На свежем воздухе оказалось, что я был пьян сильнее, чем предполагал. Сказывалось отсутствие практики. Было забавно идти, как в тумане, по незнакомым улицам и скользить взглядом по вывескам, машинам и лицам, которые ты больше не встретишь никогда.
Когда я не без труда проник в квартиру, хозяйка в ночной рубахе тенью нарисовалась в темном дверном проеме гостиной.
– Вот те на. Ты знаешь, сколько время? Так не пойдет! Слышишь? Мы так не договаривались.
– Все нормаль, – пробормотал я, скинул обувь и поплелся в свою комнату. И немедленно отключился, едва коснувшись подушки.
Когда я проснулся, голова не болела. Были лишь мерзкий вкус во рту и дичайшая жажда. Я просочился на кухню, чтобы выпить столько воды, сколько влезет. Хозяйка колдовала у плиты. Лидия Михайловна смерила меня суровым взглядом.
– Спортсмен, значит?
– Это ни о чем не говорит. Шахматы тоже спорт. Знаете, сколько пьют шахматисты?
– Ты пришел ночью пьяный. Или отдавай ключ, будешь звонить в дверь, или чтобы больше такого не было.
– Больше такого не будет, – заверил я и, налив полную кружку воды из-под крана, жадно присосался к ней. Хозяйка с подозрительным взглядом наблюдала за мной.
– Ты зачем в Самару приехал, молодой человек?
Я проглотил и вторую кружку. Пил до тех пор, пока понял, что больше в меня не влезет ни глотка. Зато стало намного легче. Опустился на табуретку и посмотрел в окно. Незнакомый мне город внизу бурлил. Я вздохнул. И рассказал Лидии Михайловне все. Все с самого начала. Как и при каких обстоятельствах исчез брат и что я здесь делаю.
Пенсионерка прониклась. Она сидела напротив, внимательно меня слушая и задумчиво кивая.
– И ты эти листовки расклеиваешь? Ждешь, что кто-нибудь позвонит?
– Пока не было ни одного звонка. Хотя я расклеил уже сотни две объявлений во всех городах, где успел побывать. Но надежда умирает последней, правильно?
– Что ж ты сразу не сказал. Может, я тебе как-нибудь помочь могу? Я комнату приезжим сдаю уже года три. С тех пор, как дочь замуж вышла и в Тольятти переехала. На вокзале многих знаю. Бабок, в основном, но все-таки.
Хорошая идея. Я вернулся в комнату, выудил из рюкзака одну из листовок с фотографией Сергея и положил ее на стол перед хозяйкой.
– Вот. Если знакомым покажете, я буду очень благодарен.
Лидия Михайловна смотрела на фотографию Сергея. Смотрела задумчиво и угрюмо. Что-то было не так. Я быстро спросил:
– В чем дело? Вы его видели?
Хозяйка ответила не сразу.
– Если просто жить, не вдаваться в подробности, то вокзал не самое плохое место. А если задуматься… Знаешь, сколько жутких историй я слышала за те годы, что живу здесь? Мама дорогая. Одно время здесь у нас какой-то маньяк завелся. Нападал около вокзала на женщин. Бил ножом, крал сережки и убегал. Люди в темное время суток из дома выходить боялись. Но женщин все равно убивали. Вокзал ведь, народу всегда много. Они приезжают и ничего не знают… Потом были эти, как их называли, квартиранты. Снимали комнату, у стариков в основном, а потом этих стариков мертвыми находили. Убивали их и обкрадывали – выносили все ценное.
Я старался слушать, не перебивая, но пожилая пенсионерка могла блуждать по воспоминаниям целую вечность.
– Лидия Михайловна, мой брат. Вы его видели?
Она грустно посмотрела на меня и продолжила, как ни в чем не бывало:
– А лет десять назад рэкетиры войну устроили. Спорили, значит, кто с таксистов у вокзала деньги берет. Машины жгли. Непокорных убивали. Каждое утро просыпаешься – а за окнами милиция. Жуть. Но ты живешь, живешь, и знаешь – постепенно привыкаешь. Даже если живет на помойке – вонь чувствуется только первое время. Человек ведь привыкает ко всему… – Лидия Михайловна вздохнула и покачала головой. – А еще эта нищая мафия. Слышал про таких?
Я представил себе криминального авторитета в лохмотьях.
– Нищая мафия?
– Те, кто у попрошаек деньги берет. Около вокзала попрошайки всегда были. Калеки, инвалиды. Без глаз, без рук, без ног. Сидят и просят милостыню. А потом к ним приходят хозяева и отбирают все.
Конечно, я слышал эти истории. Место для работы попрошайки в подземных переходах в центре Москвы стоило немалых денег. Это был бизнес, и бизнес доходный. Деньги делались из воздуха. Кто откажется от такого куска?
Я не понимал, к чему клонит пенсионерка. Но мне вдруг стало не по себе.
– Нищая мафия, – повторил я, подталкивая ее к продолжению рассказа.
– В последнее время бабки наши с вокзала страсти рассказывают. Они ведь вечно сплетничают. Сам, наверное, знаешь? – я тут же вспомнил двух неизменных старушек на лавочке в родительском дворе. – Слухи отовсюду собирают, а потом судачат. Зато и новости узнаешь быстрее, чем все эти ваши газеты. Бабки говорят, сейчас около вокзала изверги завелись…
– Что за изверги?
– Нищая мафия. Только по-новому. Обычно как – берется инвалид и сажается на проходное место. Но эти делают совсем по-другому. Они не ищут инвалидов. Они сами их делают… Встретят на вокзале бабку какую-нибудь, которая заблудилась. Предлагают помочь. Бац – и бабка исчезает. Где она, с кем она, что с ней – никто не знает. Потом милиция ходит, фотографию бабки всем показывает. Никто, конечно, бабку не видел. Милиция успокаивается, других-то дел всегда хватает, правильно? А сама бабка знаешь где? Ей могут выколоть глаза. Отрезать язык. Чтобы помощи ни у кого попросить не смогла. И сажают там, где навар от нищих хороший. Хочешь жить – сиди и работай. Не хочешь жить – не позавидуешь тебе.
– Почему… – голос подвел меня, и я кашлянул, чтобы восстановить его. – Почему вы мне это рассказываете?
Лидия Михайловна с тревогой и сочувствием посмотрела на меня. А потом перевела взгляд на фотографию Сергея.
– Похож очень. Точно-то я не уверена. У меня и глаза уже не такие, как раньше. Но парень похож. Очень похож. Бедняга…
– На кого? На кого похож? Где вы его видели?
– С неделю назад. У вокзала. На выходе из перехода, который от перронов на площадь ведет. Самое проходное для попрошаек место. Сидел там паренек и просил милостыню. Люди давали, конечно. Потому что выглядел он так, что сердце сжималось. Молодой ведь совсем, жить да жить. А он в лохмотьях. Без ног. Без глаз… Сидит с протянутой рукой и мычит…
Такого со мной не было никогда. Ни разу в жизни. Меня прошиб холодный пот, концентрируясь ледяным стержнем вдоль позвоночника. По коленям скользнул озноб, лишая нервные окончания силы воли. Теперь я знал, что чувствуют те из нас, у кого от страха подкашиваются ноги. «Господи». Это все, что смог я подумать, когда ужас липким змеем прополз по всему телу и холодным призраком поселился в грудной клетке.
Я стоял в десятке метров от инвалида и не мог оторвать от него глаз.
У нищего не было ног и одной руки. Он сидел прямо на плитке, которой было вымощено пространство перед спуском в подземный переход. Единственной своей рукой нищий держал грязную, ободранную по краям картонку. На ней корявыми буквами было выведено с помощью обычной шариковой ручки: «Подайте на хлеб».
На этом же самом месте, у поворота в ведущий к посадочной платформе вокзала длинный подземный тоннель, Лидия Михайловна видела его. Слепого парня без ног, который мог быть моим родным братом.
Если нищая мафия рабовладельцев посадила здесь нищего один раз – значит, место застолблено за ними. Я никогда не интересовался бизнесом на попрошайках, но мог сообразить, что здесь все подчиняется тем же законам преступного бизнеса. Наркоторговцы, рэкетиры, черные риэлторы и даже банды гопников. Все они работали только на той территории, на которой имели право работать. Сунулся на чужую – получил проблемы. И чем выше ставки, чем выше цена вопроса – тем больше проблемы.
Значит, этот инвалид без руки и ног работает на ту же банду. Точнее, подчиняется ей. Еще более точным определением будет слово – принадлежит.
Что-то двинуло меня по ноге. Я резко отшатнулся, готовясь атаковать. Но это был бомж. Обросший, в яркой вязаной шапочке, коричневом пиджаке и с холщовой сумкой, наполненной скарбом. Ею бомж и двинул меня по ноге.
– Осторожнее.
– Извините, ради бога, твою мать, – грубо огрызнулся бездомный. – Раскакашился тут, хер объедешь.
У нас в районе бомжи поскромнее будут.
Я ничего не сказал в ответ. Бомж двинулся дальше своей дорогой. Он направился к урне около остановки общественного транспорта и принялся рыться в ней грязной пятерней.
Спасибо бомжу, он вывел меня из ступора. Я буквально застывал, глядя на нищего инвалида на паперти. Все это разрывало мой мозг.
Нищий сидел, чуть пошатываясь. Отсутствующим взглядом он иногда скользил по ногам прохожих, никому из которых не было до него дела. Что-то бубнил себе под нос. Потом резко ткнул табличку с надписью «Подайте на хлеб» женщине, идущей мимо. Нищий был опытный – каким-то шестым чувством он уловил клиента. И был прав: женщина бросила в лежащий перед инвалидом пакет мелкую купюру и заспешила дальше.
