— А ты здорово изменился. — И, не глядя на Йельма, добавил: — Надеюсь, с Даном все будет в порядке.
Йельм тяжело кивнул.
— Идите, — сказал Эрнстссон. — А этими я займусь. Порадую Лагнмюра.
* * *
В машине Йельм вспомнил, что нужно позвонить Хультину. Не вдаваясь в детали, он рассказал Хультину о происшедшем, и тот обещал связаться со Стеном Лагнмюром, чтобы по возможности сгладить ситуацию. Закончив разговор, Йельм погрузился в свои мысли.
Чавес до сих пор не мог прийти в себя от изумления. Все произошло так быстро! На Йельма он теперь смотрел новыми глазами, и нельзя сказать, чтобы этот новый Йельм ему не нравился. Про сына он решил его не спрашивать, тем более что только в районе Шерхольмена до него дошло, что тот парень был сыном Йельма.
— Вот оно что! — вырвалось у него. Йельм повернул к нему отрешенное лицо и тут же опять забыл про Чавеса.
Через Стокгольм они не поехали. Теперь с севера на юг можно попасть, минуя центр. Правда, городу это удовольствие обошлось недешево.
Где-то в районе Норртулль Чавес смог привести в порядок свои мысли. Хотя они с Йельмом не обменялись ни словом, было ясно, что путь их лежит в Риалу. Судя по адресу, дом стоит где-то на отшибе, в лесу. Что их ждет там?
— Мы одни туда поедем? — спросил Чавес. Ответом ему было молчание. Йельм даже не повернулся от окна.
— Ты уверен, что можешь сейчас работать? — уже более настойчиво повторил Чавес.
Йельм посмотрел на него. Вид у него по-прежнему был отрешенный. Или теперь он стал решительным?
— Да, могу. Мы поедем туда одни, — сказал он.
— Если посмотреть на дело объективно, во Фрихамнене вполне могла быть разборка между наркодилерами. Тогда в Риале нас ждут не очень приятные сюрпризы. Дом Гальяно может быть базой наркосиндиката.
— Зачем тогда отмывать до блеска машину в Фрихамнене?
— Может, это сделал тот, второй, которого тоже убили. Может, он был иностранным партнером. Когда эти двое стали не нужны, от них избавились. Не исключено, что дом охраняют.
— Не исключено, — согласился Йельм. — Но давай пофантазируем. Бери ручку и листок, и я возьму ручку и листок, запишем, что нас там ждет, и спрячем в карман. Потом сравним.
Чавес рассмеялся и написал. Они обменялись с Йельмом листочками. И положили их в карманы.
Потом Йельм опять погрузился в свои мысли. Невидящим взглядом он смотрел на косые струи дождя за окном.
Отцовство. Как легко нанести непоправимый вред. Не к месту сказанное слово, не найденное время, излишняя жесткость, требовательность и, наоборот, отсутствие требований. Прогнившая изнутри семья. Что лучше — молчание, постоянные ссоры, развод? Лед, в котором навеки замерз Лабан Хассель? Или адский пламень взаимных упреков, безумие постоянных ссор, готовых вспыхнуть из-за малейшей искры? Прошлое лето, “убийства грандов”, расставание с женой — за всем этим родительские обязанности отошли на второй план, и как это сказалось на детях-подростках? А еще ведь есть гены. Сейчас много болтают о наследственности. Якобы в жизни может происходить все, что угодно, важно, какая программа заложена в наших генах. Если это так, то Пауль Йельм зря корил себя: его сын пошел к торговцу наркотиками не потому, что Йельм в свое время пренебрег отцовскими обязанностями, просто в сыне проснулся вредный ген, и воспитание пошло ему не впрок. Но Йельм отказывался в это верить. Так или иначе, это его вина. Когда он провинился? Когда не мог без тошноты менять сыну памперсы? Когда выбирал в разговоре с ним подчеркнуто “мужской” жаргон? Или всему виной его работа? В чем и когда он провинился?
Йельм знал, что ответов много. На работе легче. Один ответ, один виноватый. Поле зрения сужается. Все, что запутывает и осложняет главное, отсеивается.
Дождь льет как из ведра.
Два охотника едут в северном направлении по Норртельевэген.
Два листка бумаги жгут их карманы.
* * *
В Риале был центр, очень маленький, но большинство людей жили в коттеджах, расположенных довольно далеко друг от друга в сосновом лесу. Глядя в карту, Йельм и Чавес все больше удалялись от центра, в конце концов дорога превратилась в тропинку, а лес стал непроходимым.
— Стоп, — скомандовал Йельм, уткнувшись носом в подробную полицейскую карту.
Чавес остановил машину.
— Еще метров двести. Вверх по холму и потом направо. Дом стоит совсем на отшибе.
Чавес кивнул, вынул пистолет, проверил и засунул его обратно в наплечную кобуру.
— Ничего, если я машину не запру? — ухмыльнулся он.
Йельм слабо улыбнулся и вылез под проливной дождь.
Время уже перевалило за пять. Тяжелые облака потемнели с приближением сумерек, лес казался черным и глухим.
Пригнувшись, они бежали под дождем. С деревьев им на голову сыпались мокрые иголки, они прилипали к лицу и волосам. Сверкнула молния, и на мгновение все окружающие предметы приобрели четкие очертания. Долю секунды в лесной чаще ясно были видны отдельные стволы, но грянул гром, и деревья тут же снова слились в сплошную черную массу.
Дом стоял за деревьями на холме. Если бы они не знали о его существовании, то вряд ли заметили бы его. Он был маленький, коричневый, к тому же потемневший от времени.
Они подошли к двери, держа оружие наготове.
Возле входной двери было стекло. В стекле — круглое отверстие. Йельм осторожно нажал ручку. Дверь была заперта. Он просунул руку в отверстие и открыл замок. Потом распахнул дверь, и они ворвались в дом.
Еще до того, как Чавес нашел выключатель и зажег свет, в ноздри им ударил нестерпимый запах. Который они сразу узнали.
Йельм и Чавес обыскали дом. Сделать это было нетрудно. Гостиная, совмещенная с кухней, крохотная спальня. Всюду пусто, никаких следов присутствия человека. Если бы не дырка в стекле возле входной двери и не ужасная вонь, они бы давно спрятали свои пистолеты.
Вот и еще одна дверь, возле мойки. Йельм осторожно приоткрыл ее. Темная лестница ведет вниз, в подвал.
Выключателя нет. Плечом к плечу, держа пистолеты наготове, они бесшумно спустились по лестнице.
Вот лестница закончилась. Дальше была кромешная тьма. Вонь усилилась.
Они стали шарить руками по холодной каменной стене. Наконец Чавес нашел выключатель.
Голая слабая лампочка загорелась под потолком.
На стуле сидел Андреас Гальяно.
Он смотрел прямо на них. В его глазах застыла немая боль.
В его шее чернели две дырочки.
* * *
Они снова поднялись наверх. Йельм сел на пол. Его руки дрожали, когда он набирал номер Хультина. Чавес нагнулся над раковиной и стал лить на лицо холодную воду. Оба полицейских продолжали держать в руках пистолеты.
Взгляд Чавеса на мгновение задержался на окне, за ним была темнота, полная самых разных звуков. Опять вспыхнула молния. Далекая и ко всему безразличная.
Чавес сел рядом с Йельмом. Ударил гром. Чавес подвинулся немного ближе. Йельм не реагировал. Их плечи соприкоснулись. От этого стало чуть легче.
Почти одновременно они достали из карманов листочки и развернули их.
На листочке Чавеса было написано: “Труп с дырками в шее”.
На листке Йельма: “Жмурик с продырявленной шеей”.
Они слабо улыбнулись друг другу.
Они хорошо понимали друг друга.
15
“Пенсионер”. По пути к лодочному ангару он несколько раз произнес это слово, пробуя его на вкус. Он еще не успел к нему привыкнуть.
Активная жизнь. Движение. Залы заседаний. Собрания. Поездки. Радость по поводу подписанных контрактов.
Ему этого очень не хватает. И глупо было бы это отрицать. Осталась только яхта. Жена давно умерла, и он уже почти не помнит ее. Образ жены остался где-то далеко в прошлом, на обочине воспоминаний.
Яхта стала центром его жизни. Его гордостью. Старый красивый деревянный двухмачтовый парусник марки “Хуммельбу”, которая в свое время считалась классической, а теперь незаслуженно забыта. Сделана в 1947 году и, между прочим, отлично ходит.
