Виктор Пронин - Ошибка в объекте

– Что же это получается?..

– А получается то, что вы перестаете быть свидетелем преступления. Да, Сухов, теперь вы полноправный участник.

– Этого не может быть, понимаете? Этого не может быть! Это совершенно невозможно... – зачастил Сухов, глядя остановившимся взглядом куда-то сквозь стены и видя, наверно, в этот момент берег, черную воду реки, слыша скрип уключин... – Значит, когда мы привязывали к нему камень и везли на глубину, он был жив?

– Да, Сухов, да. В заключении сказано, что удары камнем оглушили Фетисова, но не больше. А вы, предоставив Николаю лодку, приняв участие в утоплении – простите мне этот канцелярский стиль, – тем самым... В общем, вам теперь рассчитывать на полную безнаказанность трудно. И самая малая неточность в показаниях приобретает большое значение.

– Понимаю, – кивнул Сухов. Он тяжело вздохнул, потер ладонями лицо, будто смывая с него неудачный грим.

– Отлично! Готов записывать чистосердечные показания.

– Значит, так... В тот день я пришел домой немного раньше обычного и отправился на берег – думаю, поужу маленько, может, чего поймаю на ужин. Черви у меня всегда приготовлены, удочки тоже, так что собрался в пять минут. Недалеко от того спуска у меня свое место в камышах, я всегда там ловлю... и подкормку оставляю, приучаю рыбу к заводи...

– Это возле откоса? – уточнил Демин.

– Да, метрах в пятидесяти. Ну что, забираюсь я обычно в камыши и сижу там тихонько, с берега меня не видно, только с воды можно заметить, да и то, если очень близко подойти.

– Так, это ясно. О рыбалке хватит.

– Ну что, уже темнеть начало... Слышу – голоса, но внимания не обращаю. Мало ли... Может, ребята пришли бутылку распить, пивком побаловаться... Разговоры у них, конечно, после этого идут на повышенных тонах. Потом вроде тише стало, начал я домой собираться. Свернул лески, в сетку несколько рыбешек положил, выхожу из камышей и обмер... Один на земле лежит, а второй его булыжником по голове колотит.

– Это был Николай?

– Он. Едва меня увидел, подбежал, схватил за грудки, трясет, сам страшный, вся морда в крови! Что-то кричит мне, а я никак понять не могу. Вижу, он чего-то от меня требует, наконец дошло... Если, говорит, продашь, то рядом уложу. Начал об меня руки вытирать, чтоб я тоже в крови оказался, чтобы не отвертелся. А потом потребовал на руки слить... у меня ведерко было с рыбой, ну что, рыбешек я, конечно, выплеснул в речку, зачерпнул воды. Он умылся, немного в себя пришел и говорит мне, что это, дескать, не он убил того человека, а я... Чтобы еще больше меня припугнуть. Ну что, пошли ко мне домой, я принес воды, помог ему отмыться... А потом он сказал, что нам нужно спрятать того человека, потому что когда его найдут, то сразу догадаются, кто это сделал.

– Понятно. А теперь, Сухов, ответьте, зачем вы ходили на берег перед тем, как явиться с повинной?

– Мои удочки там остались... У нас в поселке многие знали, какие у меня удочки... И сразу было бы ясно, что я там был...

– Нашли удочки?

– Нет, их кто-то взял.

@INT-20MIN = Сухов вышел из кабинета разбитым. Ныло под лопатками, руки бессильно и тяжело лежали в холодных карманах плаща. Он не замечал мелкого частого дождя, от которого его волосы быстро намокли и повисли вдоль лица, не видел проносящихся у самого тротуара тяжелых грузовиков, обдающих его брызгами. Время от времени он начинал тереть себе щеки, лоб, будто у него онемело лицо. Сжав мокрые кулаки, закрыв глаза, он старался мысленно перенестись в ту ночь. И увидел, снова увидел, как в сумеречном свете фонарей шевельнулась рука лежащего в лодке человека. И Сухов явственно услышал плеск воды, сопение Николая, мягкие шлепки волн о борт лодки. И до него донесся нежданный звук – слабый, безнадежный стон человека, который слушал их, понимал, что его ожидает, и делал немыслимую попытку спастись, дать знать, что он жив... Николай засуетился, стал что-то говорить излишне громко, и Сухов поддержал его в этой суете, в ненужном и пустом разговоре, поддержал, боясь снова услышать стон...

Да и слышал ли он его? Тогда ему могло показаться все, что угодно...

Открыв глаза, Сухов увидел, что сидит на берегу и серые волны плещутся у самых его ног. Руки были перемазаны вязкой глиной, на туфлях налипли бесформенные комья. Значит, он скатился вниз от автобусной остановки, точь-в-точь как две недели назад по этому же склону скатились те двое...

Сухов вошел в воду и принялся очищать туфли от налипшей глины, а когда вышел на берег, то увидел, что теперь они покрыты черным илом, грязь набилась в туфли, при каждом шаге хлюпала, но он как-то забыл об этом и побрел по скользкой после дождя тропинке к своему дому.

– Пузыри... Вот почему было столько пузырей, – пробормотал Сухов.

Наступили сумерки, на улицах вспыхнули желтоватые фонари, и булыжная мостовая заиграла, засверкала рыбьей чешуей.

– Отстань! – бросил в темноту Николай и прибавил шагу. Он свернул в какой-то переулок и, втиснувшись в каменную нишу, оглянулся. Никого не увидев, бегом пересек двор, миновал мусорные ящики и оказался в другом квартале. Не раздумывая, вошел в телефонную будку. Из нее хорошо был виден двор, часть улицы, автобусная остановка. Подождав несколько минут, Николай осторожно вышел из кабины и быстро пошел вдоль улицы.

У кафе он был точно в назначенное время, перед самым закрытием. Борис сидел на своем обычном месте. И как всегда, на полу, у стенки, в ожидании назначенного часа стояла бутылка водки. Значит, все в порядке, ничего не отменяется.

Николай подошел к Борису сзади, с силой хлопнул его по плечу, хмыкнул, откровенно радуясь встрече, и сел напротив.

– Брек! Ты почему не испугался? – спросил он.

– Мне сегодня нельзя пугаться, – снисходительно улыбнулся Борис. – И тебе тоже. Я тебя увидел вон в то зеркало, – Борис показал на отражение в оконном стекле.

– Ну ты даешь! – восхитился Николай. – А что с ней будем делать? – он кивнул под стол.

– Понимаешь, – произнес Борис, изогнув бровь в грустной задумчивости, – ее судьба, мне кажется, решена... Выпьем стерву, – он поднял с пола бутылку, не торопясь открыл.

Николай, едва взглянув на водку, страдальчески сморщился.

– Ничего, Коляш, ничего! Ко всему можно привыкнуть! А кое к чему привыкнуть просто необходимо. Уж коли кто-то позаботился о том, чтобы мы с тобой появились на белом свете, то нам с тобой ничего не остается, как жить... верно?

– Похоже на то.

Борис, подняв свой стакан, задержал его в руке. Стакан оставался неподвижным. Выступающая над срезом стакана водка даже не вздрогнула. Николай так не смог. У него водка тут же перелилась через край, потекла по пальцам. И Николай, словно признав свою неполноценность, улыбнулся, взглядом торопя Бориса выпить.

– Я что хочу сказать... – Борис задумчиво посмотрел на Николая. – Уж коли нас произвели на свет, не спросив нашего согласия, то пусть и теперь не вмешиваются, пусть уж потерпят наше присутствие.

– Кто?

– Люди, – улыбнулся Борис. – Вперед, Коляш! – И он выпил до дна. Так же не торопясь, взял бутерброд с ветчиной, понюхал его и сунул в рот. И только тогда выдержка изменила ему – жевал он жадно, глотал, не прожевывая. Но через минуту Борис снова был спокоен и ироничен, с насмешкой смотрел, как чуть не поперхнулся Николай.

– Ну что, пора?

Борис не ответил, хотя действительно уже пора было выходить. Он еще раз показал, что, в конце концов, ему решать – идти или ждать.

А Николаем вдруг овладело нетерпение, ему хотелось побыстрее выйти из кафе, скрыться от яркого света, исчезнуть в темноте. Он обеспокоенно оглянулся, а заметив в дальнем углу парня, повернул свой стул, чтобы тот не узнал его, если оглянется.

– Ты чего засуетился? – спросил Борис. – Знакомый?

– Показалось. Может... затылок... Отстань! – вдруг резко сказал Николай.

– Что? – удивился Борис.

– Да я не тебе... себе! Понял?! Себе сказал! Ну, что еще?!

– Ну, себе так себе, – примирительно сказал Борис. Пропуская Николая вперед, он смерил его недоуменным взглядом.

Но на улице Николай ощутил полнейшее безразличие ко всему, что может с ним случиться в этот вечер. В движениях его, в походке проступила расслабленность многоопытного человека, которому предстоит то, что он делал в жизни много раз. Работа предстояла несложная – унести с мебельной фабрики десяток комплектов разборных стенок. Их уже подготовили и сложили у небольшого окна. Решетка легко снималась, поскольку все шурупы, которыми она крепилась, заранее вывинтили. Опасность заключалась в том, что стенки предстояло пронести через ярко освещенный двор фабрики, почти на глазах у сторожа, сидевшего на проходной.

Прислонившись к борту машины, Николай молча слушал путаные объяснения водителя, который должен был увезти стенки. Борис что-то уточнял, переспрашивал, убегал в темноту, снова возвращался, и Николай смотрел на него даже с жалостью. От преклонения не осталось и следа. Зато появилось нечто новое – Николай хотел попасться. Во всяком случае, такая вероятность его не пугала. Может быть, за этим стояло безразличие к себе, но, подумав так, Николай решил, что нет, не безразличие. «Там-то уж точно не найдут!» – мелькнула злорадная мысль.