— То есть, — вмешался Гуннар Нюберг, — вы полагаете, что взлом складских помещений “Линк коуп” не имеет отношения к этому делу?
— В своем сценарии я не нашел места для неудавшегося ограбления. У кого-то есть возражения? Да, на мой взгляд, это событие к нашему делу не относится. Хотя возможно, ограбление не состоялось потому, что воры стали свидетелями значительно более страшного преступления, испугались и убежали.
— Возможно и другое, — предположила Черстин Хольм, как всегда размышляя вслух. — Возможно, вы правы, считая преступление заранее спланированным, но жертвой его должен был стать только Линдбергер. Бедняга умер от этих ужасных щипцов. Но если выстрелы в сердце — тоже дело рук кентукского убийцы, то здесь он впервые отступает от привычных методов. Можно предположить, что именно Джон Доу был грабителем, который столкнулся с убийцей, когда тот тащил наверх свою жертву, и был им застрелен. Мне кажется, что спланировано было убийство Линдбергера, а Джона Доу убили случайно.
Хультин задумчиво кивнул. Потом заговорил о другом.
— Back to basics[51]. Зачем кентукский убийца приехал в Швецию? Знал ли он Гальяно, и если знал, то был ли Гальяно целью его приезда? Убив Гальяно, осуществил ли он то, ради чего приехал? Что есть остальные убийства? Результат его неутоленной кровожадности? Проведя взаперти девять дней в компании с разлагающимся трупом, он возжаждал крови и напал вновь? Или Гальяно был для него лишь средством? А целью был как раз Линдбергер? На эту мысль наводит странный выбор места преступления: вряд ли кто ночью специально поедет в безлюдный Фрихамнен в поисках жертвы. Нет, преступник знал, что Эрик Линдбергер там будет. И нам предстоит как можно больше узнать о личности этого человека.
— Не факт, что Линдбергер там был, — возразила Черстин Хольм. — Преступник мог привезти его туда. Он мог познакомиться с ним в городе, выбрать себе в жертвы, усыпить и привезти в безлюдное место, или они могли назначить здесь встречу, и Линдбергер приехал сюда сам. Короче говоря, и место, и жертва могли быть выбраны случайно.
Хультин мерно кивал, он уже начал привыкать к тому, что сотрудники не оставляют камня на камне от его сценариев. Может, он потерял нюх? Не пора ли передать управление второму пилоту? Тем более что Черстин Хольм, которая через много лет действительно сменит его, вела себя как активнейший второй пилот.
— Нужно попытаться выяснить, где их убили, — только и сказал Хультин. — Но рядом с тем местом, где лежал Джон Доу, находятся сотни различных помещений.
— Самое вероятное — склады “Линк коуп”, — сказал Нюберг, все еще пребывавший под впечатлением от посещения главного офиса компании.
Хультин снова взял обсуждение в свои руки:
— Мы слишком мало знаем о кентукском убийце, — медленно произнес он. — Основная информация у тебя, Черстин. И много еще белых пятен.
— Надо понять, зачем он приехал в Швецию. Для этого надо быть начеку и держать постоянную связь с ФБР и Рэем Ларнером. Американцы могут не заметить шведский след, даже если он будет кричать о себе. Они, наверно, даже не знают, где Швеция находится. Для них Швеция — это швейцарские часы и белые медведи на улицах.
Хольм перевела дыхание и продолжала уже в другом тоне.
— В этот раз он от нас ускользнул благодаря перебравшим юристам. Мы можем сколько угодно продолжать проверять Гальяно, наркоторговцев, Линдбергера, МИД, “Линк коуп”, но я думаю, что единственно правильный след — американский. Мы должны узнать, кто он и что делал там. Если мы поймем, кто он и зачем приехал в Швецию, мы сможем его поймать. Иначе — нет.
— Теперь у нас есть доказательства того, что преступник в Швеции, — сказал Хультин. — Пока мы не были в этом уверены, мы не могли тратить деньги налогоплательщиков на поездку в Америку. Теперь другое дело. У нас есть за что зацепиться и что предложить ФБР. Завтра я пойду к Мёрнеру и попытаюсь получить разрешение на командирование двоих из вас в Америку. Поедет тот, кто лучше всех знаком с материалом… Черстин и тот, кто, хм… — тут Хультин промычал что-то нечленораздельное и искоса посмотрел на Йельма: — кто может действовать.
Йельм вздрогнул. Расследование наконец стало набирать ход, а он, несмотря на все усилия, пребывал в тяжелом и подавленном настроении. Давала о себе знать ночь, проведенная в пустом доме рядом с изуродованным, разложившимся трупом, и мысли о сыне, который оказался наркоманом. На этом фоне сообщение о поездке в Америку в компании не с кем-нибудь, а именно с Черстин, стало последней каплей.
— Лагнмюр точит на тебя зуб, — сказал Хультин бесстрастно. — Лучше на время исчезнуть.
— Мне ехать в США? — непонимающе произнес Йельм. — А при чем тут Лагнмюр?
— Сванте Эрнстссон попытался тебя прикрыть, но Лагнмюр стоит на своем. Думаю, дело не в том, что потеряно хорошее место для слежки, просто ты ему не понравился. Так что поезжай в Америку. Расскажи Ларнеру про наши подозрения насчет КГБ. Это наверняка будет иметь успех.
— Я не могу ехать в Америку, — возразил Йельм растерянно. — Вся работа здесь, а я там…
— Ладно, посмотрим, — не стал спорить Хультин. — Но на всякий случай достань из чулана дедушкин чемодан. Итак, предварительное разделение обязанностей выглядит следующим образом: Пауль и Черстин едут в Америку, Хорхе занимается Гальяно, Гуннар работает с “Линк коуп”, Вигго берет на себя Джона Доу, Арто выясняет все про Линдбергера и МИД. Есть вопросы?
Вопросов не было. Чувствовалось, что время уже позднее.
— И еще одно, — устало произнес Хультин. — Средства массовой информации скоро обо всем узнают. И тогда нам мало не покажется. Можно сказать, что мы на пороге новых общественных катаклизмов. Газетчики будут надрываться в поисках сенсации, в обществе начнется истерия. По всей Швеции примутся ставить на двери дополнительные замки, вооружаться легально и нелегально, обращаться к помощи охранных предприятий, которые будут стремительно богатеть. До сих пор американские серийные убийцы казались чем-то экзотическим. Но теперь шквал всеобщей подозрительности развеет остатки невинности нашего общества. Все будут ходить и оглядываться.
Хультин облокотился на кафедру.
— Дьявол гуляет на свободе, дамы и господа. И что бы мы ни делали — даже если мы его поймаем, — нам не удастся исправить то зло, которое он причинит.
18
Взяв напрокат в полицейском участке зонтик, весь испещренный штампами полиции, Пауль Йельм шел по ночному Стокгольму. Дождь немного утих. Но угольно-темные небеса по-прежнему наводили на мысль о грядущем потопе.
Что стало со Швецией? В этой маленькой северной крестьянской стране массовые народные движения когда-то заложили основу истинно народной демократии, которая, несмотря на внутренние проблемы и сложности, выжила и вышла из кошмара второй мировой войны, имея фантастическое преимущество перед своими европейскими соседями, а также средства для того, чтобы считаться совестью мирового сообщества. Но прошло время, и другие государства, более мобильные, догнали Швецию; она перестала быть страной с самым высоким в мире уровнем жизни, и совестью мирового сообщества тоже быть перестала. Странный наивный детерминизм и уверенность, что все образуется, привели к тому, что Швеция больше, чем какая-либо другая страна, в восьмидесятые годы доверилась иностранному капиталу и предоставила ему простор для действий. Неизбежный кризис был всего лишь продолжением повсеместных целенаправленных мер по ликвидации политического регулирования в угоду капризам высокотехнологичного капитала. Пострадали все. Кроме компании. Страна неумолимо катилась к пропасти банкротства, а крупные предприятия увеличивали свои прибыли. Расплачиваться пришлось простым гражданам, больницам, детским садам и домам престарелых, школам и университетам, культурным учреждениям — словом тем, кто работает на будущее. Любая попытка заставить предприятия раскошелиться и взять на себя хотя бы часть расходов по исправлению той ситуации, которую они сами же создали, разбивалась об их угрозы покинуть страну. Весь народ заставили в унисон думать о деньгах. Переполнившись мыслями о деньгах, шведская душа лопнула и разлетелась на части, уцелели только маленькие кусочки, не способные ни на что, кроме лотерей, тотализаторов и дурацких телевизионных шоу. Любовь заменили мыльные оперы и порнуха по локальному телевидению, тоску по духовности удовлетворили состряпанные на скорую руку идеи о новой эре, в эфире играет сплошь попса, средства массовой информации установили монополию на язык и сами себя объявили нормой, реклама присвоила чувства и направляет их на объекты по своему усмотрению, потребление наркотиков катастрофически растет. Девяностые годы — время, когда капитал впервые опробовал необходимые ему в будущем методы контроля над бесчисленными ордами безработных людей. Чтобы они не бунтовали, их усыпили развлечениями, легкими наркотиками, этническими конфликтами, которые дают выход раздражению и направляют его в другое русло, генными манипуляциями, которые в будущем позволят сократить затраты на уход за пожилыми людьми. И в довершение всего — постоянная зацикленность человека на своем ежемесячном финансовом балансе. Разве этого не достаточно, чтобы уничтожить тысячелетиями взращиваемую человеческую душу? Неужели еще остались места, где свободная, критическая, творческая мысль пытается расцвести, несмотря на запреты и помехи?
