчкам вычерченной ею таблицы. В какой-то момент он, как видно, в попытках лучше сосредоточиться, вытащил из дорогого серебряного кубка, служившего как в качестве украшения стола, так и в качестве подставки для карандашей, один из них, остро заточенный Густой. Поводив карандашом над таблицей, почесав этим самым карандашом живот, а свободной рукой – макушку, он достал целую гроздь карандашей и принялся раскладывать их по таблице, продолжая время от времени сопеть, почесываться и отправлять брови, которые все-таки постепенно опускались на привычное место, вновь путешествовать по лбу.
Молчание затянулось более чем на полчаса. Ноги Густы уже потихоньку пытались протестовать, но она не решалась шевелиться, чтобы не отвлекать на себя внимание хозяина. Наконец её терпение было вознаграждено.
В очередной раз шумно вздохнув и с силой, как лошадь, выдохнув воздух из широкой груди, плавно переходящей в объемный живот, герр Шварц поднял на Густу изумленный взгляд:
– Кто вам помогал, фройляйн Августа?
– Никто, герр Шварц. Я сама… – Густа растерялась от такого вопроса.
– Я понимаю, что сама. Как вы додумались до этой таблицы?
Это было трудно объяснить. Густа, всё свободное время просиживавшая в обширнейшей хозяйской библиотеке, без устали поглощала все, что только попадалось под руку. Учитель – герр Кляйн, время от времени вспоминавший о ней, писал для неё более и более сложные программы, включавшие в себя множество предметов, из которых математика была одним из любимых.
Как объяснить это герру Шварцу, хозяину этой библиотеки, которого Густа, как впрочем, и его жену, там практически никогда и не видела? Конечно, ей хотелось думать, что хозяева пользуются всеми этими книжными сокровищами, просто читают их не за столом, а в своих комнатах. Но она уже давно поняла, что большая часть этого книжного богатства не была в чести у его владельцев. Решив, что ложь во спасение ложью и не является, Густа решила сказать, что научил её этому герр Кляйн. Хозяина, кажется, ответ удовлетворил, во всяком случае, он кивнул, как бы соглашаясь, что герр Кляйн был способен научить умную девушку создавать таблицы.
– Интересно… – толстые, как сардельки, пальцы герра Шварца вновь почесали брюшко.
– Но скажите, фройляйн Августа, разве вы разбираетесь в оружии? Как вам удалось классифицировать товары?
– Ваши журналы… – Густа показала на аккуратные стопки журналов и проспектов, переместившиеся со стола хозяина на полку шкафа.
– Вы успели это всё прочитать?! – изумлению герра Шварца не было предела. – Но когда?
– Вечерами. Мне казалось, будет правильно, если я буду лучше понимать вашу работу.
Густа умолчала, что несколько раз отпрашивалась у фрау Шварц и покидала музыкальные занятия, ссылаясь на нездоровье, чтобы изучить, что же все-таки продает своим клиентам её хозяин.
Герр Шварц был крепко озадачен. То, что он взял девчонку в секретари, было минутным импульсом. Так совпало, что с Дитером, в которого он вложил столько сил, и который оказался неспособен к счету и абсолютно лишен коммерческой жилки, пришлось расстаться. А Густа, как оказалось, могла составлять вполне грамотные сметы и к тому же умела печатать. Этого было более чем достаточно, и от молодой девушки большего никак не ожидалось. Теперь же, почесываясь от возбуждения, герр Шварц лихорадочно прикидывал, какие ещё способности скрываются под этим высоким, обрамленным белокурыми косами лбом.
Было о чем задуматься.
Безусловно, дело было не в самой таблице, а в том, как именно она была составлена. Просто и наглядно на ней были цветными карандашами нанесены не только поставщики, не только сроки и цены, но и, что самое главное, то, о чем герр Шварц уже давно знал, но не слишком хотел признаваться себе самому. Да… То, на что он старательно закрывал глаза, цветной карандаш фройляйн вывел с безжалостной ясностью: он практически перестал быть торговцем охотничьим оружием, как, собственно, значилось на его лицензии. Теперь, в основном, товаром было так называемое «гражданское карманное оружие», а попросту говоря – пистолеты, спрос на которые за последние несколько лет неизменно возрастал.
– И что вы по этому поводу думаете?
