Ивонн прогулялась пешком и, как в старые добрые времена, остановилась возле абсолютно безмолвного и темного дома номер 9 по улице Орхидей, где, по обыкновению, и заканчивался ее обход.
На следующий день, в понедельник, она попросила Лотту взять на себя ее действующий проект. После обеда она отправилась в предместье и, остановившись на одной из больших заправок, зашла в туалет. Там она смыла с лица весь макияж и надела синее в цветочек платье и пальто Норы Брик и как ни в чем не бывало, словно это был самый что ни есть обычный понедельник, переступила порог дома номер 9 по улице Орхидей. Своего работодателя, имевшего довольно жалкий вид, она нашла лежащим на диване перед телевизором в состоянии глубочайшей депрессии.
И вот теперь она снова на кухне Бернхарда Экберга и убирает в шкаф его пылесос. Ивонн обратила внимание на то, что все полки в шкафчике были чистые, а бутылочки с моющими средствами расставлены совсем по-другому.
Хелена Экберг провела здесь свой первый настоящий двадцатичетырехчасовой отпуск без сопровождения. Бернхард ни словом не обмолвился об этом визите, а Ивонн не стала его расспрашивать. Однако, по всей видимости, большую часть своего отпуска его жена занималась наведением порядка в шкафах и на полках.
Во время генеральной уборки накануне рождественских праздников Ивонн основательно прибрала и в шкафах со съестными припасами, выбросив просроченные продукты, а остальные расставила по-новому, руководствуясь соображениями практичности и доступности. Теперь же все стояло по-иному, и в основе этой новой расстановки лежал эстетический принцип, где главное место отводилось размеру и форме, а не содержимому и срокам использования. Безусловно, этот шкаф с продуктами был собственностью Хелены, и она имела право расставлять все так, как ей заблагорассудится. Но при виде этих симметрично расставленных банок и пакетов у Ивонн возникло некое ощущение дискомфорта. Ее преследовало чувство, и это было связано не только со шкафом с продуктами, что такая расстановка имела глубоко символический смысл. Это был особый, довольно благозвучный, но при этом совершенно непонятный ей язык.
Хелену скоро снова отпустят домой – после проведенных ею в тюрьме первых двух лет наказания раз в месяц ее будут отпускать на побывку. А Ивонн отнюдь не хотелось еще раз с ней встречаться.
Ивонн и Бернхард продолжили интимные взаимоотношения. Супружескую постель, накрытую белоснежным покрывалом, они так и оставили нетронутой. Бернхард с тех пор ни разу не спал на ней. Вместо этого они занимались любовью на узком диванчике, прикрывая нагие тела шерстяным пледом. Они плотно зашторивали все окна и тщательно запирали двери, как два тинейджера, занимавшиеся чем-то недозволенным в неприбранной юношеской комнате.
Наслаждаясь друг другом, они тем не менее не могли целиком предаваться своим чувствам. Они оба постоянно зорко следили за запертой дверью, а их уши чутко прислушивались к тому, не притормозит ли неподалеку машина, не скрипнет ли ключ в замочной скважине, не послышатся ли шаги на лестнице.
И несмотря на то что до них доносились только звуки стиральной машины и пение дроздов из сада и им прекрасно было известно, что Хелена находится за множество километров от них, прятавшихся за замками и засовами, тем не менее Ивонн никак не могла отделаться от ощущения, что за ней следят. «Это моя нечистая совесть, – думала она, – следит за мной».
А почему, собственно, ее совесть нечистая? Разве все они не такие же? Да, она изменяла, но ведь и Бернхард, и Йорген… А Хелена была убийцей.
«И кто же в таком случае захочет первым бросить свой камень?» – продолжала размышлять Ивонн.
Ивонн сидела в саду Бернхарда Экберга, удобно откинувшись на спинку шезлонга. Она приподняла платье, чтобы ее ноги смогли насладиться нежным и приятным теплом послеобеденного солнца.
Она выполнила свою работу и совсем не торопилась домой. За день до этого у Симона окончились занятия в школе. С началом летних каникул он отправился со своим другом в деревню. Утром Ивонн отвезла сына к приятелю: он пробудет там четыре дня.
Бернхард снова был на больничном. Казалось, что он опять пребывал в вялотекущем депрессивном состоянии. Он много времени проводил перед телевизором. Иногда, шаркая ногами, брел к японскому саду, разгребал граблями гальку, словно выполняя свой долг, а потом садился на скамейку и, неподвижно сгорбившись, смотрел не отрываясь на белую, волнообразную поверхность пруда и на стоявшие возле него отвесные камни. Когда Ивонн спрашивала его, почему он тут сидит, в ответ слышала, что каменистые сады придают сил и исцеляют душу. Подсознание способно воспринимать то, что не под силу даже глазу.
Застав его однажды сидящим на лавке, Ивонн подсела к нему и взяла его руку. Она отказывалась сидеть с ним перед телевизором и смотреть идиотские программы и охотнее проводила время в саду, который теперь утопал в зелени и цветах. Поскольку стрижка газонов не входила в обязанности домработницы, да и Бернхард как будто вовсе не проявлял к этому никакого интереса, лужайка перед домом постепенно превратилась в милый маленький луг. Оглядевшись, Ивонн была крайне удивлена тем, насколько быстро все приходит в упадок, если своевременно не косить и не пропалывать траву.
Однако что-то щемяще прекрасное было в этом наполовину заросшем, наполовину возделанном культурном ландшафте. Живая изгородь из елей стала настолько высокой, что за ней ничего не было видно, а поскольку южная и западная части сада постепенно переходили в лес, то складывалось впечатление, будто дом Экбергов находится не в предместье, а скорее где-то в лесной чаще, в стороне от всяческих построек и цивилизации.
Ивонн насторожил внезапный проблеск света. Открыв глаза, она увидела, что луч не пропал. Он уже не был таким ярким и ослепительным, оставаясь при этом слишком сильным и резким, чтобы иметь естественное происхождение. Так что же это тогда?
Похоже, что свое начало он брал в каменистом саду. Вот он снова появился, пробившись из зарослей мискантуса и бамбука.
Ивонн предположила, что Бернхард установил там какой-то предмет с поверхностью, отражающей свет. Но ведь она только что видела его возле телевизора. Неужели он настолько тихо прокрался мимо ее шезлонга, что она даже не услышала его шагов?
Ивонн поднялась и пошла по каменной дорожке. Она обошла заросли бамбука, но так ничего и не обнаружила. Оглядевшись, не увидела никакого блестящего предмета или иного источника света, способного прояснить происхождение сверкающих всполохов.
Собравшись было вернуться назад, Ивонн заметила, что часть волнообразной поверхности гальки, устилавшей дно каменистого пруда, была нарушена или даже полностью стерта. Бернхард, работая граблями, всегда двигался очень осторожно: он аккуратно пятился, чтобы не испортить дело своих рук. Ну а когда все было готово, никогда не наступал на гальку. Следовательно, он никак не мог ходить по пруду.
Тогда кто же это мог быть? Заяц? Кошка? Нет, они слишком легки для этого. Неужели барсук?
– Эй? – крикнула Ивонн.
Лес зашумел, но так было всегда.
Ивонн сошла с тропинки и, снова усевшись в шезлонг, закрыла глаза. Однако на этот раз она уже сидела, не поднимая платье, и то и дело открывала глаза, глядя по сторонам.
Она подумала про депрессию Бернхарда. Убийство. Что-то похожее показывают и по телевизору, и в кино. Вначале вкратце повествуется о полном драматизма и напряжения событии, которое впоследствии расследуется полицейскими. А в конце кого-то обязательно призывают к ответу. Но потом, когда все страсти миновали, зрители выключают телевизоры либо после киносеанса идут в кафе пить кофе.
В действительности же все по-другому: такой поступок имеет далеко идущие последствия! Зло распространяется, как круги на воде. От убитой женщины к ее детям, которым теперь придется расти без матери, или к отцу детей. А когда дети вырастут и сами обзаведутся семьями, именно тогда, по всей видимости, их изломанное детство и начнет оказывать свое негативное действие на взаимоотношения в их семье. Вот и Бернхард, муж убийцы, будучи полностью подавленным, сидит дома по бюллетеню и наверняка вскоре лишится работы в банке. А его жена со своей странной любовью к нему, которая ничему ее так и не научила, не может не знать, как этот изголодавшийся по ласке, немного инфантильный мужчина изматывает себя бесконечными размышлениями и тоской.
И даже те люди, которым ничего не известно об этом преступлении, – коллеги Бернхарда по работе, Симон, Йорген и другие – так же оказались вовлеченными в эту ситуацию. Ведь поведение Бернхарда Экберга создает проблемы для окружающих его людей, разве не так? А разве сама Ивонн не изменилась после того, как попала в дом Экбергов? А может, именно поэтому и ушел от нее Йорген?
Ивонн отправилась на кухню, сварила кофе и разморозила несколько сдобных булочек. Затем она понесла полный поднос в комнату с телевизором. На экране мужчина и женщина, находясь на довольно близком расстоянии друг к другу, о чем-то яростно спорили. Презрительно сузив глаза, герои совершали вполне определенные движения губами. Всегда, когда Ивонн входила в эту комнату и бросала взгляд на экран телевизора, она видела одну и ту же мизансцену: с мужчиной и женщиной, где те либо целовались, либо отчаянно ругались.
