Лью. – До прибытия саперов машину никому не трогать. Но семьи здесь нет. – Вновь появившись из-за машины, она сунула пистолет в кобуру и посмотрела на часы.
Тео – тоже. Придется дождаться саперов, прежде чем можно будет обыскать внедорожник, но вероятность, что подозреваемый оставил что-то полезное, крайне мала. Отпечатки, ДНК – нет, он не настолько беспечен. Да и времени на проверку все равно нет.
Тео вышел из машины, гадая, куда террорист повез семью. И на чем? Лью смотрела в ночное небо высоко над мошкарой, кружившей возле уличных фонарей. Тео поднял глаза и увидел в вышине самолет, мигавший сигнальными огнями.
Лью на миг прижала руки к лицу, а потом вздохнула так громко, что услышал даже Тео. Достала телефон.
Тео двинулся ей навстречу по грязному асфальту, с каждым шагом напоминая себе, как важно сосредоточиться. Рассмотреть все улики. Собрать в голове все зацепки.
Но пришло болезненное осознание.
Улик нет. Зацепок – тоже.
– Да, говорит Лью, – сказала замдиректора в трубку, когда Тео приблизился. Прочистила горло. – На второй точке по нулям. Начинайте первую фазу эвакуации в Вашингтоне.
Глава двадцатая
Джордж Паттерсон, сидевший в башне высоко над взлетно-посадочными полосами международного аэропорта Кеннеди, привык адаптироваться к ситуациям, которые не мог контролировать.
Но сейчас все было иначе.
Сплетя пальцы, он уперся лбом в костяшки и облокотился на заваленный бумагами стол – летные маршруты, прогнозы погоды, аварийные протоколы. Страницы с символами, кодами и акронимами, которые большинству людей покажутся тарабарщиной.
«На птичек смотрю», – отвечал Джордж с улыбкой, когда его спрашивали, чем он занимается. Он шутил, но все-таки двадцать семь лет занимался именно этим, наблюдая, как от воспаряющих металлических крыльев отражаются солнце и луна. Большинству проще понять бердвотчеров, чем директора диспетчерской аэропорта Кеннеди.
Погода. Технические неполадки. Время. Законы физики. Он уже смирился со своим положением относительно всех этих факторов. Полное бессилие. Что есть, то есть. Прими существующие обстоятельства и меняй то, что можешь изменить. Не трать время на то, что не можешь. Вот как он руководил вышкой. Вот почему он здесь главный.
Но уже второй раз за его карьеру через обычное спокойствие просочилась досада. «Такого просто не должно было случиться», – думал он. И точно так же он думал вечером одиннадцатого сентября, когда, прячась от жены с детьми, сидел в ванной и плакал. Вся его работа – сохранять равновесие в среде, полной неуправляемых факторов. И сейчас, стоя перед телевизором, по которому крутили обращение стюардессы, он поймал себя на том же чувстве досады, на той же мысли, что сегодняшняя проблема зависит не от воли случая. Ее кто-то искусственно создал.
Подойдя к окну кабинета, он взглянул на свой персонал. Все места заняты, диспетчеры придвинулись на креслах к мониторам, быстро говорят в микрофоны, крутят ручки настройки, меняют картинки. Он знал, что бессчетные башни и центры по всей стране получили то же сообщение NOTAM [16], что и JFK.
Второй пилот СА416 предположительно не знает о ситуации командира. Не обсуждать ее в эфире. Известить все рейсы по другим частотам.
Весь трафик прибытия в JFK направлять в другие аэропорты, перед прибытием СА416 ввести бесполетную зону.
Все переговоры с СА416 остаются стандартными. Наша цель и их главная надежда – секретность.
Командиры и вторые пилоты по стране переглядывались, гадая, почему с ними связываются по новым каналам. Но интерес тут же угасал, как только экипажи, один за другим, начинали следовать безэмоциональным протоколам. Это почти что чудо – скорость, с которой в небе сплеталась сеть коммуникаций и с которой каждый пилот узнавал о ситуации, реагируя так, как его учили.
Только те, кому следовало, знали, что и все аэропорты в округе Колумбия – международный аэропорт Даллеса, национальный аэропорт Рейгана и международный аэропорт Балтимор/Вашингтон – готовятся так же, как JFK. Но не знали, к чему именно. Их вообще не касался этот рейс, это не их пташка. И если командир все-таки полетит на цель, указанную террористом, они никак не смогут повлиять на его траекторию. Но все-таки они должны быть готовы. Ко всему.
Но в Нью-Йорке диспетчеры, едва увидев новости, едва поняв, что пункт назначения – аэропорт Кеннеди, приступили к работе самостоятельно. Джордж видел, что один его сотрудник сидит явно в пижаме. Другая сотрудница сняла и сунула под стол туфли на высоком каблуке. Все равно первое свидание шло так себе. Футболка парня, примчавшегося прямиком из спортзала, насквозь пропиталась потом.
Боже, как он их всех любил. Как гордился их преданностью долгу. Подобно маяку, они всегда служили гарантом надежды. В хаосе бури они были предсказуемостью среди всей непредсказуемости. Они указывали путь домой. И не только эта башня. Каждый диспетчер, каждый центр на пути борта 416 служил одной цели: вести его.
Двадцать четыре часа семь дней в неделю триста шестьдесят пять дней в году здесь был не офис и не рабочее место. Здесь их башня. Здесь они проводили праздники и выходные, ночь и утро. Вместе. Это их второй дом.
Но Джордж знал, что теперь с минуты на минуту нагрянут военные – и башня превратится в многолюдный зал военного совета.
– Эй, шеф?
Джордж взглянул на мужчину, стоявшего в дверях. Из-под выцветшей кепки «Метс» на плечи сбегали светлые волосы, мятая незаправленная гавайская рубашка задралась, предательски выдавая пивное брюшко. Этот мужицкий мужик был самым умным и самым старшим диспетчером Джорджа. «Либо работать тут, либо гоняться за торнадо», – объяснял Дасти Николс свое решение стать авиадиспетчером. Он почему-то считал, что только на этих двух работах не требуется носить галстук и регулярно мыться.
– Что случилось? – спросил Джордж.
– На связи Чикаго. Говорят, что общаются с командиром четыре-один-шесть – но не по голосовой связи.
Джордж склонил голову набок.
– Та-а-ак…
Дасти поправил кепку, переминаясь с ноги на ногу.
– С ума сойти можно, шеф. Он отбивает на микрофоне морзянку.
