Раздвигая высокую траву, Кайл пошел к ферме. Ни Дэна, ни Гавриила не было. Он позвал их, но негромко. Не получив ответа, нашел оставшуюся технику перед входом в храм – но внутрь заглянуть не решился. Оттащил все к краю двора и, бормоча торопливым шепотом, потащил через луг первую партию оборудования.
Только сгрузив среди папоротников и сучьев рощицы вторую партию, он увидел кого-то вдалеке. Высокий человек, наклонивший голову, ясно виднелся на фоне темнеющего неба. Он появился с той стороны, где они припарковались.
Кайл испугался так, что не мог даже дышать. Застыл на месте, запертый между страшной фермой и неизвестным человеком. Почувствовал, что сейчас закричит. А потом понял, что видит Дэна. Но что-то было не так. Напарник почти не двигался с места и внимательно смотрел себе под ноги.
– Дэн! Дэн!
Человек вдалеке поднял голову. Остановился. А потом крикнул Кайлу такое, что у него кровь застыла в жилах:
– Не двигайся! Стой там! Капканы!
Казалось, он плачет или пытается не разреветься.
– Гавриил попал в капкан!
ДевятьКан, Нормандия.
16 июня 2011. 02.00
Когда Кайл вышел из душа, обмотавшись полотенцем, ром в бутылке «Сейлорс Джерри» уже убавился наполовину. Дэн, тоже завернутый в полотенце, сидел на полу, скрестив ноги, с кофейной чашкой. Он просматривал кадры, сделанные Кайлом в амбаре. Кайл слышал собственный тонкий голос из колонок: «Не представляю, что это. Но оно находится внутри храма Собора. На стене. Похоже на человека».
В углу номера валялся пластиковый пакет из супермаркета, набитый окровавленной одеждой. Это был единственный более-менее чистый участок пола, будто там лежал не пакет, а привидение, к которому ничто не решалось приблизиться, Весь остальной пол скрывало разбросанное оборудование и всякий мусор из рюкзаков.
Кайл сел на край кровати:
– Господи.
– Кадр дрожит, чувак. И темно.
– Да неужели?
– Ну кое-что можно использовать.
Кайл знал, что Дэн отсматривает съемку, просто чтобы занять мозг техническими проблемами, чтобы не думать о чуть ли не самом худшем дне в их жизни. Вернувшись в Кан, они так и не смогли поговорить друг с другом, не стали обсуждать события предыдущих пяти часов.
– Прости, – сказал Кайл, – я тебя не слышал. Там, на ферме. Если бы услышал, то прибежал бы. Ты, наверное, вечность с ним провел.
– Больше часа. Пытался вытащить его ногу и сам орал. Он мог истечь кровью.
Когда Кайл встретил Дэна на лугу, то сразу заметил руки, мокрые до локтя. Как будто оператор отжимал сок из винограда.
Дэн оторвался от камеры и протер глаза:
– Он никак не снимался. С ноги. Меня до сих пор тошнит, никак не могу перестать об этом думать.
Кайл кивнул. События этого вечера не отпускали и его – непослушная память то и дело проигрывала фрагменты, из-за которых его трясло, а желудок подкатывал к горлу. Ром, половина пиццы, горячий душ, уют гостиничного номера не могли избавить от шока больше чем на несколько минут.
Кайл уставился на свои босые ноги. Снова вспомнил, как неловко шел через поле к Дэну, как прощупывал землю, как ужас перед спрятанными в траве капканами рвал внутренности. Белое лицо друга в безмолвных сумерках, слезы на его глазах – раньше он никогда не видел, чтобы Дэн плакал, потемневшие руки, тонкая золотая полоса света на горизонте, козлиное блеяние где-то вдалеке.
И маленький скорчившийся Гавриил в густой траве, насквозь мокрые черные брюки на тощих ногах, ужасный оскал стальных челюстей, белое лицо, слюна на губах, тонкий визг умирающего животного. Его очки они так и не нашли. Вытащили старика вместе с капканом и железной цепью и осторожно перетащили через ворота сломанное кукольное тельце. В этот момент его вырвало прямо на руку Кайлу. Гавриил потерял сознание, а они решили, что он умер. Побросали сумки, которые Кайл еле дотащил через луг, в багажник. Дэна тоже вырвало в окно, они заблудились, Гавриил очнулся, стонал на каждой кочке. Капкан и переломанную кость прикрыли курткой Дэна. Они не знали, где найти больницу, врача или скорую, что делать и куда бежать, колотили в двери серых домиков в деревне, не смогли договориться с единственным человеком, который открыл им дверь. Дэн тихо сидел на дороге, а лысый мужик по-французски переговаривался с Гавриилом – тот дрожал на заднем сиденье, а лицо у него посерело. Потом они таскали инструменты и сдирали ржавые железные кандалы с маленькой ножки: в старой кроссовке хлюпала черная кровь.
– Скорая?
– Нет.
– Почему?
– Нет.
Безнадежные вопросы о дороге, крики Гавриила, поездка в больницу на ржавом «ситроене» – за рулем лысый француз, который не говорит по-английски, целая вечность езды под темным небом и еще одна вечность под совершенно черным. Это когда-нибудь, вообще, кончится? Куда он их везет?
А потом больница, желтые и зеленые огни, и Дэн начинает бессвязно успокаивать Гавриила:
– Больница. Держитесь. Почти доехали. Все будет хорошо. Мы уже здесь.
Кайл вздохнул и обнял себя за плечи. Налил рома и выпил одним глотком, как воду. Дыхание перехватило, вкус Рождества и Кариб наполнил теплом все тело.
– Дэн, доедай пиццу.
– Смотреть на нее не хочу, – Дэн закрыл глаза и застонал, – я не знал, что делать. Тащить ли его в машину. Ключи были у тебя. И… я подумал, что там везде капканы. Я не мог двинуться. Просто продолжал тебя звать.
– Я вообще ничего не слышал. Почему? Должен был услышать.
В больнице врач и француз из деревни долго разговаривали на повышенных тонах. Кайл с Дэном не знали ни слова по-французски. Зато у них был целый мини-вэн, полный оборудования и залитый кровью.
Кайл помнил свое облегчение при словах о том, что Гавриил останется жив: бесстрастные слова чернокожей медсестры на ломаном английском.
– Но нога. Резать. Вот… – Врач выразительно провел ребром ладони по собственному колену: – Ампутация.
Что же случилось с маленькой ногой в белой кроссовке, думал Кайл, чувствовал, как от ужаса его охватывает холодное оцепенение. А потом они с Дэном ждали в больнице еще три часа, все в крови, умирая от голода и страха. Выбравшись на парковку, Кайл, вымотанный и злой, позвонил Максу. Тот очень долго не реагировал на крики Кайла о «чертовых капканах, через которые нам пришлось пробираться по вашей милости!»
Наконец он сказал тихо и устало:
– Тропинка. Я велел вам идти по тропинке.
– Там нет никакой тропинки, идиот!
– Я там никогда не был. Откуда мне знать?
– Почему? Почему вы там никогда не были?
– Он выживет?
– Да. Но он потерял ногу. Отрезали по колено!
– О боже, нет!
– О боже, да.
– Страховка. Вы все застрахованы.
– Скажите это Гавриилу. И его девяностолетней мамаше, за которой он присматривает! О чем вы вообще думали? – Тишина: – Макс! Макс!
– Даже сейчас. Сейчас. Она может…
– Что? Не слышу!
– Вы… что-нибудь видели?
– Что-нибудь? Что вы имеете в виду?
– Что-нибудь необычное.
– Ну… да, блин! Ее сучья кровать все еще стоит там! И там куча… жаб. Червяков. Змей. Хрен знает. И… какие-то штуки на стенах. На стенах! В храме и в спальне. Что это? Кто это? И это место… ферма. Она какая-то неправильная.
– Что вы имееете в виду?
Кайл сел на асфальт. Он уже не думал, что о нем скажут окружающие: усталые врачи, проходящие мимо, пациенты, направляющиеся в приемный покой.
– Гавриил сошел с ума. Сказал, что они еще здесь. Сразу как мы приехали. Потом отказался идти внутрь. И там как будто действительно что-то было. В храме. Я что-то слышал, пока снимал. И в доме Катерины. Внизу. Кто-то вошел внутрь, но, когда я спустился, уже ничего не было. Я запутался, Макс. Меня это бесит. Что не так с этим местом?
– Поговорим, когда вы вернетесь.
– Вернемся?! Что нам делать, Макс? Что будет с Гавриилом?
– Я об этом позабочусь. Возвращайтесь завтра, как планировали. Встретимся, когда вы отдохнете. Для одного дня достаточно. Благодарю. Пришлите мне название больницы и телефон. А сейчас мне пора, дел много.
– Дел! Что может быть важнее этого? Мне нужны ответы!
– Кайл. Пожалуйста. Вы расстроены.
– Да неужели? Странно, правда?
– Я понимаю. Понимаю. Но… сегодня появились неприятные новости. Это важно для фильма.
– Что?
– Сестра Исида. Сьюзан Уайт. Она ушла сегодня ночью.
– Ушла? Куда? О чем вы?
– Она умерла, Кайл.
– Я уже ничего не понимаю, чувак.
Кайл отвел взгляд от экрана ноутбука, где делал первый монтаж. Посмотрел на Дэна, наконец доевшего пиццу.
