— Как это было?
— Она пригласила в свой номер... так мне показалось. Я не должен был это делать! Я знаю. Но я кончал дежурство. Потом... потом я пошел к ней и поступил немножко грубо. Я думал, она сама меня подбивает, понимаете. А она стала кричать, управляющий и ее отец прибежали. Она выглядела ребенком. Я думал, что сойду с ума. Она смеялась со мной по-дружески, сэр, когда приходила вечерами, и я подумал... Могу поклясться, что...
— Я знаю, что ты подумал. Почему они не подали на тебя в суд?
— Репутация отеля, сэр. Управляющий замял это дело.
— И тебя не уволили?
— Нет. Управляющий заставил написать объяснение, и все они подписали его как свидетели.
— Значит, с тех пор ты делал все, что тебе говорили?
— Да.
— Почему не ушел на другое место?
— Они бы не дали мне рекомендации, сэр, и я не виню их.
Он неподдельно стыдился себя. Когда ему вспомнилась реальная беда его жизни, он вышел из плена панического страха, навязанного разыгравшимся воображением. Бедолагу держали на двойной привязи. Они не только добились его полного повиновения, они отняли у него самоуважение.
— Понимаешь, что тебя же подловили?
Мне это было совершенно ясно. Любая опытная семнадцатилетняя стервоза умеет строить глазки, а потом привести в замешательство резкой переменой из соблазнительницы в напуганного ребенка.
— Пожалуй, что так, сэр, — сказал он, качая головой.
Неудивительно, что он раздражал Куив-Смита.
Я же снова становился человеком. По всем данным, Мюллер мог оказаться гангстером самого свирепого и потому трусливого типа. Мне нужно было его сломить. Не только разыгрывая расправу: мне следовало без колебаний его пристрелить, если он окажется для меня бесполезным. Когда же я отказался от крови, мое облегчение было не меньшим, чем у него. Сказал ему, чтобы он натянул штаны, дал ему шнурок их подвязать и предложил сигарету. Револьвер, разумеется, я держал на виду, пусть знает, что у розочки есть острые шипы.
— На ферме тебя знают?
— Да. Я отвез туда майора.
— Как кто? Его слуга?
— Да. Он им говорил, что я свой отпуск провожу на взморье.
— С того раза еще был на ферме?
— Один раз. Мы ели там ленч в тот день, когда ... когда ...
— Когда меня заживо похоронили?
— О, сэр! Если бы я знал! — Он заплакал. — Я думал, вы один из них — честное слово! Да пусть они поубивали бы друг друга, мне-то что. Это случай, когда чем больше бьют, тем лучше — не знаю, поймете ли меня.
— Кажется, теперь ты понимаешь, что я не один из них.
— Нет, я знаю. Джентльмен, как вы, не пойдет против своей страны.
А может, пойдет? Не знаю. В патриотизм я не верю; для разумного человека сейчас мало чего найдется, ради чего стоит умереть. А вот умирать против — в Европе предостаточно пороков, чтобы позвать на бой самых благородных или самых отпетых.
Между тем мне было ясно, чем еще был полезен Мюллер своим хозяевам. Ночной привратник мог организовать из своих клиентов славную команду «ничего не видевших», прежде всего из тех, что приезжают без багажа. Он должен, к примеру, уметь отличить герцога от торговца наркотиками, хотя они говорят с одинаковым произношением, а второй может быть одет лучше первого.
Объяснил привратнику, что может не опасаться, если не подведут нервы; сейчас он отправляется на ферму сообщить Паташону, что Куив-Смит отозван в Лондон, собрать его вещи и уложить в машину.
Куив-Смит наверняка предупредил своих хозяев, что может внезапно уехать в любой момент, так что план был не очень рискованным. У Мюллера был вполне солидная внешность; с пледом, переброшенным через руку, он выглядел вышколенным и респектабельным человеком в услужении, хотя и слегка перепачканным. Одет он был так, что мог сойти за ночного сторожа в Чайдоуке, а также и слугу в отпуске: свободный костюм из твида, старый замшевый пуловер и жесткий белый воротник.
Главный риск состоял в том, что, оказавшись на ферме, Мюллер мог решить, что его старые хозяева для него опаснее меня. Тут я все объяснил ему с предельной ясностью. Я сказал: если он не выйдет из дома через четверть часа, я зайду туда, представлюсь братом майора и вытащу его. Сказал также, что он мне полезен, пока никто не знает, что майора нет в живых, как только его услуги кончатся, десять ли минут или две недели будут для него последними.
— Если же ты останешься мне верен несколько дней, — добавил я, — сможешь позабыть историю с попыткой изнасилования. Я дам тебе денег уехать за границу, и ты больше никогда не увидишь своих хозяев. Они оставят тебя в покое. Нужды в тебе больше нет, и ты знаешь не так много, чтобы тебя разыскивать. Вот так! Выдашь меня — убью. Поведешь игру честно, перед тобой открывается новая жизнь, и живи спокойно, где хочешь!
В моих доводах было полно изъянов, но в его положении анализировать их он был не в состоянии. Это на него сильно подействовало, и он с облегчением прослезился. Куив-Смит оценил его совершенно правильно: это был хороший «Второй убийца». Он шел на службу по-собачьи, без обиняков и просил только одного — разрешения повиноваться.
Он взял майора за голову, я — за ноги, и мы осторожно вынесли тело на нижнюю дорогу вокруг холма. Там незамедлительно с душевным облегчением мы сбросили свое белое бремя в канаву. Я заметил, как на толстой шее Мюллера, знавшего, что за ним не наблюдают, выступил обильный пот.
У ворот ограды выгула для скота, от которых шла внутренняя дорога к ферме Паташона, мы остановились. Я сказал Мюллеру, что жду его здесь и сяду в машину, когда он выйдет из нее открыть ворота. Передал ему ключи от машины и легенду, какую он там должен рассказать: майор обедает с друзьями в Бридпорте. Он слышал, что ему надо срочно выехать за границу. Его адрес для писем — Каир, Барклейз банк. Из письма в кармане майора я знал, что счет он держит в филиале этого банка, а Каир — город, через который трудно проследить путь следования человека.
— А что мне делать, если они не поверят мне?
— Да поверят, не бойся, какого черта им сомневаться!
Сам я не очень был в этом уверен, но хороший шанс на успех давал его уверенный вид. Дал ему фунтовую ассигнацию для служанки, стелившей майору постель, если таковая была, и еще одну — миссис Паташон положить на банковский счет ее дочери.
— Дочку их знаешь?
— Да, Марджори.
— Передай Марджори привет от майора Куив-Смита и скажи, что она не должна слишком поспешно ходить своей королевой.
— Я не понимаю.
— Тем лучше. Скажи ей, что ты не понимаешь, что это значит. Но она поймет и рассмеется. Повтори ей: не двигать королеву раньше времени.
Это хороший совет для начинающего игрока в шахматы и подтверждение добросовестности Мюллера.
Я проводил его взглядом, когда он проходил выгон и, зайдя за сарай, вошел во двор; там я следил, сколько было возможно, за разрешением своей судьбы. Сейчас не было особой нужды прятаться изо всех сил, — у собак были все основания лаять. Я присел за деревом, откуда видна входная дверь.
Миссис Паташон встретила визитера с удивлением, но без колебаний. Она затворила дверь, и ничего не происходило минут пять, когда мне хотелось перерезать телефонные провода. Затем в верхней комнате зажглась керосиновая лампа, и я видел, как Мюллер ходил взад-вперед мимо окна. Он вышел с чемоданом в руке, за ним шел Паташон с ружьем в чехле, Марджори с пледом и миссис Паташон с пакетом сэндвичей. Вся группа весело переговаривалась, просили передавать майору привет, и только Мюллер был сверх меры угрюм. Они все вошли в конюшню посмотреть, как Мюллер загружает и заводит машину, а я побежал к воротам.
— Теперь куда, сэр? — спросил Мюллер.
Хотя он уцепился за руль, его локти ходили ходуном, как жабры у рыбы, отчасти из-за пережитого, отчасти из боязни, что пользе от него пришел конец. Я сожалел, что снова приходится выступать безжалостным убийцей, но была опасность того, что он может пойти напролом.
Сказал ему ехать в Ливерпуль, и поосторожнее, соблюдая все правила дорожного движения. Саутгемптон был слишком близко, а в Лондоне слишком много глаз. Мы подобрали тело Куив-Смита и спрятали его в багажник под коврик.
Мои планы начали обретать форму. Было ясно, что на ферму никто не явится, пока неделю или даже дольше все письма и телеграммы будут лежать без ответа; боязнь дерзнуть вмешиваться в скрытные передвижения майора явно будет сильным фактором для подчиненных майора или его начальников, коли они у него имеются. Когда же они пойдут на этот шаг и явятся на нашу тропу, им придется выбирать из трех версий: я сбежал, а Куив-Смит и Мюллер гонятся за мной; я подкупил их обоих, и мне было позволено уйти; они меня убили и каким-то образом привлекли внимание полиции.
В Бристоле и Шрусбери мы останавливались заправиться. По пути я прицепил к телу Куив-Смита железный груз и бросил тело в реку Северн. Сожаления у меня не было. Неохотно, с запозданием, но окончательно я ступил на тропу войны; мне самому угрожает смерть, не менее жуткая и мучительная, чем та адская, что он уготавливал для меня.
