— Добро пожаловать, сержант Миллер, что-то редко ты появляешься.
— Времени в обрез, Берт, — вздохнул Ник. — Я ищу парня по имени Фокнер. Он тут?
Лицо Кинга погасло, словно повеял холодный ветер. Он указал рукой на двери рядом.
— В том зале.
— Не слишком ты его жалуешь! — заметил Миллер.
— Слишком грубый. Сказать по правде, уже несколько месяцев я подумываю, как бы от него избавиться. Дело в том, что он теряет власть над собой, заводится и становится неуправляемым.
— А как его успехи?
— Второй дан в каратэ. Удар отличный, ну и любитель показательных номеров: ломки кирпичей, досок, мраморных плит. Но для дзюдо он не годится — кишка тонка. Он сейчас тренируется один. Идем, я тебя провожу.
На Фокнере было вылинявшее от частых стирок кимоно. Он стоял в углу, отрабатывая перед огромным зеркалом в тысячный раз начальные движения и позиции, без которых ни один мастер не может считать себя непобедимым. Его удары были великолепны — высокие и стремительные.
Он на секунду прервался, чтобы утереть пот со лба, и лишь тогда заметил, что за ним наблюдают. Он сразу узнал Миллера и подошел, иронически усмехаясь:
— Берт, а я не знал, что ты водишься с сыскарями. Пожалуй, стоит поискать себе клуб без легавых.
— Сержант Миллер у меня всегда желанный гость, — краснея от злости, выпалил Кинг. — На твоем месте я бы не совался к нему на татами. Тебя бы ждал неприятный сюрприз.
Похвала была слишком явной и слишком лестной, судя по тому, что успел заметить сержант.
— Не искушай меня, Берт, — коротко хохотнул Бруно, — не искушай.
Кинг резко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Боксер пятерней проехал по волосам.
— Вы появляетесь слишком часто: в завтрак, в обед и в ужин. Это уже начинает надоедать.
— Ничем не могу помочь, — добродушно ответил Ник и вытащил из кармана перчатки Грейс.
— Узнаете?
Фокнер бросил внимательный взгляд на черный дерматин с фальшивыми бриллиантами и вымученно вздохнул.
— Кто еще не знает, что я оставил их вчера в баре у Сэма Харкнесса на Риджент? Насколько я помню, они вывалились из моего кармана, когда я искал мелочь. Сэм утверждал, что перчатки не совсем в моем вкусе.
— А вы ответили, что это собственность вашей невесты.
— Да, Миллер, и поэтому я не перестаю терзаться угрызениями совести. На самом деле эта безвкусица принадлежала Грейс Пакард.
— Почему же вы не сказали правду бармену?
— Впадаете в детство, сержант. С какой стати мне выворачиваться наизнанку перед малознакомым человеком?
— Прежде за вами не замечалось подобной щепетильности.
Лицо Фокнера потемнело от гнева:
— У вас есть еще вопросы? Мне надо продолжать тренировку!
— Страусиная политика. И все-таки вам придется многое объяснить, мистер Фокнер. Чертовски многое.
— Воля ваша. Как говорят, хозяин — барин. Собираетесь меня арестовать?
— На это еще будет время.
— Значит, пока что я человек свободный? — Фокнер бросил многозначительный взгляд на часы. — Я проведу здесь еще двадцать минут, может, чуть больше. Потом приму душ, переоденусь и отправлюсь домой на такси. И если уж вам так приспичило побеседовать со мной, то милости прошу ко мне домой. Нигде больше я рта не открою. А сейчас разрешите откланяться.
Фокнер повернулся и напыщенно прошагал по татами к зеркалу, стал в стойку и принялся отрабатывать удары. Странно, но у Миллера не было на него зла. Квартира и в самом деле больше подходит для серьезных разговоров, а он чувствовал, что за всеми словесными кружевами кроется какая-то тайна, что-то, что надо было вытащить на свет Божий. Пожалуй, это было уже не предположение, а уверенность. Не прощаясь, он сухо кивнул и вышел на улицу.
Бомбардир просыпался с трудом. Он зевнул, потянулся и недоверчивым взглядом обвел комнату, не понимая, где он. Только спустя минуту он вспомнил, где находится. В уютной старомодной спальне было так тихо, что мерное тиканье часов и монотонный шум дождя казались гулким эхом.
Плед, что набросила на него Дженни Краудер, сполз с колен. Дойл, усмехнувшись сам себе, поднял его с пола и ласково погладил. Огонь уже почти угас. Он встал, еще раз потянулся, потом присел у камина, разворошил остывающие уголья и подбросил на тлеющий жар немного щепы для растопки. Дойл подождал, пока не начали танцевать жадные язычки пламени, и отправился в кухню.
Он налил воды в чайник, зажег газ, вытащил сигарету из пачки, брошенной на столе, и подошел к окну, расчерченному косыми мокрыми линиями.
За спиной он услышал ласковый голос Дженни:
— Льет не переставая, да?
На ней был старый домашний халат, прямые черные волосы падали на плечи.
— По-моему, не стоит интересоваться, хорошо ли ты спала, — обернулся он. — Похоже, эльфы искупали тебя в живой воде.
Она весело усмехнулась и встала рядом с ним у окна.
— Я чувствую себя спокойно и уютно. Сама не знаю почему.
— Потому что тут я, золотко, — пошутил он. — Я храню твой покой, как верный пес.
— Может, ты и прав, — серьезно сказала девушка.
После ее слов в комнате воцарилась тишина. Оба не знали, что сказать, и оба почувствовали, что вот-вот шагнут в волшебную страну преданности и доверия, где многое может случиться.
Дженни вымыла заварной чайник, облила его кипятком и потянулась за банкой с чаем, Бомбардир весело рассмеялся.
— Воскресное утро… мое любимое время… Запах жареного бекона, треск яичной скорлупы, аромат свежего кофе — все это доходило с кухни аж до моей комнаты.
— А кто у вас готовил? — с легкой ноткой подозрительности спросила Дженни.
— Естественно, тетя Мэри, — изобразил обиду Дойл. — За кого ты меня принимаешь? Неужели я похож на тех, кто приводит в дом случайных дамочек?
— Очень мило с твоей стороны, что ты употребил множественное число. Теперь уже не приходится сомневаться, что ты — человек порядочный, — надув губки, фыркнула Дженни.
Во власти минутного очарования, он обнял ее за талию и привлек к себе, всей кожей ощущая гибкую нежность ее тела.
— Два с половиной года на нарах, — смущенно вспыхнул он, ощутив, что под халатом на ней ничего нет. — Я уже позабыл, что это такое…
— Не вообрази только, что я дам тебе напомнить! — Она уклонилась от его рук, локтями упираясь в его грудь. — Ой, Бомбардир, ну и дурашка же ты!
Он стряхнул ее локти и прижал к себе, склонив голову так, что лбом касался ее макушки. Он сам не знал почему, но ему захотелось заплакать, горло сжало цепкими пальцами отчаяние и безнадежность. Он хотел сказать что-то непристойное, легкое, забавное, но не мог выговорить ни слова. Впервые он почувствовал себя ребенком, забытым или брошенным на трамвайной остановке.
— Девочка, не заигрывай с посторонними мужчинами!
Она взяла его за подбородок и поцеловала в губы нежно и требовательно. Он решительно отодвинул ее от себя и последним усилием воли снял ее руку со своего плеча. То, что он сказал, прозвучало неожиданно и странно даже для него самого.
— Тебе это ни к чему. Ты просто не можешь позволить себе впутаться в роман с такой личностью, как я. Что бы тебе это дало, кроме неприятностей? Давай, плесни мне чайку, я выпью чашечку, перекушу что-нибудь, а вы со старушкой постарайтесь поскорее забыть, что я вообще существую.
— Почему бы тебе не заткнуться? — мягко спросила девушка. — Лучше сядь у камина, а я подам чай.
Он отпустил ее и упал в мягкие объятия кресла у огня, прищурясь, следил, как она расставляла на подносе чашки и блюдца, сахарницу и молочник.
— А бабушка? — спросил он.
— Ее из пушки не разбудишь до полудня. В ее годы нужно больше спать.
Дойл сидел, задумавшись, в кресле, отхлебывая горячий душистый чай, а Дженни с участием спросила:
— А что бы ты делал в воскресное утро там?
— В кутузке? — с иронией отозвался он. — Представь себе, там даже есть выбор. Если в камере сидит еще кто-то, можно сыграть в шахматы или переброситься в картишки. На определенном этапе срока можно, к примеру, спуститься в столовую попялиться в телевизор или сыграть в пинг-понг. Можно пойти на утреннюю или вечернюю службу в тюремную церковь, многие собираются там — лишь бы не сидеть в камере.
— Боже! И так транжирить жизнь! — вздохнула Дженни.
Он рассмеялся и шутливо спросил:
— Ну и что? Ну, чем прикажешь мне заняться на воле? Все утро проваляться в мягкой кровати, потом прошвырнуться в бар, пропустить три, а то и четыре кружечки пива, как раз подойдет время возвращаться к бараньему жаркому и йоркширскому пудингу? Послеобеденная дремка, чтение газет, вечером — телевизор… Тоска зеленая!
— А это уже зависит от того, с кем проводить время, — возразила девушка.
— Резонно. Картинка может быть несколько иной, начиная с кровати.
