Через два дня тайник для шкатулки был готов. И хоть Густу одолевали сомнения в надёжности убежища, лучшего способа сохранить тайну не было.
Труднее было перенести сокровище из дома в хлев так, чтобы этого никто не заметил, но тут как-то обошлось – наступила пора посадок и семья вот уже второй день в полном составе копала огород, готовя грядки под картошку, свёклу и прочее, без чего хутору было бы не прожить. Маленький Кристап, тепло укутанный, был устроен на пригорке, а папа с Гиртсом, Мартой и Густой в четыре лопаты копали оттаявшую землю. Мама привычными движениями укладывала между жирных разваленных комьев тщательно порезанные, так чтобы непременно сохранились «глазки», куски картошки, а Эмилия вертелась рядом, пытаясь помогать. Совсем несложно было, отговорившись, отлучиться ненадолго в дом, отодвинуть потайную стенку и, достав шкатулку, пройти незаметно по двору, чтобы упрятать её в подготовленное папой укромное местечко. Густа была уверена, что ни одна живая душа не видела, как несла она эту тайну… Теперь нужно было завершить начатое, закрыв и спрятав от любых посторонних глаз наследие, одновременно невероятное и бесценное, но настолько смертельно опасное, что страшно было даже думать о нем. Вернувшись, она переглянулась с папой, который тут же, несмотря на усталость, отправился в хлев. Что он там делал, Густа не знала и наутро, зайдя подоить коров, даже она не смогла обнаружить ничего, кроме заново подновлённых перегородок да аккуратно вкопанных и укреплённых столбов.
Наследство оказалось спрятанным так надёжно, что про него пока можно было и забыть.
Как оказалось, сделано это было не зря.
Арман действительно наведался.
Да не один, а – с командиром, в сопровождении того же «малыша» Вилниса.
Густа, умаявшаяся за день, сперва даже не услышала, как тихонько постучали в дверь, и как папа пропустил ночных гостей в комнату. Проснулась она, только когда за стеной зазвучали мужские голоса. Мужчины старались говорить тихо, но удавалось им это не слишком, и Густа, проснувшись окончательно, слышала каждое слово.
После вежливых приветствий командир заговорил:
– Ну, вы же про нашу работу уже слышали?
– Да уж понятно, тут и глухой услышит, – и папа кивнул в сторону окна.
Буквально накануне на железной дороге вновь гремели взрывы, раскаты которых прокатились по хутору, как гром.
Взрывов в последнее время было много, куда больше, чем раньше. И, судя по тому, как истерично кричало радио, грозя всеми возможными карами за пособничество партизанам, они и впрямь доставляли немцам немало проблем.
После нескольких вежливых фраз папа решил взять быка за рога:
– Ну, господа хорошие, вы же не новости рассказать мне среди ночи пришли. Что-то хотите?
– Не господа, а товарищи, – густой голос говорил убедительно. – Мы – товарищи. А вы, товарищ Лиепа, проницательны, нам и впрямь помощь нужна. Только не ваша, а вашей дочери.
Густа слышала, как в доме повисла чуть живая, тонкая как кисея тишина. Папа «громко» молчал, то ли от изумления, что его вдруг назвали «товарищем», то ли от нежелания втягивать дочку в этот диалог. Но пришедшие партизаны были настойчивы:
– Вы поймите, товарищ Лиепа, помощь нам нужна обязательно. Смотрите, что происходит…
Незнакомый густой голос принялся рассказывать о войне. Он говорил о линии фронта, о её приближении, о том, что Советская Армия одерживает победу за победой, стремительно приближаясь к Латвии. Видимо, говорящий нашёл карту, поскольку время от времени он призывал посмотреть. Папу разговор зацепил, и даже мама, поднявшись с кровати, присоединилась к диалогу.
– Видите, отступают фашисты на всех фронтах. Уж поверьте, ещё до конца года, да куда там, к осени война закончится. А советская власть придёт и спросит: «А что, товарищ Лиепа, вы сделали для победы? Или вы фашистов поддерживали? Нам известно, что ваш зять в войсках вермахта служит. Вот что вы на это скажете?»
Да, на это ответить было бы нечего. Спрятаться и отлежаться в постели никак не выходило, и, напомнив себе, что она ведь Брунгильда – дева-воительница, Густа встала, чтобы принять на себя и этот поворот судьбы.
Свет в большой комнате не горел – июньские ночи и светлы и коротки. Вокруг стола сидели родители и трое чужих мужчин. Двоих, правда, незнакомыми было назвать нельзя. Это был доселе молчавший Арман и толстячок Вилнис. При её появлении мужчины замолчали, а Арман поднялся и шагнул навстречу:
– Ну, здравствуй, Густа, я же говорил, что вернусь.
И вот уже её берут за руку и ведут знакомиться к обладателю голоса – командиру. Ей пожимают руку, она кивает и в ответ на представление: «товарищ Лауманис» вежливо отвечает «Августа Лиепа». Правила вежливости неукоснительно соблюдены, всё идёт, как и должно бы, но не покидает ощущение странного дежавю, словно всё это уже было когда-то. «Да, действительно было, – вдруг мелькает воспоминание, – точно так же много-много лет, целую вечность назад, её также держал за руку, подводя к столу другой мужчина. И папа знакомился с ним, а она стояла рядом и боялась поднять глаза от волнения и стыда. Но это было давно, – напоминает себе Густа, – в другой жизни, в которой она была юной невестой. Да, но и этот мужчина тоже собрался жениться», – Густа вспыхивает, заливаясь краской и, вновь напомнив себе про Брунгильду, приходит в себя.
– Да, товарищ Розе говорил о вас. Похоже, вы не оставили его равнодушным, – этот товарищ Лауманис смотрел на неё оценивающим мужским взглядом.
Густа тут же вспомнила строгую науку фрау Шварц, так пригодившуюся ей в «Охотничьем клубе»:
– Я слушаю вас, товарищ Лауманис. Чем могу быть вам полезна?
Минутное замешательство бесследно прошло, и она вновь была готова к превратностям судьбы, ни за что не желающей ей спокойной и бесхитростной жизни.
– Я же говорил, что она необычная, – Арман смотрел на неё с восхищением.
– Да, в самом деле, – товарищ Лауманис кивнул. – Вы, говорят, хорошо знаете немецкий?
– Да, говорю, читаю и пишу свободно.
– Отлично! – мужчины заметно обрадовались. – Скажите, вы можете перевести вот этот текст?
И на столе появился официальный бланк комендатуры с печатями и подписями. Текст, напечатанный на машинке, читался легко.
Кивнув, Густа прочитала содержимое документа уже сразу по-латышски.
– Быстро… – мужчины смотрели с уважением. – А на русский можете?
– На русский не могу – говорю плохо, да и на кириллице не пишу.
– Ну, не страшно, – решения, судя по всему, этот товарищ Лауманис принимал быстро. – Будете работать в паре.
И он показал на не сводившего с неё глаз Армана.
– Русский он знает отлично, а вот как пешеход – никуда не годится. А так – двойная польза будет: и документы переведёт и на тебя, товарищ Густа, насмотрится.
От взгляда командира ничто не укрывалось. Что-то было в этом человеке такое, что действительно заставляло думать о нём, как о командире, чьи приказы нужно выполнять, какая-то властность, что ли, уверенность – Густа не знала, как называется это качество, но оно несомненно присутствовало.
Она подошла к окну.
Небо, только что бывшее бесцветным, «никакого» серо-дымчатого цвета, вдруг подсветилось восходящим солнцем, осторожно, словно акварелью, окрасившем восток в лёгкую желтовато-розоватую нежность, ещё прохладную, влажную от росы. Птицы, разбуженные рассветом, а может, и голодными птенцами, наполняли лес шумным гомоном.
Ласточки, давно прилепившие у них под стрехой свои гнезда, уже вылетели и теперь вовсю сновали высоко в небе, собирая утренних мошек.
Густа смотрела в окно и думала: «Птицам и дела нет до взрывов, солнце встало – нужно начинать новый день, собирать мошек и заботиться о птенцах. Мне мошками не отделаться, придётся Брунгильде-воительнице стать переводчиком». Подумав об Эмилии – маленьком птенчике, сладко спавшем в её кровати, она покосилась на дверь.
Ошибочно истолковав жест, Арман подхватился с места:
– Густа, ты не подумай. Я же – всей душой. Да если ты не хочешь, я не останусь, буду приносить документы и уходить.
Командир, открывший было рот, замолчал, повинуясь её властному жесту:
– Не шуми, ребёнка разбудишь. Я согласна переводить. И не надо тебе никуда ходить, небезопасно это. Товарищ Вилнис, небось, куда быстрее тебя бегает.
– А то, – «малыш» Вилнис выпрямился во весь свой и без того немалый рост, – и не только быстрее, но и бесшумнее. Мы тут в лесах – охотники, не то, что городские.
И в голосе и во взгляде, которым он наградил обоих командиров, читалось превосходство.
Товарищ Лауманис – «умный человек», – подумала Густа, – только усмехнулся и кивнул, поддерживая гордость бойца:
– Вот и отлично, так и решим. Арман, если ты, товарищ Лиепа, не против, остаётся, а Вилнис будет курьером. Согласны?
– Не так надо, – из угла неожиданно раздался едва ли не бас.
