Мэйхуа помедлила у дверей.
— Я ухожу. Не останавливай меня, не звони, не пытайся увидеться со мной. — Она опустила глаза, ослепленная непрошенными слезами, и, спотыкаясь, побрела в коридор. Мэту показалось, что ее последние слова были: — Не забывай меня!
Но он не был уверен в этом.
Над каминной доской висел листок бумаги в черной деревянной рамке. Он был испещрен китайскими иероглифами, написанными, видимо, в спешке; в углу осталось смазанное красное пятно, похожее на чернильную печать. Нынешний обитатель дома (он из скромности отрицал бы любое предположение о том, что является его обладателем) очень гордился этой реликвией. Он обычно показывал ее всем своим гостям, как один из тех немногих документов, написанных рукой Мао Цзэдуна, которые еще остались у частных лиц. Сначала гости застывали в благоговейном трепете, но потом, разобрав иероглифы, хмурились, и хозяин разражался хохотом по поводу шутки, которая никогда не приедалась. Драгоценный листок, наследие революционного прошлого, представлял собой квитанцию для прачечной.
Дверь отворилась, и Сунь Шаньван быстро отвел взгляд от рамки. Вэнь Мэн, первый секретарь председателя, уже был готов сопровождать его, но Сунь успел шепнуть:
— Извините, я опоздал.
— Не думаю, чтобы они скучали без вас. Играют в бридж.
— Двое на двое?
— Ага.
Сунь глубоко вздохнул и направился в заднюю комнату. Там сидели четверо мужчин. Вся комната была погружена во мрак, только карточный стол ярко освещался подвесной лампой. Прямо на него смотрело призрачное лицо — плоское, белое, с двумя провалами вместо глаз. Оно то исчезало, то появлялось в зависимости от движений мужчины напротив, сидящего спиной к двери. Потом на лице призрака появилась победная улыбка. Сунь услышал, как карта шлепнулась о стол, и все играющие застонали.
Белое привидение с шумом сплюнуло в плевательницу, стоявшую позади его кресла, и произнесло:
— Проигравшие платят.
Опять раздались стоны.
— Ну-ну, никаких отговорок. Пора произвести расчет.
— Я слишком стар для этого, — проворчал чей-то голос из темноты.
— Значит, слишком стар и для того, чтобы командовать военно-воздушными силами, мошенник. Уходи в отставку! Или в отставку, или ползи…
Партнер белого привидения не пошевелился, а двое мужчин, сидевшие с другой стороны стола, медленно поднялись с кресел и опустились на четвереньки.
— Ты первый.
— Нет, ты.
— Ай-я!
Под ободряющие возгласы призрака один из проигравших пополз под карточным столом и появился с другой стороны, сопя и ругаясь на чем свет стоит. Его менее ловкий товарищ последовал примеру. Сунь, словно зачарованный, смотрел, как хрупкий столик ходит ходуном. Только когда оба проигравших опять уселись, он шагнул вперед.
— Извините, я опоздал, товарищ председатель.
Привидение вскинуло руку в приветствии.
— Вы не опоздали. Сначала нужно было разбить этих ребят в пух и прах. Включите свет, Шаньван.
Сунь повиновался. Повернувшись снова к столу, он заметил, что неудачливые игроки стряхивают друг с друга пыль, старательно избегая его взгляда. Тут стоял вопрос о чести, хотя и не слишком остро. Все пятеро мужчин, находившиеся в этой комнате, пережили Великий поход и столько вынесли в те горькие времена, что им нечего было стесняться друг друга. Все они, включая председателя Народной Республики Китай, время от времени оказывались под карточным столом. А в те годы, когда власть еще не въелась в их души подобно целительному бальзаму, приходилось делать и кое-что похуже.
Председатель сделал знак двоим, что пришла пора уходить. Ци Минзун и Линь Хун, командующий военно-воздушными силами и адмирал китайского флота, попрощались. Председатель проводил их до двери, подшучивая над результатами игры.
— Давайте устроимся поудобнее, — предложил председатель, вернувшись.
Он уже больше не походил на привидение, этот небольшого роста худощавый старик со сверкающими глазами и живой улыбкой. Сунь исподтишка бросал удивленные взгляды на своих соратников по борьбе.
Председатель. Загадка, вечная загадка. В стране, где непременным условием считалась предсказуемость действий, этот человек каким-то образом ухитрился одержать победу, причем совершенно неожиданно. Теперь он, восьмидесятилетний старик, всю жизнь заядлый курильщик, еще обладал невероятной энергией, вкусом к жизни и по-прежнему ясным умом.
Волосы у него были редкие, зачесанные назад, лоб открытый. Лицо всегда казалось Суню похожим на мордочку маленького упрямого мопса. Подбородок выступал вперед, взгляд пронизывающий, то теплый и дружелюбный, то бесстрастный и пустой. Тонкогубый рот выдавал скрытую жестокость — он мог с улыбкой вынести смертный приговор. «Иголка в стоге сена» — так называл председателя Мао Цзэдун. Человек резкий и в то же время тактичный. Нет смысла даже пытаться понять его.
Потом внимание Суня переключилось на Ван Гоина — шестидесятичетырехлетнего маршала Народной революционной армии, преемника легендарного, теперь уже совсем дряхлого главнокомандующего Ян Дэчжи. Для китайца он считался высоким, и лицо его можно было назвать привлекательным, если бы не зоб, который обезображивал слева шею, и не склонность к облысению. Во время разговора во рту Яна между почерневшими осколками зубов тускло поблескивали две золотые коронки. Ци, Ван и Линь, три «молодых тигра» военной верхушки, были выпускниками элитной академии Вампу в Гуаньчжоу, этот триумвират связывали и личные отношения.
Председатель отпил глоток чаю и закурил сигарету «Панда».
— Ладно, — сказал он. — Я скоро умру. А вы, ребята, сделаете что-нибудь, чтобы завоевать для меня Тайвань, пока я жив, а? История слишком затянулась.
Сунь кивнул.
— Но как положить этому конец?
Председатель выразительно махнул рукой в сторону своего главнокомандующего.
— Вот он знает. Ты читал его последний рапорт?
— Да, он у меня с собой.
Все трое открыли свои копии рапорта. На первой странице ничего не было, кроме одного графического элемента — искусно выполненной каллиграфом «откидной влево», входящей в состав многих иероглифов. Этим знаком кодировался военный план вторжения на Тайвань. Ван откашлялся.
— Всегда существовали две проблемы — одна стратегическая, другая политическая. Они взаимосвязаны. Во-первых, о стратегии. Мы во всех отношениях превосходим тайваньцев численностью. Мы можем нацелить на Тайвань все наши пусковые установки. У них есть кое-какое ядерное оружие, но мы не знаем, сколько его. В любом случае ясно, что ни одна из сторон не будет его использовать, разве что в самом крайнем случае. В нашей армии три миллиона шестьсот тысяч человек, у них… впрочем, сами на досуге просмотрите эти цифры. Мы можем разбить Тайвань за неделю, если захотим.
— Но мы не хотим этого, — вставил Сунь.
— Конечно, — согласился председатель. — При таком неожиданном массированном ударе все будет уничтожено. Продолжай.
Ван перевернул страницу.
— Долгое время этот план был просто теоретической выкладкой: примерно половина наших войск, что-то около полутора миллионов человек, были сориентированы в направлении границ с Россией и Вьетнамом, лицом к лицу с сорока четырьмя советскими дивизиями. Теперь, когда пакт Москва — Пекин подписан и ратифицирован, мы можем частично передислоцировать эти силы. Кроме того, надо иметь в виду, что тайваньский договор с Соединенными Штатами о взаимной обороне был аннулирован много лет назад. Тайвань оказался в одиночестве.
— Так что же нас останавливает? — спросил Сунь Шаньван, который знал ответ, но боялся услышать его.
— У наших солдат душа не лежит к войне со своими братьями, живущими на другой стороне залива, — это раз. Но, что еще более важно, они чертовски хорошо знают, что эти братья сражаются лучше их!
— Вы хотите сказать, что в конечном итоге мы должны выиграть, но такой финал может наступить не скоро? — Сунь покачал головой. — Тогда эти ренегаты получат именно то, чего добиваются: время, чтобы склонить общественное мнение на свою сторону.
— Да. — Председатель затушил сигарету, выпустил струю коричневой слюны в плевательницу и тут же закурил следующую. — Поэтому нам нужно нанести удар неожиданно. Предоставьте нам эту возможность, а мы уж используем ее, учитывая, что за нашими спинами стоит новый союзник — Советы.
Ван опустил голову.
— В самую точку.
— Итак. — Председатель пролистал бумаги, отыскивая помеченную страницу. — А, вот! «Левый удар» предлагает начать вторжение с острова Цзиньмэнь…
— Если мы сумеем занять остров, это послужит существенной деморализованности тайваньцев и соответственно повысит боевой дух наших сил. Но именно на Цзиньмэне националисты сконцентрировали лучшие свои войска и вооружение… По крайней мере, шестьдесят тысяч человек.
