– Нам необходимо закончить дело, – пояснил я.
– Вы не можете являться сюда и вот так расстраивать…
– Если честно, то могу, – прервал я ее и, поднявшись, подошел к двери.
Розалинда взглянула на Глэдис и Брук, оценила ситуацию и, судя по всему, решила оставить подопечную в руках доброй докторши. Потом повернулась ко мне.
Я открыл дверь в коридор и услышал, как удаляются шаркающие шаги. Да уж, о конфиденциальности мечтать не приходится.
Выйдя в коридор, я закрыл дверь, а Розалинда спросила:
– Что?
– Как я уже говорил, мы с доктором Майклз работаем в Центре контроля и предотвращения заболеваний.
– Это я знаю…
– Мы считаем, что Глэдис имела отношения с человеком из Балтимора, который, возможно, был очень серьезно болен. Федеральное правительство – в данном случае я – и не подумало бы вмешиваться, если бы в этом не было острой необходимости. Нас тревожит возможность распространения им заболевания…
– Что вы имеете в виду, говоря, что она имела отношения с этим человеком?
– Романтические отношения.
– Кто он такой?
– Этого мы не знаем. Нам известно лишь то, что родом он из Пенсильвании, жил в Балтиморе, и совсем недавно, пару дней назад, его убили.
– Что? – Лицо медсестры окаменело, и она произнесла что-то по-испански. Но потом взяла себя в руки и покачала головой. – Доктор, мне нет никакого дела до того человека, которого убили в Балтиморе. Но я беспокоюсь об этих девушках. И в частности, вот об этой. – Она ткнула пальцем на дверь офиса. – Она ни разу не покидала побережья залива, не говоря уж о Калифорнии. Какой здесь может быть Балтимор?
– Мы не знаем, каким именно образом она замешана в этом деле, но мы звонили ей оттуда, с Восточного побережья. Судя по всему, она хорошо знакома с этим человеком.
– Вполне могла произойти ошибка. Вы могли неправильно набрать номер…
– Тем не менее она крепко прижимает к груди его фотографию. Осторожнее, мисс Лопес, эта болезнь очень опасна. В ином случае нам нечего было бы здесь делать. Двое больных уже умерли. Все заболевшие имеют проблемы с умственным развитием, а большинство из них каким-то образом связаны с тем самым человеком, о котором я говорю. Нас волнует, что Глэдис может заболеть, – то, что происходит сейчас в Балтиморе, может начаться и здесь.
– Не верю.
– Зря. Поверьте. – Я помолчал, а потом спросил: – А что, кстати, так ее расстроило?
– Что вы имеете в виду?
– Она же пришла сюда к нам, словно неживая. Давно она в таком состоянии?
– Что? Не знаю. Может быть, несколько дней.
– Тогда все сходится. Этого парня убили как раз несколько дней назад.
Я подождал, пока Розалинда это обдумает.
– Полагаю, я прав. Сначала она расстраивалась, что он ей не звонит. А теперь вот горюет, что он умер.
Губы Розалинды шевельнулись, однако она так ничего и не сказала. С верхней площадки лестницы за нами наблюдали несколько заинтересованных физиономий – им казалось, что они спрятались за углом.
– Упаси Господи, если та зараза, которая убивает девушек в Балтиморе, доберется и сюда, – предупредил я. – Угроза нешуточная. Вы можете нам помочь. Действительно можете.
Подняв голову, медсестра задумчиво взглянула на собравшуюся аудиторию.
– По-моему, вы стремились к конфиденциальности, – заметила она.
– Да, – согласился я, увидев ее взгляд. – Но знаете что? Мне кажется, сейчас это уже не имеет значения.
Примерно через полчаса, когда первое и самое острое горе Глэдис уже перегорело, мы вчетвером сидели в гостиной за маленьким столиком, на котором стояли чашки с чаем.
Розалинда внимательно рассматривала лежащую перед ней фотографию Дугласа Бьюкенена.
– Вы его узнаете? – спросил я.
Судя по тому, как она смотрела на фотографию, можно было предположить, что она сообщит, что знает его и что этот человек не раз бывал в пансионате «Санта-Ана». Однако все вышло совсем иначе.
– Нет, – ответила она.
– Вы уверены? – уточнил я.
– Совершенно.
– Но вы же…
– Я сказала, что не знаю этого человека, доктор.
Я показал на изображение.
– Глэдис, как зовут этого человека?
Глэдис посмотрела на фотографию распухшими глазами, потом взяла ее в руки.
– Кейси, – произнесла она.
Розалинда вмешалась.
– Она может путать…
– Кейси, – повторила Глэдис.
Розалинда сжала губы, однако промолчала.
– Вы знаете его фамилию? – спросил я.
Девушка смотрела на меня, словно не понимая.
– Кейси, а дальше? – попытался подсказать я.
Глэдис лишь покачала головой.
– Откуда вы его знаете?
– Он мой муж.
Мы с Брук переглянулись. Лицо Розалинды словно окаменело.
– Вы с ним поженились?
– Он сказал, что поженимся, когда он вернется.
– Когда он вернется и откуда?
– Он собирался куда-то около Нью-Йорка. Туда, где разбились самолеты.
– Он говорил, что едет в Балтимор?
– Я не знаю. Я его люблю.
Она снова заплакала.
– Вы с Кейси занимались сексом? – спросил я.
Розалинда смерила меня гневным взглядом. Возможно, мой вопрос прозвучал не слишком тактично, но на какое-то время он заставил Глэдис перестать плакать. Да здравствуют тупые, бесчувственные мужчины. Думаю, Джон Майерс на моем месте возгордился бы.
– Нет. Я любила его. Мы собирались пожениться.
Останавливаться было нельзя, поэтому я снова выпалил:
– Кейси когда-нибудь здесь жил?
– Нет. Он жил в другом месте.
– Он жил в Сан-Хосе?
– Он жил еще где-то.
– Он жил в этом городе?
Глэдис, казалось, растерялась.
Розалинда повернулась ко мне.
– Он мог жить где-то неподалеку. Мне кажется, что «здесь» означает «в этом доме».
– Но вы сами его никогда не видели?
– Нет, – ответила медсестра, причем, как мне показалось, не слишком уверенно.
Ей удавалось очень хорошо переводить то, что Глэдис говорила нам или, напротив, не говорила. А потому я попросил:
– Спросите, когда именно уехал Кейси.
Розалинда выполнила мою просьбу.
– Давно, – коротко ответила Глэдис.
– А откуда у вас телефон?
Розалинда ответила сама:
– Ей дали его родители.
– Спросите Глэдис, – настоял я.
– Милая, кто дал тебе тот телефон, который ты всегда носишь с собой?
– Мама с папой.
Розалинда взглянула на меня, словно говоря: «Вот видите!»
– Почему же тогда оплата производится с этого адреса? – Ответа я ждал от обеих женщин, но не получил ни от одной. – Неужели родители Глэдис доверяют ей самой оплачивать разговоры?
И Глэдис, и Розалинда не произнесли ни слова. Само собой напрашивался вывод, что они в сговоре. Возможно, счетами занималась как раз Розалинда.
Я не сдавался и продолжал допрос:
– Почему же связь отключили? Ведь телефон не работает уже два дня. Почему?
Ответа не последовало. Глэдис украдкой взглянула на Розалинду. Однако смысл этого взгляда казался совершенно ясным: она просила помощи.
Брук вмешалась:
– Глэдис, я спрошу насчет телефона у ваших родителей. Необходимо выяснить, почему именно они решили его отключить.
Глаза Глэдис от ужаса округлились.
– Нет-нет! Ничего не говорите!
Молодец, Брук! Я взглянул на нее и увидел, что она хмурится. Думаю, она поняла то, что я и сам узнал совсем недавно: люди врут, причем не только о касающихся здоровья привычках, не только о сексе и наркотиках, не только о количестве выпитого за неделю спиртного. Лгут в большом и в малом. Лгут, если они умны и сообразительны, и даже если они соображают с большим трудом.
Я обратился непосредственно к Розалинде:
– Вы имели какое-нибудь отношение к оплате телефона?
– Нет, – ответила она.
– А счет вы когда-нибудь видели?
– Нет! Доктор, вы же не в полиции работаете, разве не так?
– Нет, не в полиции. В коридоре я вам подробно объяснил, чем именно занимаюсь. А вот вам, сестра, я не верю ни на минуту. Не верю, что вы не видели счетов и не имели к ним никакого отношения. – Я повернулся к расстроенной и взволнованной подопечной: – Глэдис, я сейчас задам вопрос, на который вы обязательно должны ответить правду. Очень важно, чтобы вы обязательно ответили честно. Это Кейси дал вам телефон?
– Я так его люблю, – проговорила Глэдис и снова заплакала. А потом и завыла.
На помощь пришла Брук:
– Глэдис, пожалуйста, скажите нам: это Кейси дал вам телефон, чтобы можно было разговаривать?
Но она достигла не большего успеха. Глэдис продолжала обливаться слезами. Разговор закончился – это я видел так же ясно, как горе на лице Глэдис Томас и гнев и волнение на лице Розалинды Лопес.
Мы получили разрешение приехать завтра в восемь утра и попрощались.
