Под заразительный смех Лизы он повернулся и своей странноватой, развалистой походкой пересек палубу. Джордан с Лизой опять остались вдвоем под навесом, на палубе судна, которому больше не суждено плавать. Джордан повернул голову влево: противоположный берег отсюда казался далеким и чуждым; его, как и всякий горизонт, словно бы населяли люди из будущего. Возможно, и мы им отсюда кажемся пришельцами, поэтому любая точка зрения всегда остается чисто субъективной.
Он снова поглядел на Лизу.
Таких глаз я еще ни у кого не видел. Их обладательница не может быть плохим человеком.
Джордан вдруг подумал, что совсем ничего о ней не знает. Ни о жизни ее, ни о цели приезда в Нью-Йорк. Он ни о чем ее не расспрашивал, опасаясь то ли показаться бестактным, то ли услышать ее ответ.
За все время жизни под одной крышей их пути лишь мимолетно пересекались, и каждый следовал выработанным для себя или вынужденным директивам. Лизиных директив Джордан не знал, но видел, что у нее есть оружие, которому каждый может позавидовать: легкий, но решительный характер и насмешливый оптимизм, позволяющий преодолевать любые препятствия.
И лишь однажды, вернувшись очень поздно и проходя на цыпочках по коридору мимо ее комнаты, он услышал в тишине дома, как Лиза плачет. Но когда они вновь увиделись наутро, на лице ее не было и следа ночных слез.
– Почему у вас с Кристофером такая большая разница в возрасте?
Джордан постарался придать своему тону самоочевидную легкость.
– Обычная история. Отец был красавцем без гроша в кармане и бесподобно играл в теннис. Мать Кристофера была девицей из богатой семьи и в теннис играла плохо. Они познакомились и полюбили друг друга. Но в определенных кругах бедность всегда считается пороком, из этих самых кругов и происходила его возлюбленная. Перед свадьбой ее родители заставили его подписать брачный контракт объемом в телефонный справочник. Сперва все было хорошо, но потом случилось неизбежное. Отец осознал, что его жена все больше привязывается к упомянутым кругам, а он – все меньше. Он предложил ей уйти и зажить самостоятельно, на что получил решительный, смешанный с ужасом отказ, а тем временем тесть уже расстелил для него ковровую дорожку к выходу и услужливо распахнул дверь. Он опять остался без гроша в кармане, к тому же ему запрещали видеться с сыном. Потом он встретил мою мать, и спустя двенадцать лет после Кристофера родился я. В первый раз мы встретились, когда он уже стал видным политическим деятелем, а я только что окончил полицейскую академию. Мы совсем не испытывали братских чувств друг к другу, но в этом не было нашей вины. Вот так это и тянется по сей день.
Джордан понимал, что последней фразой дает Лизе повод для нового вопроса: зачем же тогда три года назад он занял место брата в разбитом «ягуаре»? Он не был готов отвечать и потому обрадовался появлению официанта с двумя тарелками в руках.
Лиза, разумеется, заказала не гремучую змею, а прекрасную рыбу под соусом из молока, базилика и кокоса. Они приступили к еде, и Джордан наконец решился коснуться темы, которой до сих пор избегал.
– Как видишь, в моей жизни ничего интересного нет. А вот ты мне про себя еще ничего не рассказала.
Лиза небрежно взмахнула рукой, хотя жест этот явно не сочетался с промелькнувшей в глазах тенью. Она промелькнула мгновенно, однако ее оказалось достаточно, чтобы затмить и солнце, и оптимизм. Она тут же спряталась за улыбкой, но Джордан видел, что это ненадежное прикрытие для ее горечи.
– В моей жизни тоже все предельно просто. Правда, эта простота больше для окружающих. Мне ничто и никогда просто не давалось. – Лиза сделала маленькую паузу длиною в вечность. – Никогда.
Смущенный этим горьким признанием, Джордан опять устремил взгляд на другой берег Гудзона, чтобы понаблюдать вечный парадокс двух берегов. Где Лиза, там никогда, а на другом берегу всегда, хотя, вероятно, это просто мираж. К сожалению, и у него всё точно так же.
Созерцая мираж, он слушал Лизин голос.
– Родилась я в захолустном городишке – думаю, ты и названия-то такого не слышал. В общем, из тех мест, где все друг про друга всё знают. Отец был священником методистской церкви, а мать – типичной женой священника. Тихая, набожная, услужливая. Представь себе ужас истового служителя церкви, который с гордостью наблюдал за ростом единственного сына, и вдруг в четырнадцать лет у того начала развиваться женская грудь. Меня скрывали от мира, считали карой за грехи. И, в конце концов, его преданность Богу возобладала над любовью к единственному чаду – уже не важно, мальчик это или девочка. В шестнадцать лет я ушла из дома, и дверь сама захлопнулась за мной.
Джордан засомневался, хочется ли ему слушать дальше. До сих пор он жил в мире черного и белого и не воспринимал оттенков. Но после того случая на дороге убедился, что в жизни есть множество оттенков серого. И с тех пор ему почему-то все время встречались люди, открывавшие перед ним это бесчисленное множество. Лиза – одна из них.
Пожалуй, он только теперь понял, почему его так влечет к ней. Красота редко определяет характер человека. Характер выковывают страдания, а красивым, как правило, все дается легко, им не надо ничего завоевывать, поскольку окружающие с радостью осыпают их дарами. Это касается и мужчин, и женщин. Могло бы коснуться и Лизы, если б она была, как все, если б не жила на демаркационной линии.
Ей ничего легко не давалось.
Никогда.
В этом слове чувствовались гранит и сталь, но под ними было и нечто донельзя хрупкое.
– Дальше была перемена мест. Вечная история. Вечный круговорот. Бежать от тех, кому нужна я, потому что я такая, и видеть, как по той же причине бегут те, кто нужен мне.
– У тебя никогда никого не было?
– Почему, были. Разочарований без иллюзий не бывает. Был славный, веселый человек там, откуда я приехала. Актер. Мне бы сразу понять, что, когда человек всю жизнь играет любовь, в реальной жизни это лицедейство распознать очень легко. Но пока мы были вместе, он меня смешил до слез.
– А что потом?
– То же, что и всегда. Смех кончился, остались слезы.
Лиза вдруг заговорила небрежно, со смешком – не иначе, испугалась, что наговорила лишнего. И вмиг стала такой, как всегда, – веселой и замкнутой. Перед ним в секундном видении проплыла вся ее жизнь – жизнь исканий и бегства. Чего она ищет, от чего бежит – бог ее знает.
– И вот я здесь. Знаешь афоризм про мечтателя, психа и психиатра?
– Нет.
– Символичный афоризм. Мечтатель строит воздушные замки, псих в них живет, а психиатр получает арендную плату. Вот зачем я, собственно, и приехала в Нью-Йорк. Мне надоело строить воздушные замки и жить в них, неплохо бы получить и кое-какие дивиденды.
Джордан вдруг понял: с ней надо говорить только открытым текстом. Ему совсем не нравилось то, что он собирался сказать, поскольку он знал, что ей это тоже не понравится.
– Я хочу тебе сказать…
Лиза поковыряла ножом рыбу у себя в тарелке.
– Говори.
– Пожалуй, мне все-таки надо съехать.
– Понятно.
Сухой, лаконичный, почти равнодушный ответ. Джордан покачал головой.
– Нет, думаю, тебе не понятно.
Он отложил нож и вилку. Сейчас ничто не должно отвлекать ни его, ни Лизу.
– В детстве я жил с родителями в Куинсе. В соседнем доме жил мой сверстник, Энди Мастерсон. Мы часто играли вместе. Однажды родители подарили ему маленький электромобиль. Помню, как он разъезжал на красной пластмассовой машинке и какое счастье светилось в его глазах. Я понимал, что мне такую не купят, поэтому только смотрел и мечтал хоть разок на ней прокатиться.
– Он что, был жадный, твой друг Энди?
– Думаю, нет. Да и не в этом дело. – Джордан посмотрел ей прямо в глаза. – Я до сих пор помню, как я мечтал о такой машине. Отчаянно, со всей силой своего воображения. И со всей безысходной тоской, на которую только способен ребенок.
– Да, для ребенка это тяжелое испытание.
Джордан глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.
– Нет. Это как раз легкое. Тяжело то, что о тебе я мечтаю намного сильнее, чем о той машинке.
Только произнеся эти слова, он понял, что не последовал совету ректора Хугана – отвел глаза.
А когда решился посмотреть, увидел, что выражение ее глаз не изменилось. Лицо словно окаменело, и Лиза поднялась из-за стола. Понимая, что разговор не окончен, она торопила его окончание.
– Пожалуй, ты прав. Тебе лучше съехать. Что-то у меня пропал аппетит. Прости, я подожду тебя возле мотоцикла.
Она ушла, чуть помахивая волосами, которые трепал легкий ветер с реки. Джордан еще никогда в жизни не ощущал такого одиночества. Он остался наедине со своим мелким раскаянием, мелким стыдом да и самого себя ощущал каким-то мелким.
