— Ты вещи уложил? — спросила она.
— Уложил, все готово, — ответил я. Нет, конечно.
Поскольку было воскресенье, в отделении было множество священников, которые предлагали святое причастие тем, кто нуждался в этом более всего: убийцам, насильникам, наркодилерам и другим уголовникам, пригодным для спасения, — всем, кроме политиков, у которых душа, которую можно было бы спасти, отсутствует.
Я остался на воскресный обед, который был положительно неплох, особенно кусочек фуа-гра. Мой визит завершился на высокой горьковато-сладкой ноте.
— Ты очень храбрый, Джон, — сказала Кейт, — я понимаю, ты не хочешь оставлять решение этой проблемы другим. Но если с тобой что-то случится… моя жизнь кончена. Так что подумай обо мне. О нас.
Если со мной что-то случится, моя жизнь тоже будет кончена. Но этого я говорить не стал, а ответил в том же сентиментальном духе:
— Впереди у нас долгая и счастливая жизнь. — Если только я не умру от скуки на семейном обеде у Мэйфилдов.
Я оставил Кейт в прекрасном расположении духа — ее духа, не моего, и вышел в вестибюль, где меня ждал шофер. Его звали Престон Тайлер — не знаю, достиг ли он совершеннолетия, чтобы получить законные права. Но это не важно. Когда мы выехали на шоссе, он спросил:
— Капитан Пареси до вас дозвонился?
— Нет.
Я проверил свой мобильный и обнаружил там новое сообщение, которое гласило: «Есть новости. Позвони».
Я позвонил.
— Что случилось?
— Мы нашли конспиративную квартиру, — ответил он.
— Где?
— Там, где и предполагали, — на противоположной стороне улицы.
Мы? А я думал, это моя идея.
— Сегодня утром, в десять восемнадцать, — продолжал Пареси, — в командный центр поступил анонимный звонок от мужчины, который заметил подозрительное оживление вокруг одной квартиры в доме номер 320 по Восточной Семьдесят второй улице. Ты где сейчас?
— Минутах в пяти езды.
— Хорошо. Я на месте. Квартира 2712.
Я велел Престону:
— Подбрось меня к дому 320 по Восточной Семьдесят второй, это между Первой и Второй авеню.
Это было красивое довоенное здание этажей в тридцать. Миллион раз я проходил мимо него, и мне почему-то никогда не приходило в голову, что где-то в квартире 2712 могут обосноваться террористы.
Я вошел в вестибюль — швейцар впустил меня — и в по-старинному роскошном вестибюле увидел четырех детективов нью-йоркской полиции. На случай если вдруг придут съемщики-террористы. Мы предъявили друг другу удостоверения. Потом один из них проводил меня в квартиру 2712. Он даже нажал для меня звонок, и дверь открыл капитан Пареси.
— Вытирайте ноги, — сказал он.
Шутка состояла в том, что в квартире было чудовищно грязно и воняло прямо с порога. Пареси был здесь один, он спросил:
— Ну как там Кейт?
— Здорова и счастлива.
— Это хорошо. Деревенский воздух пойдет вам на пользу.
Я решил отложить эту тему и спросил:
— Так что у нас здесь?
— Грязная квартира, как видишь. Однокомнатная студия, арендованная на два года Восточной экспортной корпорацией со штаб-квартирой в Бейруте, Ливан.
— И мы ни разу не видели, чтобы плохие парни сюда входили? — спросил я.
— Нет. Этой конспиративной квартиры нет в нашем списке.
— А что говорит швейцар? — спросил я.
— Говорит, здесь живут три или четыре парня, по виду иностранцы, и он их видел недели две-три назад. Их не видно, не слышно, они очень тихие.
— Не совпадает с показаниями информатора про подозрительных людей, постоянно входящих и выходящих, — заметил я.
— Не совпадает, — согласился он.
Я осмотрел квартиру, в которой была миниатюрная кухонька и две двери — одна в ванную, другая в кладовку, сейчас пустую. Из мебели здесь были только три сильно потертых кресла, четыре неприятного вида матраца и большой телевизор на дешевой стойке.
— Здесь еще осталась кое-какая еда, но ни одежды, ни других вещей. Похоже, отсюда съехали, — сказал Пареси.
— Ну да. А нет ли верблюжьего молока в холодильнике? — спросил я.
— Нет, но еда в основном средиземноморская.
— Когда приедут эксперты? — спросил я.
— Скоро. Я жду ордера на обыск. — Он пояснил: — Мы вошли на основании неотложных обстоятельств, с отмычкой, по подозрению в пребывании здесь мертвого или умирающего.
В наши дни ордер на обыск обязателен, даже если квартиру снимает Главное управление пустыни Аль-Каиды.
Я огляделся еще раз — в квартире не было ничего, что заставило бы считать ее чем-то кроме ночлежки для нелегальных иммигрантов. Я обошел матрацы и открыл одно из двух окон. Посмотрел налево и увидел собственный дом и даже собственный балкон. Так близко, что снайпер легко мог бы выбить бокал с коктейлем у меня из руки.
— Отсюда, — сказал Пареси.
Я подошел к другому окну, посмотрел на широкий крашеный наружный подоконник. В середине было пятно без пыли.
— А сюда они ставили ведерко для шампанского, — догадался я.
— Ага. И провода от ведерка шли к телевизору.
Мы подошли к телевизору дорогой новой модели, и, хотя от него не тянулось никаких проводов, в самом телевизоре был разъем для подключения видеокамеры. Джон Кори реалити-шоу.
— Значит, эти ребята смотрели, как мы ели пиццу и пили вино, — сказал Пареси.
— Да. — И решили ничего не предпринимать. Потому что у Халила другие планы. И еще они наблюдали, как по нескольку раз в день я сажусь в машину, правда, не знаю, проехали ли хоть раз за мной до Бельвью.
Пареси размышлял:
— Значит, мы имеем трех-четырех ребят иностранного вида, кушающих средиземноморскую еду, и так случилось, что окна их квартиры выходят на твой дом, при том, что мы знаем: Асад Халил хочет тебя убить. Так можем ли мы предположить, что люди, которые здесь жили, арабские террористы и они за тобой следили? Или это совпадение?
— Это совпадение, — согласился я, — как-то очень уж подозрительно. И вот еще совпадение: анонимный звонок поступил как раз тогда, когда эти ребята съехали. Следовательно — вот здесь, пожалуйста, внимательнее, — аноним — это один из ребят Халила.
— И теперь мы должны думать, что Халил и его приятели вернулись в свою родную пустыню?
— Правильно. Или что-то задумали.
Тут-то и следовало рассказать капитану Пареси, что я недавно говорил с Халилом по телефону. А также доложить о встрече с Борисом Корсаковым. Но если я сейчас это сделаю, то меня немедленно отстранят от дела за то, что не доложил своевременно. А так у меня остаются почти сутки до начала ссылки.
Через несколько минут прибыл детектив ОГБТ с ордером на обыск, а вслед за ним команда экспертов, которая и выставила всех посторонних.
Уже в вестибюле, внизу, Пареси сказал мне:
— Знаешь, Джон, Халил, наверное, и впрямь уехал. Так что не страдай по поводу отпуска.
— Я уверен, что это уловка, чтобы заставить нас потерять бдительность и прекратить охоту на него, — ответил я.
На это он ничего не ответил, просто протянул мне руку.
— Удачной тебе поездки. Остаемся на связи. — И он добавил: — Увидимся через пару месяцев.
Снова вернувшись к себе, с воскресным бокалом «Кровавой Мэри» в руке я вышел на балкон. Они ведь съехали, правильно? Но глупая уловка часто служит прикрытием крупного обмана.
Асад Халил проехал полмира, чтобы вычеркнуть имена в своем списке, а моего имени он еще не вычеркнул. Имени Бориса тоже.
И что там с грандиозным финалом, чего нам ожидать? Он уже отравил источники водоснабжения? Или где-нибудь уже тикает бомба?
Тот случай, когда молчание оглушает.
Я посмотрел на окно, из которого на меня смотрели в последние две или три недели. Где эти гады? И где Асад Халил?
Потом я собирал чемодан. Время летело незаметно, и я подумал, не позвонить ли Борису еще раз — если он еще жив, значит, Халил пока не начал свою завершающую операцию.
Борис не ответил по мобильному — но вместо него не ответил ни Асад Халил, ни детектив по расследованию убийств, — и я попросил метрдотеля передать, чтобы он позвонил мне. На сей раз я добавил: срочно.
В шесть вечера я вызвал машину, чтобы ехать в Бельвью.
Асад Халил сидел в такси напротив «Светланы». На его мобильный пришло сообщение. Халил прочел его и вышел из такси, бросив шоферу-ливийцу: «Жди здесь».
Халил, в костюме и галстуке, с наклеенными усами и в очках, вошел в ночной клуб с парадного входа. Метрдотель поздоровался с ним и спросил по-русски, заказан ли у него столик. На неплохом русском, которому он научился от Бориса, Халил ответил, что хочет лишь выпить в баре. Метрдотель принял его за уроженца одной из бывших советских среднеазиатских республик — за казаха или, может быть, за узбека. Их метрдотель не любил, но трудно завернуть человека, который хочет всего лишь посидеть в баре и посмотреть представление, поэтому он молча указал на открытую дверь и обратил все свое внимание на вновь прибывшую группу. Халил вошел в дверь и прошел по коридору, который привел его в большой ресторан.
