Так они и ехали: старик пил, правил лошадью, рассказывал истории. Он давно покончил со своей бутылкой, отшвырнул ее, откинувшись назад, пошарил в переметной суме и извлек новую. Даже бутылку он бросил как-то неловко. “Хорошо хоть не стал по ней стрелять”, — подумал Прентис. Он боялся, что старик, подбросив бутылку, выхватит пистолет и пальнет, а это было бы уже слишком. Пьянство, стрельба, и всем будет все ясно. Но старик продолжал говорить, и снова Прентис чувствовал, что бессилен против его чар. Он чувствовал, что в этот день старик как будто вспоминает историю всей своей жизни, каждую ее подробность, выстраивая их, пока цепочка не приведет к сегодняшнему дню. Проверка фактов, совести, всего остального, поиск какого-то смысла; и Прентис не мог оставаться равнодушным. После тех гор и той зимы старик отправился на юг, поближе к теплу, он больше не мог выносить холода и пришел в Техас, а оттуда — в Мексику, и все дальше и дальше продвигался на юг, пока не дошел до самых джунглей и лишь тогда повернул назад. На это ушли годы. Он искал золото. Останавливался в деревнях и помогал крестьянам обрабатывать землю. И снова работал погонщиком скота.
— Там есть один город. Парраль. Я останавливался в нем и по пути туда, и по пути обратно. Тридцать лет назад. Большой город, гостеприимный. Интересно, много ли там изменилось? Майор говорит, мы идем туда. Это вроде как ворота на юг, и если Вилья где-нибудь поблизости, там должны знать.
Теперь он произносил слова невнятно, говорил медленно, односложно — явно утомился. Он еще раз глотнул из бутылки, ослабил поводья и огляделся.
— Мне надо отойти.
Старик произнес эти слова так решительно, как будто это-то он знал наверняка и мог выговорить твердо. Он соскочил с лошади. Его левое колено подогнулось, и он чуть не упал. Потом выпрямился, выпятил грудь, глядя прямо перед собой, указал на камень и двинулся к нему. По пути он пошатывался, затем долго возился со штанами, наконец расстегнул их и, подождав немного, помочился на камень. Камень потемнел от брызг. Он подвигал тазом, целясь в те места, что остались сухими. Наконец осталось только одно сухое пятнышко; но струя иссякла, больше не разбрызгивалась; он напрягся и последняя крошечная струйка мочи окрасила сухое место в темный цвет.
— Во, — сказал он, кивнул и застегнул штаны. Повернулся, улыбнулся, двинулся назад и упал.
Что-то хрустнуло. Он полежал, потом попытался подняться и снова безвольно свалился на землю.
Прентис соскочил с лошади и кинулся к нему.
— Вы в порядке? — Он схватил его. Рубашка старика промокла от пота.
— Устал. Все будет нормально. Прентис помог ему подняться.
— Точно?
— Елки-палки, я же сказал тебе, разве нет? Сказал, все будет нормально.
Прентис оглядел камень, о который старик ударился грудью. Старик стряхнул его руки.
— Повторяю, оставь меня в покое.
— Вы не сказали оставить вас в покое.
— Ну, значит, теперь говорю.
— Дьявол побери, ну ладно.
Прентис не собирался глотать эту пилюлю. Он понимал причину. Старик смутился, что упал, и теперь хотел отыграться. С его отцом тоже такое случалось.
К тому же он понял, что это был за хруст. Он вовсе не боялся, что старик сломал ребро: это было возможно, но маловероятно. Старик упал грудью так, что жилетный карман, в котором лежали часы, оказался прямо на камне. Поднимая его, Прентис услышал легкий металлический звон и нащупал кое-какие части механизма. Он не сказал ни слова. Старик все понял. Когда Прентис потрогал пальцами его карман, взгляд старика изменился. Именно поэтому он не вставал: не от ушиба, а от сознания того, что натворил. И из-за этого же он начал грубить. Он решил, что, если ему удастся нарваться на ссору, проблема будет решена.
Они смотрели друг на друга. Каждый прекрасно понимал, что происходит. Оба были злы и всю дорогу назад не разговаривали. О часах они вообще больше не вспоминали, и Прентис их никогда не видел.
— Хочу сказать, что мы тебе благодарны.
Прентис не понял.
Майор отвел его подальше от лагеря.
— За то, что делаешь для него.
— Для старика?
— Ну да.
Так вот почему майор позвал его, да еще предложил отойти подальше. Ему даже не верилось. После всего, что было, майор еще и благодарит его. Прентис покачал головой.
— Я никогда не видел, чтобы он кем-то интересовался. Правда, я ценю это. Он непростой человек.
— Это мягко сказано. — Майор не сдержал улыбки.
— Я знаю. Уж мне ли не знать. Дело в том, что игра стоит свеч. Люди бывают разные, с этим приходится считаться, и с Календаром в том числе. В нем такое количество всего, столько способностей, он так много знает и делает. Мы довольно долго жили за его счет, и теперь он должен что-то получить взамен.
Прентис промолчал.
— Я понимаю, в это сейчас трудновато поверить. Ты его не видел в расцвете сил. Шестнадцать лет назад на Кубе он штурмовал холм, вокруг него падали солдаты, а он прорывался к пулемету в блокгаузе. Он держал перед собой винтовку и бежал, спотыкаясь на длинной траве того холма; пулемет палил, солдаты вокруг падали, а он все бежал и бежал, оставив всех позади; в винтовке кончились патроны, он ее отшвырнул и стал стрелять из пистолета. Пулемет был прямо перед ним, а ему все нипочем. Он пригнулся и нырнул в окно блокгауза. У пистолета кончились патроны, он схватил другой и стал палить из него и уложил столько народу, что я и сосчитать не успел. А потом, когда я говорил об этом с солдатами, они сказали, что пулеметные пули как будто скользили по нему, царапали, рвали одежду, только не попадали в него, а от его штанов и рубашки остались одни лохмотья. Да будет тебе известно, он мой друг. И пускай он выдергивает тебя из колонны и уводит, как он говорит, учить уму-разуму. Мне все равно, что он делает. Если ему это на пользу, значит, уже хорошо.
— А его работа? Как же его работа? — Майор взглянул на него.
— А вот это пусть тебя не волнует. Когда настанет время, если мы влипнем, тогда ты увидишь, чего он стоит. Ты только смотри на него и набирайся ума.
“Беда в том, — думал Прентис, — что майор прав”. Старик многого стоит. Даже в своей худшей форме он превосходил других, в лучшей форме. При всем их различии у него было чему поучиться. С одной стороны, если человек напился в свой день рождения и начал жалеть себя, чего тут особенного. К сожалению, была еще другая сторона дела, и тут Прентис не знал, как быть. Старик стал раздражать его, и он уже решил, что лучше держаться от него подальше, но теперь Прентис не был в этом уверен. Получалось, что старик ему нравился и не нравился одновременно, а тут еще заявился майор и возложил на него что-то вроде официальной обязанности. О Господи Иисусе, царица небесная!
— Нам бы надо поговорить.
Старик посмотрел на него. Он лежал на одеяле, положив голову на седло, чуть поодаль от других солдат. Его глаза были закрыты, но Прентис все равно заговорил. Старик повернул голову и посмотрел на него.
Потом оба замолчали.
Прентис смотрел на него сверху вниз. Он не знал, с чего начать.
— Я вам наврал. Старик пожал плечами.
— Я вам сказал, что мой отец живет в квартире в городе, а это неправда, он умер.
Старик снова пожал плечами.
— Я знаю.
Прентис не спросил откуда.
— И еще раз я вам соврал. Ну, может быть, не соврал, а просто не возразил. Вы правы. Я думал о вас как о своем отце. Что-то вроде этого, по крайней мере. Вы спасли мне жизнь. Я сначала вообще не понимал, что здесь делаю, я же знаю, что не гожусь для войны. С вами было безопасно. Человек, с которым можно поговорить и который может защитить.
— Это было ясно с самого начала. Какая разница?
— Разница такая, что все получилось не так. Многое в вас мне не нравится. Я все время в вас разочаровываюсь. Нет, даже не так. Испытываю отвращение. И то, чему вы меня учите, мне теперь кажется ненужным. И вообще я здесь не собираюсь оставаться. Когда поход закончится, я уйду. Я просто использовал вас. Знаю, что поступаю плохо, мне стыдно. Но я хотел объясниться и попросить прощения.
— Все? Ты все сказал?
— Еще, хочу добавить, что больше не буду паразитом. Мы достаточно близки и не сможем расстаться, но это уже будет не то, что прежде. А если вы станете поступать неправильно, я не останусь с вами.
— Значит, вот как? Ты уверен? — Прентис взглянул на него и кивнул.
— Ну ладно, тогда я тебе тоже кое-что скажу. У меня когда-то были жена и сын. В 1898-м, в Эль-Пасо. Когда я вернулся из Мексики.
Прентис ошеломленно воззрился на него.
— Да-да, — сказал старик. — Ты не знал, верно? Но это правда. Я не люблю говорить об этом.
— Что же с ними случилось?
— Не знаю. Она забрала мальчика и уехала к себе на родину, на восток. Он был совсем малыш, но я к нему привязался. Сейчас ему примерно столько, сколько тебе, может, чуть побольше. Тебе нужно кого-то уважать. Мне нужно кого-то опекать. Так что мы разочаровались друг в друге.
