— Чем она занимается?
"Это — бизнес".
— Да, но с кем же она?
«Это просто бизнес».
— Еще бы!
Работники бензоколонки готовились к закрытию. Люминесцентное освещение уже было выключено.
Колин пошел по Бродвею на запад, через торговые кварталы, просто чтобы убить время. Он смотрел на витрины, но ничего не видел.
В десять минут второго он вернулся к телефонной будке. Он набрал свой домашний номер, прослушал пятнадцать гудков и повесил трубку.
— Бизнес, осел!
«Она много работает».
— Над чем?
Он постоял еще несколько минут, положив руку на трубку, как если бы ждал звонка.
— Она шляется где попало.
"Это — бизнес. Деловой ужин".
— Так поздно?
Длинный поздний деловой ужин.
Он попробовал набрать номер еще раз.
Ответа не было.
В полной темноте он сел на пол будки и обхватил себя за плечи.
— Она шляется где-то как раз тогда, когда она мне так нужна.
«Ты же не знаешь точно».
— Я знаю.
«Ты не можешь знать».
— Смотри на это прямо. Она шляется не больше, чем другие.
«Сейчас ты выражаешься, как Рой».
— Временами Рою не откажешь в здравом смысле.
«Он же сумасшедший».
— Ну, может быть, не во всем.
В половине второго он поднялся, опустил десять центов в автомат и снова позвонил домой. Он ждал двадцать два гудка, прежде чем повесил трубку.
Возможно, уже не так опасно возвращаться. Наверное, уже для Роя слишком поздно караулить его? Он — убийца, но он такой же четырнадцатилетний парень, который не может шляться всю ночь где попало. Его предки забеспокоятся. Они могут даже позвонить в полицию. Рою ведь будет хорошая взбучка, если он ночью не вернется домой, разве не так?
Может, и так. А может, и нет.
Колин не был уверен в том, что Бордены действительно беспокоятся, чем занимается Рой или что с ним происходит. Насколько знал Колин, в их доме не были установлены какие-либо правила поведения для сына, кроме одного — не прикасаться к поездам отца. Рой в целом делал что хотел и когда хотел.
В семье Борденов было что-то не так. Отношения между ними были странными и какими-то неопределенными. Это не были обычные отношения между родителями и детьми. Колин видел мистера и миссис Борден только дважды, но оба раза что-то в них казалось ему непонятным. Их отношение друг к другу, их обращение с Роем. Мать, отец и сын, казалось, были малознакомы. Чувствовалась какая-то натянутость в их разговорах, как будто они вытягивали фразы из текста, который не очень хорошо выучили. Они были слишком официальны. Даже казалось... что они боятся друг друга. Колин чувствовал, что в семье царит холод, но никогда не тратил много времени на подобные размышления. Сейчас, когда он задумался над этим, ему пришло в голову, что Бордены походили на людей, живущих в меблированных комнатах: они улыбались и кивали, когда появлялись в холле, они говорили «Привет!», когда встречались на кухне, но во всем остальном жили отдельной, далекой друг от друга жизнью. Он не знал, почему было так. Что-то произошло, что-то отдалило их друг от друга. Он не мог представить, что бы это могло быть. Но он теперь был уверен, что мистер и миссис Борден не очень обеспокоятся, если Рой не вернется домой до рассвета или исчезнет навсегда.
Поэтому для него было совсем не безопасно возвращаться домой. Рой будет ждать.
Колин набрал номер снова. К его удивлению, мать подошла сразу же.
— Мама, ты должна приехать забрать меня.
— Шкипер?
— Я жду тебя...
— Я думала, ты у себя, спишь.
— Нет. Я...
— Я только что вошла. Я думала, ты — дома. Где ты находишься в такой час?
— Я не виноват. Я был...
— О Боже, с тобой что-нибудь стряслось?
— Нет. Я только...
— Что-то стряслось.
— Нет. Всего лишь несколько ссадин и ушибов. Мне надо...
— Что случилось? Что с тобой случилось?
— Если ты замолчишь и выслушаешь, ты поймешь, — нетерпеливо ответил Колин.
— Не огрызайся. Что это еще такое?
— Мне нужна помощь!
— Что?
— Ты должна помочь мне.
— Ты попал в беду?
— В настоящую беду.
— Что же ты натворил?
— Я ничего не натворил. Я...
— Где ты?
— Здесь недалеко, я...
— Тебя задержали?
— Что?
— Это — твоя беда?
— Нет-нет. Я...
— Да где же ты?
— Рядом с кафе на Бродвее.
— И что ты там учинил, в кафе?
— Ничего. Я...
— Дай кому-нибудь трубку.
— Кому? Что ты говоришь?
— Дай мне официанта или кого-нибудь еще.
— Я не в кафе.
— Да где же ты?
— В телефонной будке.
— Колин, что стряслось, наконец?
— Я жду, когда ты приедешь сюда и заберешь меня.
— Ты всего в нескольких кварталах от дома.
— Я не могу идти. Он поджидает меня где-то на дороге.
— Кто?
— Он хочет убить меня!
Пауза.
— Колин, езжай сейчас же домой.
— Я не могу.
— Сию же минуту. Я требую.
— Я не могу.
— Ты начинаешь злить меня, юноша.
— Рой пытался убить меня сегодня вечером. Он все еще где-то здесь, поджидает меня.
— Это не смешно.
— Я и не смеюсь.
Опять пауза.
— Колин, ты что, принял что-то?
— Что?
— Ты проглотил таблетки или что?
— Наркотики?
— Да?
— О Боже!
— Да?
— Где я возьму наркотики?
— Я знаю, ребята достают их. Это — как купить аспирин.
— О Боже!
— Сейчас это серьезная проблема. Ты что, принял наркотики и не можешь вернуться домой?
— Я? Ты серьезно считаешь, что я...
— Если ты наглотался таблеток...
— Ты правда так думаешь...
— ...или напился...
— ...ты меня совсем не знаешь...
— ...или смешал одно и другое...
— Если ты хочешь узнать, — обрезал Колин, — приезжай и забери меня отсюда.
— Не говори со мной таким тоном!
— Если ты не приедешь, я сгнию здесь.
Он положил трубку и вышел из кабины.
— Дерьмо!
Он пнул пустую банку из-под содовой, которая валялась на тротуаре. Она с грохотом покатилась.
Он вернулся к кафе и встал на углу, вглядываясь туда, откуда должна была показаться машина Уизи.
Он не мог унять дрожь от злости и страха.
Внезапно его охватило какое-то другое чувство, более непонятное, тревожное, мрачное, чем злость, более сковывающее, чем страх, более уродливое, чем страшное одиночество, гораздо худшее, чем одиночество. Это было подозрение — о нет! — убеждение, что он брошен, покинут, забыт, что никто в мире не беспокоился и не побеспокоится о том, что с ним, о чем он думает, о чем мечтает. Он был изгоем, существом, чем-то отличающимся от всех остальных людей, аутсайдером, которого втайне презирали и над которым насмехались все, кого он встречал, даже те, кто клялся любить его.
Ему казалось, что он — червь.
Через пять минут показался ее синий «кадиллак». Она протянула руку и открыла ему переднюю дверь.
Увидев ее, он забыл о своих переживаниях, даже о ночных кошмарах во владениях отшельника Хобсона. Слезы навернулись ему на глаза. Он влез в машину, закрыл дверь и захлюпал, как ребенок.
Она не поверила ему. Она отказалась позвонить в полицию и побеспокоить Борденов звонком в такой поздний час.
Утром в половине десятого она позвонила Рою по телефону. Она поговорила с ним, затем с его матерью, попросив Колина не присутствовать при разговоре. Поэтому он не знал, о чем шла речь.
Поговорив с Борденами, она пыталась заставить Колина вновь рассказать, что произошло, и очень рассердилась, когда он отказался.
В одиннадцать утра, после длительной перепалки, они поехали на свалку. Сидя в машине, оба не проронили ни слова.
Она оставила машину в конце грязной тропинки. Они вышли.
Колина мутило. Отголоски ужасов прошлой ночи еще звучали в его мозгу.
Его велосипед валялся рядом с нижней ступенькой крыльца. Велосипеда Роя, разумеется, не было.
— Видишь, — сказал он. — Я был здесь.
Она промолчала и подняла велосипед, чтобы отнести его в машину.
Колин пошел за ней следом:
— Все было именно так, как я тебе рассказал.
Она открыла багажник.
Они вдвоем взялись за велосипед, но так как он не влезал целиком в багажник, она достала моток проволоки из ящичка для инструментов и привязала велосипед.
— Велосипед подтверждает то, что я говорил? — настаивал Колин.
Она повернулась к нему:
— Подтверждает только то, что ты здесь был.
— Да, и все было, как я говорил.
— Но не с Роем.
— Он хотел убить меня!
— Он мне сказал, что пришел домой вчера в половине девятого.
— Конечно, он так тебе сказал. Но...
— И его мать сказала мне то же самое.
— Это неправда.
— Ты хочешь сказать, что миссис Борден лжет?
— Ну не лжет. Она просто не знает.
— Что ты хочешь сказать?
