Полковник Пашутин долго стоял перед развороченной взрывом машиной, заходя то с одной стороны, то с другой. Над обгорелым металлом еще поднимался слабый дымок, даже на расстоянии чувствовался жар разогретых деталей. Внутренности машины были обнажены, все было на виду, перед глазами — как вскрытый труп лежал перед полковником. Гора рваного, обгорелого металла ничем не напоминала ту красавицу, которая сверкала у подъезда еще утром.
Пашутин знал, что за ним наблюдают десятки глаз, но старался не обращать ни на что внимания. Он был озадачен, а если уж говорить точнее, испуган. Подобного полковник не ожидал. И по опыту своей работы знал, что взорванная коленка и взорванная машина — одна цепь событий.
Несмело приблизился и остановился в сторонке один из доминошников — полупьяный мужичок в клетчатой рубахе, который вечно толокся во дворе с утра до позднего вечера и, конечно, все знал, обо всем имел самые свежие и достоверные сведения.
— Что тут случилось? — спросил его Пашутин.
— Бак взорвался, бензиновый бак, — охотно пояснил мужичок и только после этого решился подойти поближе, остановиться рядом с полковником. — Говорят, хваленая западная техника… Ха! И у них не все, значит, решено, не все отлажено, а? Взрываются баки-то?
— Взрываются, — Пашутин подошел к тому месту, где должен был находиться восьмидесятилитровый бак «Опеля», присел. Не торопясь, внимательно осмотрел каждый лепесток, каждый завиток черной розочки. Его полноватое, гладко выбритое лицо выражало крайнюю озабоченность. То ли увидел то, на что другие не обратили внимания, то ли искал подтверждение собственным мыслям, но смотрел он уже иначе, нежели потрясенный прохожий, это уже был холодный взгляд профессионала. Пашутин попытался отогнуть искореженный взрывом кусок заднего крыла, но это ему не удалось. На помощь пришел мужичок, и вместе они отогнули крыло.
— Нет, — сказал мужичок, оценивающе глядя на остатки машины, — починить не удастся… Разве что мотор можно снять… — он, видимо, решил, что полковник изучает возможность восстановления машины.
Пашутин не ответил, увидев то, что и ожидал, что искал все это время — на обгорелом крыле, на искореженном, рваном металле четко выделялось маленькое круглое отверстие. Больше полковнику и не нужно было ничего знать. Он поднялся с явным облегчением, отряхнул от копоти руки, вынув душистый носовой платок, протер пальцы, касавшиеся теплого еще металла.
— Хороша была машина, — сказал он почти весело, обращаясь к своему помощнику. — Краше не было в селе.
— Хороша, — согласился мужик. — А хотите, товарищ полковник… Или как там у вас нынче принято… Может, надо говорить — господин полковник?
— Да ладно тебе. Рановато вы все взялись товарищей списывать. Рановато.
— Во! — обрадовался мужик. — Наш человек. А то среди этих господ уже не знаешь, куда повернуться, какое слово произнести, какую рожу кому скорчить…
— Так что ты хотел сказать?
— А! — вспомнил мужик. — Я хотел показать самое интересное, что есть на этой машине.
— Покажи.
— А вот, — он подошел к приборной доске, покрытой черной копотью, и показал на один из приборов, с протертым стеклом. — Смотрите!
— Ничего особенного не вижу, — признался Пашутин, глядя на добровольного своего помощника с растерянной улыбкой.
— Спидометр!
— Ну и что?
— Километраж! Ста километров машина не прошла. Совсем новая.
— Да, действительно, — согласился полковник. — Это ты здорово подметил.
— Подозреваю, что он ее и застраховать не успел.
— Обычно страхуют при покупке.
— Не знаю, не знаю, — похоже, мысль о том, что машина не застрахована, больше нравилась собеседнику, и он не хотел от нее отказываться.
Бросив на машину прощальный взгляд, полковник направился к своему подъезду. И походка его в этот момент была не намного увереннее, чем у старика, когда несколько часов назад тот уходил от этой же взорванной машины. Пашутин тяжело поднялся на свой этаж, позвонил в дверь, хотя обычно сам открывал.
— А, это ты, — произнес Вадим без обычной бравады. Он был явно подавлен. — Что это возле машины столько торчал? — спросил у отца.
— Любовался.
— Нечем там любоваться.
— А где Борис?
— В больнице.
— Что с ним? — спросил Пашутин с холодным любопытством, будто заранее знал ответ и этот ответ ему нравился.
— Обгорел… уже в сознании.
— Сильно обгорел?
— Достаточно, — Вадим решил не замечать иронического тона отца. — Жизненно важные места уцелели, но красоты в нем поубавилось.
— А что, она была, эта красота?
— Ухо будет вдвое меньше, волосы выгорели слева и на затылке. Вместе с кожей выгорели. И правая рука… врач сказал, что некоторые функции сохранятся.
— В носу сможет поковыряться?
— Не понял? — звенящим от злости голосом спросил Вадим. — Тебе приятно об этом говорить?
— Да, — полковник сел в низкое кресло, откинулся на спинку, запрокинул голову. — Значит, говоришь, еще один калека?
Вадим промолчал. Он чувствовал, что отцу есть что сказать, что он что-то скрывает от него…
— Хочешь, открою секрет? — спросил полковник, не открывая глаз.
— Ну?
— Ты следующий.
— Не понял? — повторил Вадим, но побледнел.
— Все ты понял… И я все понял. — Полковник тяжело оттолкнулся от спинки кресла, взял с полки кассету, вчитался в название, положил ее на место. — Порнухой тешишься? Ну-ну… Так что, дорогой, скоро в вашем кругу появится еще один калека. И этим калекой будешь ты. Но! — полковник предостерегающе поднял палец. — Это произойдет только в том случае, если тебе крепко повезет.
— А если не повезет?
— Похороним, — полковник в упор посмотрел на сына. — Со всеми подобающими почестями. Друзей твоих на похоронах не будет, не смогут. По причине физических недостатков.
— Думаешь, это не случайно? — спросил Вадим после долгого молчания. Полковник видел его терзания — хотелось Вадиму произнести по привычке что-то непокорное, насмешливое. Но пересилил себя.
— Пулевое отверстие в заднем крыле. Как раз напротив бензобака.
— Точно? — воскликнул Вадим в ужасе.
— Пойди сам посмотри.
— Но тогда получается, что и Игорь…
— Ты читал заключение экспертизы? Но, как я вижу, ни фига не понял. Там ясно сказано — в ране обнаружены осколки разрывной пули.
— Это что же получается, — глаза Вадима остановились на одной точке. — Это что же получается…
— Отстреливает вас кто-то.
— Но этот стрелок… Он в нашем дворе!
— Конечно, — спокойно кивнул Пашутин.
— Кто?
— Подумай… После просмотра порнухи мысли, как мне кажется, приобретают несколько другое направление… Но ты уж поднатужься как-нибудь. Вспомни, кого обидели, поиздевались над кем… У кого могут быть основания начать такой вот крутой отстрел? Думай, дорогой, думай, — и, поднявшись со вздохом, полковник пошел умываться. Из ванной он услышал, как его сын, прокравшись к входной двери, задвинул щеколду второго замка.
В комнату полковник вернулся уже в домашних шлепанцах и в штанах на резинке. И увидел, что Вадим сидит уже не напротив окна, а у стены, так установив кресло, чтобы из окна его вообще не было видно.
— Молодец, — похвалил полковник. — Правильно сообразил. Теперь в тебя трудно будет попасть… Если он, конечно, решит стрелять в окно… Но в окно он стрелять не будет, он проявляет разнообразие… Одному ногу отстрелил, второму в бензобак бабахнул… интересно, что он для тебя приготовил?
Сидящий у стены Вадим оказался в тени, полковник не видел его горящего взгляда, не почувствовал настроения. А Вадим был в панике.
— Какой сегодня день? — спросил он.
— Сегодня? — удивился вопросу полковник. — Среда, по-моему.
— Вот именно.
— Что именно? Говори яснее! — повысил голос Пашутин. — Не понимаю я твоих намеков! Темноват! Простоват! Глуповат! Говори, я слушаю!
— С Игорем тоже случилось в среду.
— И что же из этого следует?
— И сегодня среда… И с этой шалавой… Мы в среду немного пошалили…
— Так, — полковник помолчал, глядя в окно, освещенное красным закатным светом. — Шалава она или нет, но двое из вас свое уже получили. Хорошо получили, от всей души. А ты пока еще ходишь по земле… Как я понимаю, на закуску тебя оставили, на десерт.
— Ты думаешь…
— Да! — резко сказал полковник. — Думаю. И тебе советую. Хотя бы иногда этим заниматься. Часто ты не сможешь, устаешь быстро, а иногда можно без большого вреда для здоровья.
— Что же делать? — жалобно спросил Вадим.
— Откуда мне знать… ты уже большой, умный, сообразительный. Можешь даже бабу потоптать… Если в компании да после бутылки… Бежать тебе надо. Без оглядки. И никому, понял? Никому, даже мне не говори, куда сбежал. В тайгу, в леса, на Сахалин к рыбакам… И там провести остаток жизни.
