– "Жокеям сесть в седла", объявили полчаса назад, – сказала Джосси.
– Две секунды, – не согласился я. – Я слушал.
Сопровождающий конюх подсадил меня. Блокнот сделал попытку взбрыкнуть.
– Держитесь подальше от неприятностей, – напутствовала Джосси.
– Неприятность подо мной, – отозвался я, чувствуя, что благородное животное опять пытается меня сбросить.
Она бессовестно ухмыльнулась. Блокнот рванул прочь, неровными скачками подобрался к старту боком и заставил всех ждать, пока он проделает цирковой трюк, присев на задние ноги и молотя передними в воздухе. "Брыкается малость", – с горечью вспомнил я. Он сбросит меня раньше, чем поднимется лента, если я зазеваюсь.
Скачка началась, и Блокнот великодушно решил поучаствовать, помчавшись расхлябанным галопом, с которым сопряжена изрядная тряска и толчки из стороны в сторону. То, как он подошел к первому препятствию, ощутимо поколебало доверие к нему наездника, ибо скакун, похоже, собирался перевалить через барьер боком, точно краб.
Я не принял мер предосторожности, твердой рукой удержав Блокнота в арьергарде, ибо искренне надеялся, что всегда успею это сделать; поэтому его манера прыгать через барьер по диагонали собрала богатый урожай проклятий со стороны других жокеев. Бессмысленно говорить "извините" в самом разгаре скачки, особенно если вы – любитель, причем в неважной физической форме, которому следовало бы быть умнее и не позволять сбить себя с толку хорошенькой девушке. Я повернул голову Блокнота прямо, жестоко рванув поводья, – деятели из Общества охраны животных упали бы в обморок. Он отплатил мне, крутанув задом в воздухе и приземлившись одновременно на все четыре ноги, под немыслимым углом к ограде.
Этот маневр вывел его наконец на последнее место. Блокнот попытался исправить положение и понес меня по прямой перед трибунами. Пока мы боролись друг с другом на внешнем круге дистанции в полторы мили, я в полной мере осознал смысл рекомендаций тренера жокею: "Держаться на трассе и держаться подальше от неприятностей". Боже мой!
Меня нисколько не удивило, что Блокнот финишировал последним из двадцати шести участников в Ньюбери. Он стал бы последним из ста двадцати шести, обладай его жокей хоть толикой здравого смысла. Последнее место на Блокноте тоже не гарантировало сохранности, но коли на нем приходилось где-то быть, то держаться последнего места являлось самым разумным. Однако никто не позаботился сообщить об этом лошади.
Скаковая дорожка в Таустере уходит под уклон от трибун, вытягивается в прямую линию на дальнем конце дистанции и завершается изнурительным крутым подъемом перед последней прямой и финишным столбом. Самые медленные в мире победы одерживались здесь в слякотные дни в конце трехмильных скачек.
Но Блокнот помчался с холма на хорошей скорости и неуклюжими рывками, перемахнул через серию самых удаленных барьеров и только начал терять интерес к происходящему, как столкнулся на обратном пути с резким подъемом.
К этому моменту девятнадцать других участников находились далеко впереди нас, как и следовало ожидать. Из-за привычки брать препятствия сбоку в стиле "стой-иди" Блокнот терял в каждом прыжке метры, наверстанные на ровных участках.
Наверное, я слегка расслабился. Он подошел к следующему барьеру совершенно не правильно, проигнорировал мои попытки помочь ему, неистово взбрыкнул посреди прыжка и приземлился, ткнувшись мордой в дерн, и все четыре копыта догоняли морду. Нельзя утверждать, что последнее приземление разительно отличалось от шести предыдущих, просто оно оказалось самым неудачным.
Когда вас катапультируют из седла на скорости приблизительно тридцати миль в час, перед глазами все мелькает, точно в калейдоскопе. Я увидел, как бешено завертелись, слившись в одно целое, разрозненные картинки – небо, деревья, трава, – и втянул голову в плечи, скорее инстинктивно, чем осознанно. Некоторыми частями тела я чувствительно приложился к покрытой дерном земле, а Блокнот лягнул меня в бедро напоследок. Мир перестал кружиться, и полтонны лошадиного веса не обрушились с сокрушительной силой сверху. Жизнь продолжалась.
Я медленно сел, задохнувшись от удара, и увидел зад моего беззаботно удалявшегося подопечного.
Ко мне бежал врач "Скорой помощи" в знакомой черной униформе больницы Сент-Джон. Я испытал прилив паники. Условный рефлекс. У него было доброе лицо – совершенно незнакомый мне человек.
– Все в порядке, приятель? – спросил он.
Я слабо кивнул.
– Вы полетели кувырком вниз готовой.
– М-м, – я расстегнул шлем и стянул его. Заговорить не получалось.
Грудная клетка содрогалась от недостатка воздуха. Он подхватил меня под руку и помог встать сначала на колени, а потом – как только я снова смог дышать нормально – на ноги.
– Кости целы?
Я кивнул.
– Гнутся – не ломаются, – весело изрек он.
– М-м...
Рядом с нами резко притормозил "Лендровер", и ветеринар, сидевший в кабине, сказал, что лошадей, требующих его внимания, нет и потому он готов подбросить Меня к трибунам.
– Вы упали, – заметила Джосси, когда после осмотра врача я покинул травмопункт с заключением "практически здоров" и вновь обретенной способностью глубоко дышать.
– Факт, – улыбнулся я.
Она искоса посмотрела на меня своими огромными глазищами.
– Я думала, все жокеи с болезненной чувствительностью относятся к напоминаниям о своем падении, – заметила она. – Только и слышишь болтовню о том, что обычно падает конь, а наездник всего лишь тонет вместе с кораблем.
– Совершенно верно, – сказал я. – Но Блокнот на самом деле не падал, значит, упали вы, – тон ее был высокомерным и насмешливым.
– Не спорю.
– Нет, вы невозможны. – Она улыбнулась. – Блокнота поймали на соседнем поле, поэтому, пока вы переодеваетесь, я прогуляюсь в конюшни, дабы убедиться, что он в порядке. Встретимся на автостоянке.
– Прекрасно.
Я переоделся в обычную одежду, договорился с гардеробщиком переправить мои седла, шлем и прочее снаряжение в Аскот к будущей среде и коротким путем отправился на стоянку.
Толпа рассеялась, и только запоздавшие, вроде меня, расходились теперь по двое и по трое. Автомобили не заполняли стоянку плотными, ровными рядами, как утром. Еще не разобранные машины в беспорядке рассредоточились по всей площадке.
Я заглянул в салон "Доломита", посмотрел за спинками передних сидений. Никого.
Интересно, что бы я сделал, если бы там кто-нибудь оказался, с содроганием подумал я. Без сомнения, со всех ног помчался бы как можно дальше. Я стоял, облокотившись на машину, и дожидался Джосси. Похоже, никто не испытывал ни малейшего желания меня похищать. Тихий, весенний субботний вечер в Нортгемптоншире, расслаблявший не хуже выпивки.
Следом за мной Джосси доехала на светло-голубом "Миджете" до паба на южной окраине Оксфорда. Она заказала охлажденный коктейль в высоком бокале с фруктами сверху и крепким напитком на донышке.
– Папа школил Блокнота до посинения, – сказала Джосси, сложив губки венчиком вокруг соломинки, торчавшей из горки фруктов, как мачта из бурелома.
– Некоторых лошадей невозможно научить, – сказал я.
Джосси кивнула. Обмен любезностями закончен, понял я. Она иносказательно извинилась за безобразное поведение лошади, а я согласился признать, что ее отец изо всех сил старался научить мерина прыгать.
Есть тренеры (им, правда, далеко до Уильяма Финча), которые твердо убеждены, будто не существует лучшего места, чем настоящие скачки, чтобы зеленые новички научились прыгать. Но это все равно, что заставить ребенка карабкаться на Эйгер, не показав, как это делается.
– Что побудило вас стать бухгалтером? – спросила Джосси. – Это ведь ужасно скучная работа.
– Вы так считаете?
Она позволила мне вволю полюбоваться большими глазами.
– Вы, очевидно, нет, – сказала Джосси. Она слегка склонила голову, задумавшись. – Вы не выглядите скучным надоедой, и вы не ведете себя как скучный надоеда, если можно так выразиться.
– Судьи рассудительны, медсестры милосердны, шахтеры герои, писатели пьют.
– Иными словами, нечего ждать, чтобы люди соответствовали стереотипу.
– Именно.
Она улыбнулась.
– Я знаю Тревора с шести лет.
Негодница. Тревора, без всяких натяжек, едва ли можно причислить к скучным надоедам.
– Продолжайте, – сказала она. -.Почему?
– Безопасность. Стабильная работа. Хороший заработок. Обычные стимулы.
Она скривила губы.
– Вы лжете.
– Почему вы так решили? – Люди, которые просто так рискуют свернуть себе шею на скачках с препятствиями, не бывают помешаны на безопасности, стабильной работе и деньгах.
– Тогда из-за мамы, – небрежно уронил я.
– Она хотела, чтобы вы выбрали эту профессию?
– Нет. – Я заколебался. Я никогда и никому не рассказывал, почему вырос одержимый пламенным рвением, таким же сильным, как истинное призвание. Джосси ждала с насмешливым вниманием.
