Результат должен быть хорошим, подумал старик, увидев краешком глаза полыхнувший над машиной огонь. И не столько услышал, сколько внутренним чувством ощутил вскрик многих людей. Но сделал над собой усилие и отвернулся от окна. У него было немало важных и срочных дел, для того чтобы любоваться огнем, черным дымом или беготней соседей по двору. Сначала прикрыл раму окна и опустил щеколду. Потом поправил занавеску, убрав даже ту маленькую щель, которая понадобилась ему для выстрела. Теперь уже никто не сможет смотреть на это окно с пристальным подозрением.
Винтовка… Взяв ее двумя руками, прижав к груди, старик отнес ее в прихожую, завернул в мешковину и сунул в шкаф. Он торопился, но старался все делать основательно, не давая себе поблажки ни в чем. Винтовку, как обычно, завернул тщательно, перевязал бечевкой, заставил в шкафу швабрами. Старик прекрасно понимал, что секунды, проведенные здесь, это потерянные секунды, опасные для него, и поэтому их должно быть как можно меньше.
Вернулся на кухню. Отнес подушку в комнату и положил на прежнее место, расправив на диване складки. И снова пошел на кухню.
Поставил табуретку на место, в угол.
Стол сдвинул к стене.
Что еще? Что еще? — настойчиво спрашивал он себя.
Гильза! Она осталась в винтовке, это хорошо. Лишь бы не на глазах, лишь бы случайно ее никто не увидел.
В сознании нервным потоком пронеслись вещи, о которых он должен был помнить — подушка, кот, винтовка, мешочек с патронами, стол, стул, щель в окне, занавеска…
Вроде ничего не забыл.
Прокравшись на цыпочках в прихожую, старик посмотрел в дверной «глазок».
Площадка пуста. Не колеблясь больше, открыл дверь, выскользнул из квартиры и с силой придавил дверь. Услышал, как щелкнули замки. И тут же бросился вниз. А едва оказался на ступеньках подъезда, сразу сбавил темп, сгорбился и зашаркал к доминошникам. Но его ожидала новость — за столом никого не было, ни единой души. Ни игроков, ни болельщиков. Только посредине стола лежал незаконченный ряд камней да по четырем сторонам стола лежали еще не выставленные кости. Что-то срочное и неожиданное заставило игроков все бросить и убежать куда-то.
Впрочем, старик знал, куда все убежали… Конечно, к машине, конечно, на грохот взрыва.
И старик заторопился к месту события, туда, где над деревьями уже поднимался черный столб, откуда слышались возбужденные голоса. Приблизившись к толпе, он остановился, не стремясь протиснуться вперед, опасаясь увидеть нечто ужасное, ему этого не хотелось. Он и пришел только для того, чтобы заявить о себе — я, дескать, здесь, со всеми, не отлучался ни на единую минуту.
— Надо бы позвонить в милицию, — предложил он, ни к кому не обращаясь.
— Какая, к черту, милиция! — возмутился один из доминошников, обернувшись к нему. — Иван Федорович, что ты несешь! Тут в «Скорую» звонить надо, если уже не поздно.
— Да, досталось парню, — протянул он и замолчал, понимая, что не имеет права сейчас выражать сочувствие, сожаление, он вообще не имеет права говорить. Нехорошо это, подловато. И он замолчал. Главное сделано — он здесь, вместе со всеми, есть человек, который разговаривал с ним и всегда подтвердит — Иван Федорович Афонин был на месте происшествия. А вы там доказывайте, уличайте, ловите.
Не сумев сдержать себя, старик проталкивался вперед, его почему-то пропустили, будто признавали за ним право все знать. Зрелище, которое он увидел, потрясло старика. Машина, роскошный вишневый «Опель», который совсем недавно так потрясающе выглядел в прицеле его винтовки, был не просто испорчен, он был уничтожен. Развороченный зад, сорванная крыша, огонь, пожирающий обшивку, полыхающие кресла, неожиданно едкий черный дым…
И еще увидел старик — в сторонке, на траве лежал Борис, и вокруг него толпились люди, пытаясь помочь. Он не решился подойти, что-то его остановило.
— Жить, конечно, будет, — проговорил кто-то в стороне, и старик чутко уловил эти слова, с облегчением уловил — он не хотел смерти Борису. — Но… — говоривший продолжать не стал, и старик понял, что не только машина получила повреждения.
Люди вдруг заволновались, оттиснули старика в сторону — подошла машина «Скорой помощи». Тут же распахнулась дверца, выбежали санитары с носилками, им показали лежащего в траве пострадавшего. На короткое время, когда носилки проплывали мимо старика, он увидел Бориса — обгорелая щека, запекшиеся от огня волосы на затылке, обуглившееся, неживое ухо. Парень беспрестанно орал, пытался встать, повернуться…
— Да, конечно, — пробормотал старик, — сейчас тебе, детка, немножко больно, я тебя понимаю… — Это была оплошность, он и сам не заметил, что произнес эти слова вслух. Его услышала женщина, стоявшая рядом, все восприняла всерьез, она решила, что старик сочувствует парню.
— Это страшная боль, — кивнула она. — Мне пришлось как-то обжечься… Иван Федорович, это страшно.
— Гранаты возят в машинах, — твердо сказал один из доминошников. — Вот и взрываются. А вы что же хотели? Так и будет. Пельмени не взрываются. И бутылки с водкой тоже не взрываются. Гранаты! Мины! Взрывчатка! Останови сейчас на проспекте десять машин, останови! И в одной обязательно найдется оружие. С кем они воевать собрались? На какую такую войну направляются? Со своим же народом воюют. Ну, что же, на войне как на войне… Без жертв не бывает. Кто-то и пострадать должен… У него в квартире хороший бы шмон устроить… Арсенал! Помяните мое слово — арсенал там, не меньше. Что скажешь, Иван Федорович? Я прав?
— Чего тут думать, — вымученно произнес старик. — Открой любую газету, включи телевизор… Только об этом и речь. Все последние известия — это сводки боевых действий.
— Но как рвануло! — произнес доминошник почти с восторгом. — Ты слышал, как рвануло?
— А как же… Почти на моих глазах.
— Посмотри на этот бензобак! Развернуло так, что на розочку стал похож… Во все стороны лепестки! — продолжал восхищаться доминошник.
— Черные лепестки, — пробормотал старик.
— А знаешь, сколько стоит такая машина? Если в долларах, то тысяч сорок, не меньше. Сорок тысяч! — ужаснулся доминошник, напугав самого себя. — А если перевести в рубли… Сотни миллионов! Понял?! Сотни миллионов. Если все ветераны нашего района скинутся по годовой пенсии… Не хватит. А этот хмырь болотный, — тощий мужичонка кивнул на то место, где недавно лежал Борис, — купил. И я скажу тебе, Иван Федорович, не на последние купил. На последние деньги такие игрушки не покупают! Понял?
Старик уходил домой подавленный. Радостного, торжествующего чувства возмездия, которого ждал и к которому стремился, не ощущал. Он не привык делать зло, мстить. Хотя и убеждал Катю, что месть — это прекрасно, он и сам в это верил, на самом деле месть оказалась работой тяжелой. Он шел сгорбившись, с трудом передвигая ноги, но на этот раз не притворялся, сегодня это было его истинное состояние. Вид развороченной машины, от которой поднимался дым, лежащий в стороне Борис с обгоревшим ухом и черным затылком, толпа людей, перед которыми он вынужден притворяться…
К этому он не привык.
Поднявшись в квартиру, старик прошел на кухню, присел к столу да так и остался сидеть, подперев голову рукой. Но когда позвонила Катя, встрепенулся, потер лицо ладонями, постарался привести себя в приветливое состояние и пошел открывать дверь.
Катя вернулась радостная, на ходу поцеловала старика в щеку, легкой походкой прошла на кухню и принялась разгружать сумку. Во всем ее поведении чувствовалась почти прежняя легкость, не было угнетенности, к которой старик начал уже привыкать, исчезла сосредоточенная, почти угрюмая замкнутость.
— Никак премию выдали? — спросил старик.
— Держи карман шире! — рассмеялась Катя. — Слушай, деда, а помнишь, ты говорил, что в среду меня отпустят печальные воспоминания, помнишь?
— Ну? — настороженно спросил старик, не зная, подтвердить ли ему собственные слова или отказаться от них.
— Отпустили!
— Ну и слава богу.
— А ты откуда знал?
— Поживешь с мое, тоже будешь знать, — проворчал старик, но почувствовал — и ему стало легче. Значит, все правильно, значит, сожалеть не о чем. И те древние знания, которые вдруг возникли в нем недавно, оказались верными — кровь лучше всего смывается кровью. За все надо платить. Я могу назначать цену, и я ее назначил. А вы, господа хорошие, платите. Что сами потребляете, тем и платите. А то ишь, деньгами решили откупиться… Тут никаких денег не хватит. Взяли у человека молодость — расплачивайтесь собственной молодостью, взяли будущее — платите своим же будущим… Раньше это тоже знали, хотя выражались короче — зуб за зуб.
* * *
Полковник Пашутин долго стоял перед развороченной взрывом машиной, заходя то с одной стороны, то с другой. Над обгорелым металлом еще поднимался слабый дымок, даже на расстоянии чувствовался жар разогретых деталей. Внутренности машины были обнажены, все было на виду, перед глазами — как вскрытый труп лежал перед полковником. Гора рваного, обгорелого металла ничем не напоминала ту красавицу, которая сверкала у подъезда еще утром.
