Гордон Рис - Мыши

— Он хотел, чтобы я задержалась на работе, я отказалась, и ему это не понравилось.

Я решила, что она, скорее всего, преувеличивает. До сих пор, насколько мне было известно, мама ни с кем не ругалась.

— Кто-нибудь обратил внимание на твой глаз?

— Салли спросила, с чего вдруг я накрасилась.

— А ты что сказала?

— Сказала, что пришло время найти нового мужчину.

— А она что?

— А она сказала, что слышала, будто есть роскошный адвокат по уголовным делам по имени Блейкли, который совершенно свободен.

Мы обе расхохотались. Но смех быстро угас, когда мы вспомнили, с какой ношей теперь живем.

Мы долго молчали, потягивая чай и глядя в пустоту, как бывает, когда только что проснулся. Тишину нарушало лишь редкое уханье совы, гнездившейся на одном из деревьев у подъездной аллеи.

— Мам?

— Да, Шелли?

— Что же будет, мам?

Она закрыла лицо ладонями и принялась тереть его, как будто умывалась. Когда она снова повернулась ко мне, вид у нее было невыносимо усталый.

— Не знаю, Шелли. Не знаю. Я весь день только об этом и думаю. Просто не знаю.

За окном снова ухнула сова — протяжно и скорбно, — и я подумала о трупе, зарытом в розарии.

Я взяла мамину руку и крепко сжала ее:

— Мам?

— Да, дорогая?

— Ты не против, если я сегодня лягу спать с тобой?

— Конечно нет, милая. Конечно нет.

В ту ночь мне снилось, что мы с Роджером занимались в столовой, когда в дом нагрянула полиция. Было темно, и, когда я открыла дверь, меня ослепили вспышки голубых мигалок. «Уберите этот свет! — закричала я. — Разве вы не видите, что у меня воспалены глаза?» Нас с мамой выводили из коттеджа вооруженные полисмены в противогазах. Роджер стоял на пороге и робко кричал: «Вы не можете ее забрать, разве вы не понимаете, что у нее очень важные экзамены через два с половиной месяца?» Мы с мамой были одеты в оранжевые спортивные костюмы, какие носят американские заключенные, я видела по телевизору; ноги у нас были скованы цепями, руки в металлических браслетах заведены назад. «Почему вы в противогазах?» — спросила мама у одного из полисменов. Он рявкнул в ответ: «Запах! Запах смерти! То, что вы его не чувствуете, доказывает вашу вину!»

Я услышала чей-то хохот и, обернувшись, увидела стоявшего посреди розария грабителя. На нем не было ни царапины, он был в точности таким, каким я увидела его на лестнице, только вот его куртка «пилот» цвета хаки была украшена ярко-красными бантами с длинными красными лентами, которые ниспадали прямо к его ногам. Когда он перехватил мой взгляд, его лицо стало суровым и безжалостным. «Это все-таки яйца, — произнес он, — ты, уродливая сука. Накормила меня тухлыми яйцами». Зазвонил его мобильник, и он потянулся к заднему карману. «Прошу прощения, мне звонят», — сказал он и, прикрыв одно ухо для лучшей слышимости, отошел к дому.

Полицейские затолкали нас в бронированный фургон, и мы двинулись по аллее. Из окна я успела разглядеть машину, припаркованную за углом, и силуэт водителя за рулем. При нашем приближении ее фары зажглись, злобно взревел мотор, и она последовала за нами.

— Кто это? — спросила мама.

— Тот, кто следит за нами, — ответила я.

Проснувшись утром в маминой комнате, я не сразу сообразила, в чем дело. Мама уже встала, оставив после себя лишь свой запах на другой половине постели и несколько волосков на подушке. Я слышала, как льется вода из крана на кухне, хлопают дверцы шкафчиков, бормочет что-то смешное радиоведущий.

Когда я попыталась встать, то поразилась тому, насколько непослушным стало мое тело. Все мышцы «кричали» от боли, как после ночного марафона, и только тут я поняла, сколько сил я вложила в схватку с грабителем. Как немощная старуха, я поплелась в ванную, морщась от каждого шага. Когда я села на унитаз, копчик предательски заныл, напоминая о падении на нож. Глотать было по-прежнему больно, но то странное царапающее ощущение ушло, и, когда я посмотрела на себя в зеркало, с облегчением увидела, что белки глаз заметно посветлели. Я приблизила лицо к зеркалу, едва не касаясь его носом.

И спросила свое отражение:

— Придет сегодня полиция?

Я зашла в свою спальню за тапочками и старым халатом, когда что-то за окном — неожиданная смена красок в ландшафте — привлекло мое внимание. Я подошла к окну и протерла запотевшее стекло, чтобы лучше разглядеть это. И тотчас пожалела об этом.

Там, на тропинке, огибавшей коттедж Жимолость, стояла машина, видавший виды драндулет бирюзового цвета. Передними колесами она едва ли не въехала в живую изгородь, а задняя часть кузова выпирала так, что перегораживала проезжую часть. По другую сторону изгороди находились наш фруктовый сад — кипарисы ограничивали его с тыла, — огород, компостная яма мистера Дженкинса.

Я почувствовала, как кровь застывает в жилах. Это была машина Пола Ханнигана. В этом не было никаких сомнений. Припаркованная прямо возле нашего дома, она, словно стрела, указывала на коттедж Жимолость, взывая к полиции: «Хотите разгадать тайну пропавшего водителя? Поинтересуйтесь у хозяев дома».

Это и была улика, недостающее звено в цепочке, и именно этой находки я панически боялась! Если бы мы с мамой хорошенько подумали, то догадались бы, что грабитель мог добраться до коттеджа Жимолость только на машине. В столь поздний час автобусы уже не ходили, и маловероятно, что он пришел пешком — как же он планировал исчезнуть с добычей? Если же он приехал на машине, тогда она должна была стоять где-то поблизости — поскольку, как нам было известно, грабитель, проникнув в коттедж, уже не покидал его. Но в хаосе и сумятице той ночи нам даже в голову не пришло нечто до смешного очевидное.

Мама бросилась вверх по лестнице, заслышав мои истошные крики.

— Что такое? — испуганно воскликнула она, вбегая в спальню, мертвенно-бледная и запыхавшаяся.

Я ничего не сказала. Лишь молча указала на улицу.

Она судорожно вздохнула, когда увидела машину, и выругалась себе под нос. Она стояла позади, обнимая меня за плечи, опираясь подбородком на мою макушку, и я чувствовала, что ее всю трясет.

Пришибленные, мы молча спустились по лестнице и сели завтракать в столовой — никто из нас пока не решался есть на кухне. Я пыталась запихнуть в себя кусочек тоста, мама же вообще не притронулась к еде. Она лишь пила кофе, чашку за чашкой. Черный и очень крепкий. У нее был ужасающий землистый цвет лица, а подбитый глаз приобрел грязно-желтый оттенок.

— Мы не должны поддаваться панике, Шелли. Нам нужно сохранять спокойствие и думать, думать, рассуждать логически, — сказала она.

Но я-то видела, что ей самой нелегко дается это спокойствие: она рассеянно покусывала нижнюю губу и постоянно теребила волосы.

— Нужно все тщательно обдумать, — сказала она, обращаясь скорее к себе, а не ко мне. — Нужно все обдумать.

— Что тут думать? — в отчаянии воскликнула я. — Машина грабителя припаркована прямо возле нашего дома, она привлечет к нам полицию, как горшок меда — пчел! — Меня охватила настоящая паника. — Она приведет их прямо к нам! Я знала, что случится нечто подобное! Я знала! Я знала!

— Успокойся, Шелли. Дай мне подумать. Возможно, это не его машина. Может, кто-то ночью ехал по этой дороге и заглох. Или ее угнали любители покататься на чужих машинах. Мы не знаем, действительно ли она принадлежит ему.

— О, прекрати, мам. Какое странное совпадение, ты не находишь? Она припаркована чуть ли не впритык к нашему дому! Именно в тот угол сада он бежал, когда я… когда я догнала его.

— Но вчера мы ее не видели. Может, вчера ее и не было.

— Мам, вчера мы были не в том состоянии, чтобы обозревать окрестности. К тому же она просматривается только из окна моей спальни, а я вчера и не заходила туда.

Мама угрюмо молчала, как будто все пыталась убедить себя в том, что машина не принадлежит грабителю.

— Мама, мы должны убрать ее! Мы должны избавиться от нее!

Она посмотрела на меня как на сумасшедшую:

— Убрать? Но как?

— Ты разве не помнишь? У него в кармане была связка ключей, сейчас она в одном из мешков наверху. Мы должны отогнать машину подальше от нашего дома и оставить где-нибудь. Мы должны сделать это сейчас же!

— Сейчас мы ничего не можем сделать, Шелли. Нет времени. Мне нужно собираться на работу, и к тому же слишком опасно делать это средь бела дня — вдруг кто-нибудь увидит?

Мне хотелось накричать на нее, схватить за плечи и вытрясти из нее эту нерешительность.

— Мы не можем оставлять ее еще на один день, мама: она перегораживает дорогу. Кто-нибудь обязательно сообщит в полицию. Они приедут сюда. Начнут задавать вопросы!

— Мы не можем сделать это сейчас, Шелли. Слишком рискованно. Подождем, пока стемнеет.