— Я сейчас думаю о себе, — ответил Пареси.
Он налил себе остатки вина и сказал:
— Отдел анализа коммуникаций засек включение телефона Кейт. На семь-восемь секунд, словно кто-то заглянул в записную книжку.
— Откуда шел сигнал?
— Откуда-то между Сорок четвертой и Сорок третьей улицами.
— Понятно… Вы послали туда машины?
— Послали, но сигнал шел из движущегося автомобиля.
— Что ж, по крайней мере мы знаем, что телефон Кейт на Манхэттене.
— Да. — Он кивком указал на город под нами. — Где-то там.
Я смотрел на высившиеся вокруг жилые дома и офисные здания. В каких-то окнах горел свет, какие-то были темны, и я подозревал, что есть там одно окно, из которого тоже пристально смотрят на нас.
— А как идет проверка Семьдесят второй улицы? — спросил я.
Он взглянул на здания.
— На данный момент мы проверили половину квартир и примерно восемьдесят процентов офисов. — И добавил: — Хорошо бы этот сигнал шел с противоположной стороны улицы.
— Они не так глупы. Не надо их недооценивать. И особенно не надо недооценивать Асада Халила.
Позвонила Кейт и очень обрадовалась, обнаружив меня дома и с гостем.
— Вы пили? — спросила она.
— Мы и сейчас пьем.
— Доброй ночи, Джон. Я люблю тебя.
— И я тебя.
Мы с Пареси уговорили полбутылки виски, и ближе к полуночи он ушел домой. А я пошел спать. Ночь прошла спокойно. Но у меня было такое чувство, что вот-вот что-то случится.
В субботу я вызвал служебную машину к десяти и поехал к Кейт в Бельвью. Поскольку она знала, что скоро выпишется, настроение у нее было хорошее.
— Как Том относится к тому, что ты выходишь отсюда?
— Нормально, поскольку я отправляюсь к родителям.
— А он знает, что я собираюсь с тобой?
— Да. И ему это нравится. — А вот это уже интересно. — Я очень серьезно поговорила с Томом, — объяснила она. — Я сказала ему, что, во-первых, он не может держать меня здесь против моей воли, а во-вторых, что в Вашингтоне могут и не одобрить то, что он использует тебя — агента на контракте — как приманку для захвата террориста.
— Подожди. Я ведь добровольно согласился. — Я подумал, что жить и работать было как-то проще, пока я не женился.
— Том считает, что это ни к чему не приведет, — сообщила она далее. И вот он, решающий довод: — Если с тобой что-то случится в городе и окажется, что половина группы наружного наблюдения следила за нашей квартирой, а половина — за тобой, Тому предстоят неприятные объяснения в Вашингтоне.
Кейт — женщина умная. Она умеет обращаться с Уолшем куда лучше, чем я.
— Джон, сотни людей, здесь и по всему миру, разыскивают сейчас Асада Халила. Его найдут и без твоей помощи. — А дальше еще хуже: — И еще я позвонила твоим родителям и сказала, что мы приедем к ним во Флориду, после того как съездим к моим родителям. Нам надо уехать на два месяца. Административная ссылка.
— Два месяца? С родителями? Одолжи мне, пожалуйста, револьвер!
Она взяла меня за руку и посмотрела на меня.
— Ты просто зациклился на этом деле, а это нездорово. Тебе нужно отвлечься. Уехать.
Я не ответил.
— Том хочет, чтобы до понедельника я оставалась в больнице. Он считает, что здесь мне безопаснее, и не хочет, чтобы меня здесь навещали, чтобы весть о том, что я жива, не дошла до кого не надо. — Она сменила кнут на пряник. — Джон, я люблю тебя. Ты спас мне жизнь, и я сейчас пытаюсь отплатить тебе тем же.
Я не уловил логической связи, но сказал:
— Ладно. В понедельник едем в Индианаполис.
— Миннеаполис, Джон. В Миннесоте.
— Да, конечно. Ладно, я пошел.
— Мне гораздо спокойнее, когда я знаю, что ты не пойдешь сегодня в ночное.
— Мне тоже.
— И еще до отъезда ты должен позвонить Тому и рассказать о Борисе.
— Есть, мэм.
— До вечера.
Мы поцеловались, и я ушел. Что ж, мой босс и моя жена разбили меня наголову. Это обидно. До момента, когда я отправлюсь в ссылку, оставалось меньше двух суток. За это время мне нужно завершить один сюжет — или два.
Вернувшись домой, я позвонил Тому Уолшу, но по субботам Том не отвечал на рабочие звонки — по крайней мере на мои. Я оставил сообщение с убедительными аргументами в пользу продолжения операции или, по крайней мере, разрешения мне работать в офисе по этому делу. Если бы он снял трубку, я рассказал бы ему и о Борисе. Ладно, расскажу во вторник, когда кончится срок, отведенный Борису.
Немного позже, когда я уже готовился к вечернему визиту в Бельвью, домашний телефон зазвонил, и на определителе высветилось: «номер не определяется».
Я снял трубку:
— Кори.
Молчание. Но я знал, кто это.
— Это я. Асад Халил.
— Я ждал твоего звонка, — спокойно сказал я.
— Знаю, что ждал. Я нашел твой номер в телефоне твоей жены и звоню, чтобы выразить соболезнования по поводу ее смерти.
— Это действительно печально.
— И смерти твоего друга и коллеги мистера Хайсама.
— Кроме того, ты убил его жену и дочь. Какой ты после этого мужчина?
— Не понимаю вопроса.
— Ты будешь гореть в аду.
— Нет, это ты будешь гореть в аду. А я буду вечно жить в раю.
Я не ответил. Молчание тянулось, на заднем плане я слышал шум уличного транспорта. Потом он сказал:
— Три года назад я обещал вернуться, и видишь, я сдержал обещание. Если я обещаю кого-то убить, то убиваю.
Я опять не ответил.
— В прошлый раз, когда я был здесь, ты имел что мне сказать. Что ж, я понимаю, ты скорбишь о потере жены, от этого люди становятся менее разговорчивыми. А также менее заносчивыми и агрессивными.
И снова я не ответил; молчание тянулось и тянулось.
Отдел анализа коммуникаций мои звонки не прослушивал, но мониторил мой номер и мог отследить все входящие. Словно поняв, о чем я думаю, он сказал:
— Я еду в машине, а этот телефон выброшу в окошко. У меня много телефонов, мистер Кори. Так вы меня не выследите.
— Значит, выслежу иначе. И убью. Обещаю.
— У тебя не хватит ума найти меня. И не хватит мужества убить меня. А вот я найду и убью тебя.
— Ты знаешь, где я живу, и знаешь, где я работаю. Если бы ты не был трусом, ты бы уже попробовал. Но ты убиваешь беззащитных женщин и своих соотечественников, которые тебе доверяют.
Он ничего не ответил; я подумал даже, что связь прервалась, но шум транспорта по-прежнему слышался на заднем плане.
Наконец он заговорил:
— Разве ты думал, что я трус, когда мы прыгали с самолета?
— Да ты чуть не обгадился от ужаса, когда я выпустил в тебя несколько пуль.
Этот выпад он оставил без ответа.
— Я сказал, что убью эту шлюху, и убил. А ты смотрел, как она умирает и кровь хлещет из перерезанного горла, как у ягненка.
Я глубоко вздохнул и сказал:
— Хватит. Нам надо встретиться…
— К сожалению, в этот раз мы не сможем встретиться. Однако обещаю, что я вернусь. И убью тебя.
— Нам надо встретиться и покончить с этим. Сейчас я выйду один…
— Перестань. Я не идиот. Когда мы встретимся, выбирать время и место буду я, и тогда уж я буду уверен, что ты один.
— Дурак, не упускай шанса убить меня сейчас.
— Сам дурак, мистер Кори, если ты думаешь, что я убью тебя сразу, как твою жену. Для тебя я придумал кое-что поинтереснее. Сначала я отрежу тебе гениталии и скормлю собакам. Потом я срежу твое лицо. Я сниму его с черепа, как делает «Талибан» в Афганистане. Вот что я с тобой сделаю, мистер Кори.
— Подожди-ка. Я хочу еще раз напомнить тебе, что твоя мать была шлюхой и трахалась с вашим великим лидером, который, как ты знаешь, убил твоего отца, чтобы удобнее было трахаться с твоей матерью.
Он тяжело дышал, и я решил, что он на меня немного обиделся.
— Мы еще встретимся. До свидания, мистер Кори, — сказал он наконец.
Телефон замолчал. Что ж, хорошо поговорили. Без экивоков.
Теперь я должен был бы позвонить Уолшу или Пареси, но я вместо этого набрал номер «Светланы», чтобы узнать, не закрыт ли клуб в связи со смертью владельца.
Мне ответил мужской голос с русским акцентом, а в трубке слышалась музыка и громкие голоса. Я попросил к телефону мистера Корсакова, и мужчина ответил, что сейчас он занят, но я могу оставить сообщение. Я сказал: «Попросите его перезвонить мистеру Кори. Это важно».
Я повесил трубку. Значит, Борис еще жив. Но Борис, подумал я, для него главный предатель, и только когда он умрет, придет черед Джона Кори. В конечном итоге Асад Халил никуда не денется, пока не сделает того, зачем он сюда приехал. Так что мне остается только ждать, когда он сделает следующий шаг.
В воскресенье утром мои стражи из Отдела спецопераций предложили, если я хочу, сопроводить меня в церковь, но я предпочел посмотреть кусочек мессы из Святого Патрика по телевизору, в халате. В полдень я поехал в Бельвью. Кейт была весела, как заключенные накануне освобождения из тюрьмы.
