Дарби выросла в Белхаме и хорошо знала район Хайтс — трехэтажные домишки, из окон которых открывался потрясающий вид на бельевые веревки, натянутые на крылечках, и крошечные задние дворики размером с почтовую марку, разделенные покосившимися и обвисшими проволочными оградами.
— И на этой фотографии изображена ваша дочь?
— Я повторяю вам это уже в который раз — должно быть, в шестой, не меньше.
Тина Сандерс вынула из сумочки пачку сигарет «Вирджиния слимз».
— Прошу прощения, мисс Сандерс, но здесь нельзя курить.
— Я просто хочу подержать это в руках.
Она перевернула пачку. Под целлофановую обертку было засунуто золотое распятие.
— Я двадцать шесть лет молилась о том, чтобы этот день наступил, — прошептала она дрогнувшим голосом. — И до сих пор не могу поверить, что это действительно происходит наяву.
— Расскажите мне о том, что случилось с вашей дочерью, — попросила Дарби. — Начните с самого начала и не торопитесь.
Вечером восемнадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят второго года Дженнифер Сандерс, двадцативосьмилетняя медицинская сестра психиатрической лечебницы Синклера, ушла из клиники, чтобы встретиться со своей матерью в салоне для новобрачных в нижней части Бостона. Они назначили встречу на пять часов пополудни, а потом собирались вместе поужинать.
К шести вечера, когда дочь так и не появилась в салоне, Тина решила, что Дженнифер, возвращаясь в город с Северного берега, застряла в дорожной пробке. Позвонить и предупредить мать о том, что опаздывает, у дочери не было возможности. Шел тысяча девятьсот восемьдесят второй год, и в те времена сотовые телефоны были еще громоздкими, неудобными, баснословно дорогими игрушками, позволить которые могли себе лишь очень состоятельные люди.
К половине восьмого, по-прежнему не имея никаких известий о дочери, Тина Сандерс начала нервничать. Быть может, Дженнифер попала в аварию? Или у нее сломалась машина и ей пришлось отправиться на поиски телефона, чтобы вызвать техпомощь из Американской автомобильной ассоциации? Но в таком случае Дженнифер почти наверняка позвонила бы в салон, чтобы предупредить мать. Может, она получила серьезные повреждения и сейчас ее везут в больницу?
Но могло случиться и так, уговаривала себя Тина, что Дженнифер просто все перепутала. В последнее время дочка стала такой забывчивой. Она очень много работала и выглядела уставшей. Дженни испытывала нешуточный стресс и напряжение — она планировала свадьбу и готовилась к тому, что ей, скорее всего, придется сменить работу. Пожар электропроводки уничтожил часть помещений «Синклера», и в суматохе перевода пациентов в другие больницы все настойчивее звучали разговоры о том, что «Синклер» в скором времени вообще закроет двери перед больными и сотрудниками.
Воспользовавшись телефоном в салоне новобрачных, Тина позвонила дочери на работу. Ее босс все еще был у себя в кабинете, и он сказал, что Дженнифер ушла без нескольких минут пять.
Жених Дженнифер, доктор Майкл Уизерспун, врач-онколог, был дома. Они недавно купили домик в Пибоди, неподалеку от больницы, в которой работала Дженни, и решили поселиться там.
Дженни ничего не напутала с датами, уверил ее Уизерспун. А что стряслось?
Тина Сандерс рассказала будущему зятю о том, что Дженни опаздывает. Она оставалась в салоне до восьми часов вечера, пока он не закрылся, после чего поехала домой, в Белхам, убеждая себя, что всему происходящему есть рациональное объяснение и что для беспокойства нет причин.
Доктор Уизерспун отнюдь не разделял оптимизма будущей тещи. К полуночи, не имея от Дженнифер вестей, он твердо уверился в том, что случилось нечто страшное. Нервничая, он расхаживал по квартире, ожидая, что вот-вот откроется дверь или зазвонит телефон, а воображение рисовало ему всякие ужасы.
У него имелся еще один повод для беспокойства: Дженнифер была на втором месяце беременности. Она пока не хотела никому об этом говорить: срок был еще очень маленький, настаивала она, и может случиться все, что угодно. У нее было слишком много знакомых и подруг, беременность которых закончилась выкидышем.
Впрочем, существовала и еще одна причина, по которой Дженнифер не хотела рассказывать об этом матери. Дженнифер, получившая строгое католическое воспитание, стыдилась того, что забеременела до замужества.
Клиника Синклера была большой и многопрофильной, так что Дженнифер приходилось работать в атмосфере критических положений и несчастных случаев. Пациенты, которых она лечила, совершили на свободе тяжкие насильственные преступления. Иногда они убивали себя или других пациентов. Они нападали на медицинский персонал. В прошлом году произошел очень неприятный инцидент, когда параноик ударил Дженни кулаком в лицо. Молодой человек был уверен, что она пытается отравить его.
Уизерспун позвонил в больницу по телефону экстренного вызова и потребовал, чтобы его соединили с кем-нибудь из сотрудников службы безопасности. Он объяснил ситуацию и попросил мужчину, с которым разговаривал, чтобы тот занялся этим вопросом. Охранник перезвонил Уизерспуну часом позже…
— Они обнаружили ее машину на стоянке, — сказала Тина Сандерс. — И все, больше никаких следов.
— Майкл Уизерспун все еще живет в Пибоди?
— Нет, он уехал лет, должно быть, десять или пятнадцать назад. По-моему, он перебрался в Калифорнию. Мы потеряли друг друга. Поначалу, первые несколько лет, он еще поддерживал со мной связь, а потом приехал и сказал, что больше не может жить так, в полном неведении. А тут еще и полиция доставляла ему неприятности.
— Какие неприятности?
— Они считали, что он имеет какое-то отношение к исчезновению Дженни, но это полная ерунда. Он был опустошен и раздавлен. Они заставили его пройти через сущий ад. А он хотел жить дальше. Я не могла его винить. Матери лишены подобной роскоши.
— Вы с Дженни были очень близки?
— Конечно, а как же еще? — Похоже, вопрос оскорбил пожилую женщину. — Мы ведь остались вдвоем, у нас больше никого не было, и я растила Дженни одна. Отец Дженни был морским пехотинцем, служил где-то в Китае. Однажды он написал мне письмо «Дорогая Джейн»,[20] объяснив, что влюбился в какую-то китаезу. И больше я о нем ничего не слышала… Я помогала Дженни со свадебными приготовлениями. Ну, вы понимаете, о чем я: мы вместе выбирали платье, цветы, букеты. Она сама хотела заплатить за все. Дженни приходилось часто работать сверхурочно, чтобы покрыть все расходы на венчание. Господь свидетель, я не могла помочь ей, со своим-то заработком официантки! Родственники Майкла были настоящими снобами: они считали, что их дерьмо не воняет, — сообщила Тина Сандерс. — Имейте в виду, Дженни мне ничего не говорила, но я думаю, что именно Майкл настаивал на пышной свадьбе. Его родители предложили оплатить все расходы, но Дженни сказала «нет». В этом отношении она была очень гордой. Она намеревалась заплатить за все сама. Она хотела, чтобы у нее была тихая, скромная свадьба, а не какой-нибудь грандиозный бал-маскарад. И родителям Майкла это пришлось не по душе. Но сам он был славным мальчиком. Немножко задавался, не без этого, ведь он был доктором и все такое, но Дженни он любил и обращался с нею хорошо.
— А какой была Дженнифер?
Тина Сандерс судорожно стиснула пачку сигарет обеими руками.
— Она была хорошей девочкой, послушной, всегда делала то, что ей говорят. У меня никогда не было с ней никаких проблем. Она всегда стремилась во всем видеть только хорошее, никогда не жаловалась и очень любила свою работу — она искренне верила в то, что помогает людям, которые попали в «Маклин». Это лечебница стала ее первым местом работы. Она говорила, что пациенты там были намного лучше, спокойнее, с ними было легче управляться. Моя Дженни… Ей нравилось помогать людям. Ей не следовало соглашаться на эту работу в «Синклере».
— Почему вы так думаете? — спросила Дарби.
— В последний год она стала какой-то угрюмой, замкнулась в себе. У нее часто случались перепады настроения. Когда мы встречались, она говорила очень мало. Однажды она сказала, что стала плохо спать по ночам. Дженни объяснила это происходящим в клинике, тем, что ей приходилось работать сверхурочно, чтобы оплатить свадебные расходы, да еще разговорами о грядущем сокращении и о том, что «Синклер» вообще могут закрыть. Я не знала, что она была беременна, — этим объясняется и ее резкая смена настроения. — Женщина провела пальцем по распятию. — Она могла бы рассказать мне обо всем. Я бы не стала осуждать ее за то, что она залетела.
— А обычно у нее были от вас секреты?
— Нет. Нет, никаких секретов у нее от меня не было. Как я уже говорила, мы были очень близки. То, что Дженни не сказала мне о своей беременности, одно время беспокоило меня, но потом я поняла. Она хотела обвенчаться в католическом храме. А то, что она забеременела еще до свадьбы… Словом, полагаю, мне не нужно объяснять вам, как относится к таким вещам католическая церковь.
