– Отлично, – сказал арт-директор, прицелившись в Лизу большим розовым феном.
– Ай, фу, – промычала она, когда шипучая струя воздуха ударила в нос.
– Нормальное лицо нужно, – потребовал фотограф.
– У меня же глаза пересохнут, – застонала Лиза, пытаясь не морщиться.
– Простите, здесь только два режима, второй еще хуже, – сказал арт-директор, и сессия началась.
Лиза вернулась домой уже затемно, измученная и усталая, сильно помятая и оттоптанная в переполненном вагоне метро. Ноги ее горели, их до крови растерла пара стальных болванок на каблуке. Всё тело чесалось и болело после грубых швов изнанки. Лизе хотелось пить, есть, выкупаться, сходить в туалет, купить себе что-то новое, съездить в лес или на реку, встретить кого-нибудь интересного, и еще много чего – и это было здорово. Она вновь ощущала себя живой и радовалась этому.
Запершись у себя, Лиза решила сначала распечатать конверт, вынуть тысячу и бросить ее к потолку, что и сделала, но красивого дождя из купюр не получилось – бумажки шлепнулись на кровать тремя вялыми кучками, а следом из пачки выпала глянцевая карточка.
Максим сидел в кухне, сосредоточенно поедая омлет.
– Ты знаешь, что это за журнал? – спросила Лиза, постучав визиткой о стол.
– А? – Макс поднял глаза. – Какой журнал?
– «РФ», – Лиза положила карточку около его тарелки. – «Русский фашист».
– И что? Почему ты сразу… мне кажется, это скорее от слова «фэшн».
– Разве? Ты думаешь? – Лиза смутилась. Она снова взяла визитку. – Да нет, что за чушь, у них даже свастика здесь какая-то, из ромбиков. Ты специально мне не сказал! Я бы никогда для такого не снялась! Как я могу себя уважать после этого? И как тебе не стыдно!
Лиза бросила визитку и села, пряча лицо в ладонях.
– Слушай, тебе нужны были деньги, правильно? – спросил Максим. Ему не было стыдно, и его несколько задели ее невнятные обвинения. – Это единственные люди, которые тобой заинтересовались. Я всё сделал, чтобы пойти тебе навстречу, а теперь это слушаю.
– Хоть бы и единственные. Тогда лучше совсем никто. Не нужны мне такие деньги.
– Ну, знаешь, – теперь Макс уже совсем оскорбился. – Если ты настолько переборчива, так и скажи.
Лиза не ответила.
– Позвони им, – он кивнул на визитку. – Верни гонорар, попроси не печатать фото.
Лиза глянула поверх ладоней.
– Разве они согласятся?
– Конечно. Вернешь им баксы – и всё.
Она вернулась к себе и грохнулась на кровать. Запустив пальцы в негнувшиеся после лака волосы, Лиза стала думать. Она до сих пор не выкупалась. И не поужинала, и ей по-прежнему хотелось пить. И купить себе что-то новое. И съездить куда-нибудь. А деньги валялись на покрывале бесформенной кучей, покалывая Лизу в бок. От них ее отделял только принцип. Какой-то. Не слишком отчетливый.
«Знаешь, добро пожаловать», – хмуро подумала Лиза. «Да, Катя, я в Москве полгода, и только теперь начинаю понимать».
...
– Нет, и насмотрятся же телевизора, повыдумают черт знает что, а нам мучайся, разберись. Вы проверили достоверность?
– Ничего достоверно установить не удается, товарищ майор. Были всякие драки… Всякие случаи.
– Конечно, не удается! Нужно заводить связи в преступной сфере. Старых я знаю, а кто будет знать новых?
– Мы заводим, товарищ майор.
– Вы – да вы только на дискотеках торчите и сидите в своих чатах-хуятах!
...
– Два вопроса.
– Каман.
– Зачем вы убиваете людей?
– А? – Фернандес нетвердо улыбнулся, приоткрыв рот.
Настоящий же вопрос был вот каков: для чего я вернулся? Зачем было тащиться вдоль громадины Рейва, опять войти сквозь зеркальные двери, протиснуться через ультрафиолет и грохот, и снова оказаться здесь? Что мне здесь нужно?
Я не смог бы ответить.
– Кто такие психоделы?
Фернандес уставился на меня, перебирая кудри своей подружки. Он подумал секунды три и заговорил, не особенно смутившись.
– Так, милая, – Вернадский стряхнул девушку с колен. – Иди потанцуй.
– Но ты сказал…
– Я сказал «бегом», твою мать, – он шлепнул девчонку под зад. Та развернулась на каблуках и вышла, покосившись на меня с ледяной ненавистью.
– Окей, – Фернандес чиркнул зажигалкой и прикурил. – Садись!
Он улыбнулся и махнул сигаретой на табурет рядом.
– Чего ты спрашивал там? Сорри, я забыл.
Полуприсев и опершись локтем на массивную стойку, я попробовал сосредоточиться.
– Зачем нужно убивать…
– Эй, ты что, – Фернандес перебил меня. – Нихера я никого не убивал.
Он весело на меня уставился, а я сидел, рисуя пальцем узоры на мраморе и чувствуя себя дураком.
– А… ты уверен?
– На сто децибел! Я ж не маньяк, как некоторые. Или ты забыл?
Я вспомнил и покраснел. «Убивать – это тупо. Лучше забрать одну руку, одну ногу…»
– Почку, легкое и глаз! – радостно объявил Вернадский.
Он захохотал и схватил меня за манжету. Сиденье накренилось, и я чуть не грохнулся, но Фернандес удержал меня и пинком выровнял табурет.
– Да, реально прикольно тогда сидели, – он глянул в потолок и затянулся, стремительно высасывая тонкую сигарету. – Помнишь Нечто?
Он сунул окурок в пепельницу и закупорил ее ладонью.
– Короче, где-то в мае сидели тут с ним. Он принес какого-то порошка, я открыл барчик, хорошо кайфуем, я говорю, фак, это планетарная катастрофа. Зверья всё больше, хавчика меньше, ресурсам яйца, короче, – Фернандес отцепил висевший над стойкой винный бокал и перегнулся через бар. Он позвенел бутылками под баром и вынырнул, прихватив угловатый пузырек абсента. Наполнив бокал до краев, Вернандский пригнулся и шумно отхлебнул, не касаясь его руками.
– И что? – спросил я, когда надоело ждать.
– А! Ну, – очнулся Фернандес. – Нечто сразу такой, война нужна, убивать их некому, поголовье не сокращается, хули. Но меня, прикинь, повело что-то на добрые дела, я говорю – зачем так. Просто они многого не знают. Их надо пере… – он присосался к бокалу и отпил его на треть. Я сидел и молчал, пытаясь угадать продолжение.
– Надо переучивать, – хрипло закончил Фернандес, проглотив абсент. – Я говорю такой: если бы кто-то поймал одного из них и наглядно показал ему, как херово и стыдно жить бараном, вот это было бы кайфово.
– И вы пошли на улицу пытать людей? – у меня сладенько защекотало под желудком.
– Каких людей! Животных, – сказал Вернадский, плеснув в рот остатки зеленой жидкости. – Именно для начала самых наглых и жирненьких. Типа самых довольных, понял.
Он хитро глянул на меня, зажав ножку пустого бокала между пальцев и вращая его, как монету. Я пожевал сухие губы, тряхнул головой и спросил:
– Ну и как? Помогает?
– Ты прикинь! – Фернандес кивнул, широко распахнув глаза. Потом зажмурился и глухо заговорил, поворачивая бокал в тонких пальцах. – Честно, я тогда спал херово. Полтора года не мог уснуть.
Он сжал губы.
– За окном всё то же. Каждый день. И в клубе то же самое, в сортире то же говно. Телки все одинаковые. Веришь, я жил как в ловушке.
Грохнув бокал на стойку, Вернадский спрятал нос между ладоней.
Минута прошла в молчании. Потом я осторожно кивнул.
– Ничего, – сказал я. – Со мной тоже такое бывало. Хочется сорваться, но лучше просто…
Фернандес хрюкнул. Я осекся и уставился на него. Вернадский продержался еще секунду, снова фыркнул между пальцев, и вдруг расхохотался. Совсем потеряв нить, я сидел и хмуро молчал, а он всё визжал и смеялся, барабаня руками по стойке.
– Чувак, – выдавил Фернандес. – Нет, ты реально стареешь, блин, я тебя развел под такую драму! О-о, я не могу спать. Мне херово!
Он трагически взвыл и снова зашелся в истерике.
– Нет, ты факин точно потерял форму.
– Значит, с тобой все в порядке? – спросил я, пытаясь не впутываться.
– Да ты гонишь! Конечно. Столько всего клевого, – теперь Вернадский смотрел на меня по-дружески внимательно. – Слушай, а вообще, ты реально постарел. Знаешь, чего. Поехали ночью с нами. Заценишь, как круто быть человеком.
– Вы – это психоделы?
– Нет, бля, я – не психодел. Меня пси-транс кумарит. Один пердеж на скорость. Мокрой резиной по стеклу. Это всё Нечто, баран тупой. Сегодня возьми с собой его телку, завтра ее подружку, послезавтра друзей подружки, а через месяц они ходят в униформе и все слушают одну музыку. Встречайте новое стадо. Короче, не знаю. Я дал идею, а она просто развивается. Сама по себе.
Но убийства…
– Да никто не убивает. Ну редко, из самозащиты, это ведь норм.
Но пытки… эти паяльные лампы…
– Что за паяльные лампы? – Фернандес вынул что-то из кармана и чиркнул зажигалкой. Коротко полыхнуло грязное пламя.
– Освежитель, – он потряс цветным баллончиком. – Обычный дезик.
Я молчал. Вернадский наблюдал за мной с выжидательной гримасой. Потом уселся рядом и закурил сигарету. Время шло, и его азарт испарялся.
