Другой вопрос, как бороться с этим злом? Не Зиновию, хотя, не исключено, тот и сам, подобно сводному брату, не рад такому «счастью». Сможет ли он, Алексей Клёст, противостоять его злой воле? Нет, как ни крути, а пока что стало еще больше вопросов, и ответить на них лучше всего сможет лишь сам Зиновий Хорьков. Если, конечно же, именно он и есть этот убийца, что еще нужно, между прочим, доказать.
Утром он встал совершенно разбитый. Наскоро ополоснулся под рукомойником во дворе. Тетка к тому времени успела выгнать корову в стадо, теперь хлопотала по хозяйству. О вчерашнем даже словом не обмолвилась, ставя на стол нехитрую деревенскую снедь. Дашка заранее попрощалась с Алексеем и ушла на почту, где работала кассиром.
Только перед самым отъездом Клавдия Петровна вопросительно на него посмотрела. Поняв, что нужно что-то сказать, Алексей бросил:
— Наверное, съезжу в Слободск.
— Может, оно и не надо тебе, Леш?
— Надо, Клавдия Петровна, надо. Тут ведь не только обо мне речь идет… К сожалению, я пока не могу вам всего рассказать, но поверьте — дело серьезное. Очень серьезное.
— Я тебе верю, Леша. Мне и самой все хотелось узнать, как судьба Зиновия сложилась, да все как-то недосуг было. Ну, бог тебе в помощь!
Однако прежде чем отправиться в Слободск, Клёст успел поприсутсвовать на допросе Рогозина-старшего. Тот оказался человечком весьма субтильного телосложения. Не исключено, что события последнего месяца изрядно его состарили, но и до этого он, скорее всего, отнюдь не выглядел цветущим. Леонченко предупредил Алексея, что Сергей Федорович иногда уходит в запои, а в последнее время подобное с ним происходит все чаще. Немудрено, что от 55-летнего мужчины так разило перегаром, и Клёст невольно поморщился, оказавшись в зоне досягаемости винных паров. Поэтому он предпочел за благо отодвинуться подальше. Первую скрипку, как и задумывалось, играл следователь.
— Тут еще несколько вопросов возникло, — начал Леонченко, приглашая посетителя присесть по ту сторону стола на видавший виды стул. Рогозин вопросительно покосился на расположившегося поодаль Клеста, но ничего не сказал.
— Сергей Федорович, вот вы говорили, что врагов у Виталия не было…
— Говорил, — механически подтвердил Рогозин.
— Значит, недоброжелателей у Виталия Сергеевича не имелось, — задумчиво протянул Леонченко. — А у вас они имеются? Или, может, были в прошлом?
— У меня?!.
Рогозин, казалось, опешил от такого вопроса. Наморщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. Покачал головой:
— Да нет, не припомню, чтобы с кем-то ссорился в последнее время.
— Не обязательно в последнее, может, год или два назад, а то и того раньше.
— Нет-нет, ничего такого не было, из-за чего можно было бы отыграться не неповинных детях. Как Сталин говорил: «Сын за отца не в ответе». Да вы наверняка изучили мою биографию, и про грехи молодости в курсе… Но следствие ничего не доказало, так что это тут совершенно не при чем…
— Ну-ка, ну-ка, — оживился до этого тихо сидевший в уголке Клёст, опередив вопрос Леонченко. — Что это за грехи молодости?
— Так вы не знаете?..
Сергей Федорович смешался, полез в карман, выудил оттуда носовой платок и принялся громко сморкаться. Следователь и «сканер» терпеливо ждали, пока Рогозин не закончит процедуру очищения носовых пазух. Наконец тот убрал платок обратно в карман и, откашлявшись, негромко, процеживая каждое слово, заговорил:
— Дело-то старое, уже больше двадцати лет прошло. Меня тогда с друзьями в следственный изолятор даже посадили. Было подозрение, что мы…в общем, что мы девушку изнасиловали. Но свидетелей не оказалось, так что я чист перед законом, — поспешно добавил Рогозин, пытаясь перевести взгляд с Леонченко на Клеста, что было делом нелегким, поскольку ему пришлось крутить головой под углом чуть ли не 90 градусов.
— А как звали ту женщину, не помните? — отчего-то внутренне холодея, спросил Алексей.
— Нет, не помню. И лица не помню, темно было… Ой! Я не то хотел сказать…
— Ладно уж, все одно дело за давностью пересматривать никто не будет, так что можете во всем чистосердечно признаться, — успокоил посетителя следователь. — Ну, так как все обстояло?
Рогозин закрыл глаза, и просидел так в неподвижности довольно долго, так что и Леонченко, и Клёст стали нервничать, недвусмысленно переглядываясь. Но вот он наконец встряхнулся, и теперь перед ними сидел, казалось, совершенно другой человек. Распрямилась спина, плечи расправились, в глазах зажегся огонек, с лица исчезло выражение забитости… Сергей Федорович словно помолодел лет эдак на двадцать.
— Нас было четверо: я, Витька Дроздов, Мишка Фокин и Олег. Фамилию его точно не помню, кажется, Вербицкий или Варицкий. С первыми двумя я учился в техникуме на радиомонтажника, а Олег был Мишкиным знакомым. Он и принес тогда две бутылки водки. Сказал, нужно отметить его день рождения. С предками он уже посидел дома, а теперь хочет выпить с друзьями. Ну, мы и выпили. Сидели в беседке во дворе Витькиного дома. А потом нас зачем-то понесло мотаться по улицам. В одном из переулков встретили девчонку, Олег и предложил ее… В общем, все приложились, и я в том числе не без греха. Хотя, если честно, без особого желания. Просто не хотелось перед друзьями трусом показаться. А больше всех Олег лютовал. Он словно в зверя превратился, ему все было мало. Еще хотел задушить ее, кричал, что она нас заложит. Еле оттащили его от девчонки.
Рогозин замолчал, заново пропуская через себя события, происходившие почти тридцать лет назад. Постепенно огонь в его глазах потух, плечи поникли, и он снова превратился в сгорбленного, 55-летнего Сергея Федоровича Рогозина, потерявшего в одночасье обоих детей.
— Но свидетелей вашего преступления не было, поэтому доказать ничего не удалось, — закончил за него Леонченко.
Рогозин кивнул, понуро глядя в пол. На его счастье, он не видел искаженного яростью, и одновременно болью лица сидевшего в углу человека, который из последних сил сдерживался, чтобы не вскочить и не вцепиться в глотку допрашиваемому.
«Это он, один из тех подонков, что изнасиловали мою мать! — билось в голове Алексея. — Я убью его, я порву его на части…»
Он даже сделал шаг в направлении Рогозина, когда Леонченко, заметив, что с его товарищем творится что-то неладное, сказал.
— Леш, ты выйди в коридор, перекури, а мы тут пока с Сергеем Федоровичем еще потолкуем.
Словно робот, Клёст на негнущихся ногах подошел к двери. Хотел оглянуться, но в последний момент пересилил себя и вышел в коридор. Дрожащими пальцами извлек из пачки сигарету, кое-как прикурил, и жадно затянувшись, уставился в открытое окно. Во дворе прокуратуры буйствовала зелень, нестриженые кусты захватили изрядную территорию, а в самой их гуще стояла старая, грубо сколоченная лавчонка. На ней сидели двое прокурорских работников — молодая женщина и мужчина с седоватыми висками. Они курили, изредка перебрасываясь фразами, слов Алексей разобрать не мог. Судя по всему, обсуждали одно из дел, потому что в какой-то момент мужчина решительно рубанул ребром ладони воздух, и до Клеста долетел конец фразы: «… и сидеть ему как минимум десять лет!» Впрочем, невольному свидетелю диалога было сейчас все равно, кто там кого собирается сажать на десять лет. В голове набатом билась одна и та же мысль: «Рядом, в двух шагах от меня, сидит человек, который насиловал мою мать!»
Алексей искурил всю пачку, когда наконец дверь кабинета Леонченко открылась, и оттуда вышел Рогозин. Бросив настороженный взгляд в сторону Клеста, он побрел на выход, шаркая по полу стоптанными подошвами видавших виды ботинок. Алексей невольно подумал, что старший сын, будучи человеком довольно-таки состоятельным, мог бы позаботиться о гардеробе отца. Впрочем, давно известно, что чужая душа — потемки.
— Весь город только и говорит, что о серийном убийце, — изрек Леонченко, когда Клёст вернулся в кабинет. — Никто не верит, что преступники пойманы. Мне соседки все уши прожужжала о маньке, эдаком Джеке-потрошителе. И ведь люди-то правы, а мы прикрываемся официальной версией.
— Давай лучше мыслить конструктивно, как завещал Миша Горбачев, — съязвил Алексей. — Что ты извлек для себя от визита Рогозина-старшего?
— То, что детям Сергея Федоровича отомстили за деяния отца — весьма слабая версия, Кто мог отомстить в таком случае? Та женщина, которую они изнасиловали? Вряд ли она пошла бы на столь жуткое преступление. Или кто-то из ее родственников? Тогда почему они ждали столько лет? Кстати, нужно поднять старые папки, узнать, что за женщина тогда пострадала.
— Можешь не суетиться, — сказал Алексей, хмуро ковыряя ногтем облупившуюся полировку на углу стола.
— В смысле?
— В том смысле, что той женщиной была моя мать.
