Прентис решил, повернуть назад, и постарается отделаться от старика. А пока пусть все будет как есть. Ни к чему давать волю чувствам.
Так что он догнал старика и поскакал с ним бок о бок, делая вид, будто не замечает бутылки в его руках. Потом старик заговорил, и Прентис изо всех сил старался не слушать; но Кален-дар снова рассказывал о прошлом, и как Прентис ни старался, вскоре ему стало по-настоящему интересно.
— Тысяча восемьсот восемьдесят четвертый год, — говорил старик. — Канзас и Додж-Сити. Я покинул горы после той долгой зимы, отправился на юг и работал там батраком, пока не оказался в скотоводческих районах Эбилин и Эллсуорт, Вичита и Додж — каждый из этих городков имел свой период расцвета, после чего времена менялись, 1884-й; через год в Канзас перестанут пускать приезжих. Но тогда никто об этом не знал, и, несмотря на пожелания местных жителей, Додж был все же открытым городом. Улицы с востока на запад пересекала железная дорога, половину города занимали добропорядочные граждане, вторую половину — бары, гостиницы, игорные дома и бордели.
Все городки были очень похожи. В каждом — все тридцать три удовольствия. Всюду азартные игры, выпивка, девки и сплошные драки. Не такие, о каких ты читал, а просто мужики на улице хватаются за пистолеты. В основном стреляют в спину, но иногда и в морду. Например, один мужик открывает дверь и тут же вместо морды у него мокрое место. Лучший дом, который я помню, — Голд-Рум, меблирашки недалеко от Лонг-Бранч, там солнце светило сквозь щели, но в задней части имелся холодильник, а рядом с ним лучшие комнаты. Но чтобы попасть туда, нужно было заплатить за девочку. Так хозяин-сутенер конкурировал с другими, хотя в жаркие дни это стоило того, а иногда можно было и просто переспать. Девки там — нечто невообразимое. Помню, однажды один охотник мне рассказывал, как он пришел в один дом, и первое, что увидел — мужик хватается за пистолет, приставляет его кому-то к уху и разносит ему башку. А на столе — нога на ногу — сидела девка, так вот она вскочила, вымазала руки кровью, что текла по полу, подпрыгнула, завопила “кукареку” и начала хлопать в ладоши и брызгать на себя кровью. Охотник, поглядев на это, повернулся и смылся подальше из этого города Понятно, почему местные были недовольны. Денег имели полно, а на улицу выйти боялись. В городе было семь тысяч жителей, а в сезон — вдвое больше, да к тому же за два месяца через Додж проходило около двухсот тысяч голов скота. Можешь себе представить, что за гвалт там стоял, когда заявлялись погонщики, и какие страсти разгорались в той стороне города. Пытались запретить оружие. Пробовали ограничить часы работы баров. Напустили шерифов, придумали штрафы. Хоть бы хны. Понятно, почему в конце концов они вообще запретили прогонять там скот. Конечно, к тому времени великие имена уже исчезли. Эрп, Холлидей, Мастерсон — каждый из них влипал в особую историю, и остальным оставалось смотреть и учиться уму-разуму. Додж рос. В 1884 году там был каток для катания на роликах. Да что там каток! Там был даже водопровод и телефоны. На кой черт им сдались скотоводы!
Ну, я с несколькими погонщиками двинулся на юг. А перед тем немного поработал ковбоем в Техасе. К 1885-му дошел до Эль-Пасо, где был бар, который мне пришелся по душе. Джем-Салун. И в один прекрасный вечер два парня впервые на моих глазах затеяли настоящую вооруженную потасовку. Уайтт Эрп тоже там был. Я только тогда его и видел. Он принял участие в этой истории, но не такое, как ты думаешь. Я сидел в баре, и вдруг заявилась пара молодчиков и стала пить у стойки. Завелись они с пол-оборота. Пришли уже хорошими. А перед этим повздорили с каким-то типом на улице. Тип ускользнул, вот они его и искали. Потом они поцапались с хозяином салуна, который не хотел отпускать им выпивку. Потом крупно поговорили с банкометом игры в фараон, который, видите ли, пялился на них. Наконец они разошлись: один молодчик двинул в другой бар, а второй остался — осмотреться. Из бара был вход в танцзал, и в конце концов тот, что остался, вошел туда, вытащил пистолет и завопил: “Где этот подонок, что пришел сегодня?” Ну, я сидел себе в баре и видел: военные пригнулись за креслами, штатские в панике рванули назад, музыка прекратилась, наемные танцовщицы сбились в кучу у стенки, а тот тип так и стоял с пистолетом, пока не увидел, что мужика, которого он ищет, там нет. Он сунул на место пистолет, снял шляпу и поклонился. “Прошу у всех прощения. Извините меня”. Улыбнулся, повернулся и вышел.
Тут-то он увидел Эрпа. Тот сидел за перегородкой, и парень узнал его. Я-то был не в курсе, что там Эрп. И никто, видно, не знал, но все мы быстро сообразили, что к чему. Парень подошел к нему, пытаясь затеять ссору. Эрп пришел туда встретиться с приятелем и не хотел шума, так что он просто встал и показал, что безоружен. Потом он снова сел и заявил, что драться не будет. Он был не высокий, с виду очень посредственный. Лицо худое. Длинные, висячие усы, прилизанные волосы, модный костюм, даже часы с цепочкой. Но таких жестких глаз, как у него, я сроду не видел. Он просто смотрел и смотрел на того парня, и малый понял, что лучше отстать.
Да, ума у него хватило, хотя это ему не помогло. Потому что как только он повернулся, то увидел того ковбоя в баре. Ковбой ухмылялся. Потом, правда, срочно решил смыться, но не успел. Тот тип подошел к нему и полез в драку, но у ковбоя не было пистолета, и тогда тип стал его оскорблять. Наконец он устал, отошел в угол, где играли в бильярд, и стал там у стенки, где его было не очень-то видно. Ковбой понял, что тот на него не смотрит, пробормотал, что с него хватит, и подошел к фараонщику. Наверное, решил, что фараонщик ему посочувствует. В конце концов, тот парень ведь и его довел до белого каления. Но когда ковбой попросил пистолет, тот не дал ему. Я запомнил его слова: “Не лезь в бутылку — кати отсюда”. Он как будто плохо выговаривал слова. Значит, он был не мексиканец, скорее всего какой-то европеец. Ну а ковбою это не понравилось. Он обошел вокруг стола в поисках пистолета и нашел — в ящике. Тут-то молодчик в углу посмотрел на него и все понял. Он выскочил, выхватил пистолет, но был пьян в дупелину, а ковбой соображал, что делает. Он встал на колени, взял пистолет обеими руками и выстрелил в того дважды — один раз в плечо, другой в живот, так что тот волчком закрутился, а третья пуля попала в; бильярдный стол. Потом раненый выкатился на улицу и, как видно, угодил под проходящий трамвай. Потом мне сказали, что он помер. А ковбой бросил пистолет и вышел через задние комнаты.
“Ну, вот и все”, — подумали мы. И стали пить дальше. Хозяин начал прибираться. Потом кто-то прибежал и сказал, что возвращается второй молодчик, ну, тот, который с самого начала был с первым. Беда в том, что тот, второй, все перепутал. Он услышал, что его дружка застрелил не ковбой, а фараонщик. Это было не так глупо — ведь они перед тем поругались. Теперь он явился свести счеты. Ну а уж фараонщик — сроду я не видел, чтобы человек так перетрухнул. Он пистолета и в руках не держал. В ящике пистолет оказался только потому, что хозяин его туда положил. Фараонщик не хотел никаких неприятностей, не собирался ни во что влипать, но у него не было выбора. Удрать он не мог. Тот молодчик все равно бы его догнал. Но он был молодцом. Ничего не скажешь. Схватил пистолет, который бросил ковбой, и стал соображать, как быть, и тут вмешался Эрп.
Сначала я думал, что Эрп сам возьмет пистолет и выстрелит. Я почувствовал чуть ли не облегчение. Но не тут-то было. Не знаю почему, но он вдруг стал разговаривать с тем фараонщиком, и я до сих пор точно помню, что он сказал. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так здорово: это была целая лекция о том, как надо стрелять; не чепуха, которую пишут в книжках, а каждое слово по делу.
“Не давай ему шанса. Он сейчас будет стрелять. Держи палец на курке, но не стреляй, пока не будешь уверен, куда стреляешь. Меть в брюхо, пониже. Пистолет даст отдачу, но ты держи его покрепче и подожди, пока он подойдет поближе, тогда не промахнешься. Не волнуйся и не спеши”.
Тут появился в дверях тот молодчик, и Эрп быстренько отошел. Фараонщик упрашивал того прекратить, а он шел к нему и стрелял. Видно было, как пули ударяются в стену. Тут фараонщик схватил пистолет и стал ждать. Господи, он ждал и думал, что теперь уж тот не промахнется. А малый все подходил и уже совсем навис над ним, но тут фараонщик прицелился и дважды выстрелил, оба раза попал, причем вторая пуля — в сердце. Я ничего подобного в жизни не видел. Фараонщик повернулся к Эрпу и стал его благодарить, а Эрп только улыбался. Последнее, что я о них узнал, — что фараонщик куда-то ушел из города вместе с ковбоем.
Так они и ехали: старик пил, правил лошадью, рассказывал истории. Он давно покончил со своей бутылкой, отшвырнул ее, откинувшись назад, пошарил в переметной суме и извлек новую. Даже бутылку он бросил как-то неловко. “Хорошо хоть не стал по ней стрелять”, — подумал Прентис. Он боялся, что старик, подбросив бутылку, выхватит пистолет и пальнет, а это было бы уже слишком. Пьянство, стрельба, и всем будет все ясно. Но старик продолжал говорить, и снова Прентис чувствовал, что бессилен против его чар. Он чувствовал, что в этот день старик как будто вспоминает историю всей своей жизни, каждую ее подробность, выстраивая их, пока цепочка не приведет к сегодняшнему дню. Проверка фактов, совести, всего остального, поиск какого-то смысла; и Прентис не мог оставаться равнодушным. После тех гор и той зимы старик отправился на юг, поближе к теплу, он больше не мог выносить холода и пришел в Техас, а оттуда — в Мексику, и все дальше и дальше продвигался на юг, пока не дошел до самых джунглей и лишь тогда повернул назад. На это ушли годы. Он искал золото. Останавливался в деревнях и помогал крестьянам обрабатывать землю. И снова работал погонщиком скота.
