Он встает, лезет в карман джинсов и кидает на барную стойку двадцатку:
– Послушайте, мне пора двигать. Если вам что-то еще понадобится, позвоните в «Лысина Рекорда», это в Лос-Анджелесе, и спросите менеджера по связям с общественностью. Кажется, Шерри ее зовут.
– Спасибо, Лореаль.
Он улыбается и протягивает мне руку, она вся влажная от кружки.
– А как, вы сказали, ваше имя?
– Вудворд. Боб Вудворд. – Я диктую ему имя по буквам. Он тупо кивает. – Удачи с альбомом! – говорю я.
– Спасибо, братан.
Тут я подчиняюсь внезапному капризу подпортить ему мозги.
– А вас все это не пугает? – спрашиваю я, когда мы направляемся к выходу.
– Что «все»?
– Сначала Джимми Стома, потом Джей Бернс – как будто на альбом Клио Рио наложено проклятие?
Лореаль вскидывает голову, отбрасывает назад волосы и смеется:
– Черт, приятель, это просто музыкальный бизнес. Люди каждый день умирают.
В девять пятнадцать утра в воскресенье мне звонит Эмма:
– Привет. Ты проснулся?
Я с трудом держу трубку. Мои веки будто намазаны засохшей грязью. Вчера я выпил всего три пива, так что это не похмелье; я просто вымотался. А Эмма бодро щебечет:
– С тобой все в порядке? Как поживает статья?
Я припоминаю, что Эмма варит отличный эспрессо, и похоже, она уже успела выпить не меньше семи чашек.
– У тебя на сегодня запланированы какие-нибудь интервью? Я подумала, может, тебе нужна компания?
– Конечно, – отвечаю я, будто нет ничего особенного в том, что Эмма вдруг стала моей закадычной подругой. – Но сначала ответь: ты меня целовала прошлой ночью?
– Хммм.
– Когда я лежал на диване?
– Да, полагаю, это была я.
Я слишком слаб и не понимаю, заигрывает она или издевается.
– Мне нужны пояснения, – говорю я.
– Насчет поцелуя?
– Именно. Как бы ты его описала?
– Дружеский, – без колебаний отвечает она.
– Не любовный?
– Не думаю, Джек.
– Потому что мне он показался как раз таким.
– Ты был нездоров. Ты не мог адекватно воспринимать действительность. – По телефону ее не так-то просто раскусить. – Так как насчет сегодня? – переспрашивает она. – Хочешь, заеду за тобой?
– Отлично. Мне нужно поговорить со своим источником в Беккервилле. – Теперь я даже говорю, как Вудворд. Как будто я хочу произвести на нее впечатление. Осталось только сказать, что встреча состоится на подземной стоянке![84]
– Договорились, – радуется Эмма. – Через час буду у тебя.
Можно многое узнать о людях по их манере водить машину. Анна, которую я любил, несмотря ни на что, была отвратительным водителем: невнимательная, болталась из ряда в ряд и, что хуже всего, ездила со скоростью черепахи. По сравнению с Анной моя восьмидесятитрехлетняя бабка – просто Шумахер. А Эмма, к моему удивлению, оказалась самой что ни на есть чумовой гонщицей. Она мчится по шоссе со скоростью девяносто две мили в час, искусно лавируя между немногочисленными машинами. Она говорит, что без ума от своей новой тачки.
– Бензина жрет мало и прекрасно подходит и для шоссе, и для города, – делится она со мной, отхлебывая из пластиковой бутылки минералку. В последнее время практически все, кого я знаю, возят с собой минеральную воду. Наверное, мне надо бы последовать их примеру, ведь я в том возрасте, когда камни в почках уже дают о себе знать. Похоже, я высказал эту мысль вслух, потому что теперь Эмма расхваливает возможности современного ультразвукового лечения: ее отцу успешно раздробили камни в мочеточниках. Да-да, ее отцу.
Я не могу удержаться и спрашиваю, сколько ему лет.
– Пятьдесят один, – отвечает она, и я, понятно, радуюсь, что у нас с ним разница в четыре года. – Он тоже журналист, – прибавляет она.
– Правда? В какой газете?
– Работает в Токио. На «Интернэшнл Геральд Трибьюн».
Странно, что Эмма никогда об этом не упоминала. Я всегда был уверен, что она дочь ученого.
– У вас хорошие отношения?
– Он мой лучший друг, – отвечает она, – и он хорошо пишет. Действительно хорошо. – Она бросает на меня неуверенный взгляд поверх очков. – Очевидно, я этого не унаследовала. Поэтому и стала редактором. Где нам съезжать с шоссе?
На Эмме броские оранжевые сандалии, но накрашен только один ноготь на ноге – на нем нарисовано красное сердечко, если не ошибаюсь. Что бы это могло значить?
Она замечает мой взгляд и говорит:
– Это синяк, Джек. Я придавила палец креслом-качалкой.
Моя мать всегда была лихим водилой и обладала талантом договариваться с полицейскими – ей не выписали ни одного штрафа за превышение скорости. Когда я был маленьким, она каждое лето возила меня в Маратон, и по дороге нас обязательно тормозили раза два-три. Мы всегда останавливались в убогих мотелях с видом на залив, по утрам брали напрокат небольшой вельбот и ныряли или ловили люцианов в мангровых зарослях. Я не мог поймать ни рыбешки, но матери всегда везло, и мы возвращались на пристань с полным ведерком улова. Я не помню точно, почему и когда именно мы прекратили проводить отпуск таким образом, но, возможно, причиной тому стал бейсбол и девочки. Теперь, когда они с Дэйвом перебрались в Неаполь, мама рыбачит в искусственных озерах на полях для гольфа. Однажды она позвонила мне и рассказала, как поймала девятифунтового снука на блесну; предложила выслать мне «ФедЭксом» кусочек филе в сухом льду. Дэйв, объяснила она, ест только красное мясо.
И все равно она его любит.
– Здесь съезжаем, – говорю я Эмме, которая тут же начинает перестраиваться на сумасшедшей скорости.
– Направо или налево?
– Налево. Угадай, кто приходил в редакцию вчера днем. Рэйс Мэггад собственной персоной.
– Снова? – Эмма соблазнительно хмурит брови.
– Мне кажется, он остался недоволен нашим разговором. Он требовал, чтобы я заранее показал ему некролог Макартура Полка…
– Который ты еще не закончил?
– И даже не начал! Я сказал ему, что он ни при каких обстоятельствах не увидит его до публикации. Правила есть правила.
– Он президент компании – и ты ему отказал?
– Категорически. Эмма, через два светофора снова налево.
Она покусывает нижнюю губу – задача, которую я (вот оно, опять начинается!) с радостью взял на себя.
И как он отреагировал? Он говорил про меня? – продолжает расспрашивать она.
Было время, когда я не колеблясь сказал бы Эмме, что президент компании все время перевирал ее имя, но теперь я не решаюсь.
– Он скоро вызовет тебя для разговора, – отвечаю я, – по поводу моей наглости и все в таком духе. Но он выдал мне шикарную цитату для статьи. У Старины Полка от смеха артерии полопаются.
– Черт побери, Джек, – говорит Эмма.
– Да ладно тебе. Ты легко справишься с молодым Рэйсом.
– Не в этом дело. Зачем ты постоянно напрашиваешься на неприятности?
– Потому что он сноб, пижон и набитый деньгами долбаный яппи. К твоему сведению, он загоняет в гроб нашу газету и еще двадцать шесть других.
На это она говорит:
– Послушай, только из-за того, что ты поставил крест на своей карьере…
– Поосторожней с заявлениями, девушка!
– …не означает, что у тебя есть право подставлять и меня.
Подставлять? Серьезное обвинение. Обычно Эмма куда сдержаннее. При всем разнообразии планов по спасению ее от журналистики, я никогда не думал вредить ее карьере.
– Ты думаешь, я до конца дней своих хочу этим заниматься? – продолжает Эмма. – Редактировать статьи про умерших деятелей и разные цветочки? (Эмма по совместительству еще и редактор раздела Садоводства.)
– Но Мэггаду не в чем винить тебя! Он же сам боится меня уволить, – возражаю я. – Его адвокаты думают, что это будет выглядеть как месть после того собрания акционеров. Они опасаются, что это привлечет ненужное внимание в деловых кругах.
– Они боятся, что ты подашь на них в суд, – отрезает Эмма.
«Универсал», набитый галдящими детьми – видимо, футбольная команда начальной школы, – заглох на светофоре аккурат перед нами. А может, родитель не выдержал осады и бросил штурвал. Чтобы успокоить Эмму, я решаюсь на откровение:
– А что, если я намекну, что совсем скоро перестану отравлять тебе жизнь? Не могу точно сказать, когда это произойдет, но произойдет непременно.
– О чем это ты?
«Универсал» трогается, Эмма жмет на газ и почти влетает ему в бампер. Меня так и подмывает поделиться с ней деталями восхитительного предложения, которое сделал мне Макартур Полк, но старикан запросто может передумать – или даже забыть про меня – благо на смертный одр он пока не собирается. Более того, я не поручусь, что Эмма не передаст мои слова молодому Рэйсу Мэггаду III, если тот начнет закручивать гайки:
– Ты ищешь работу? – спрашивает она, пристально глядя на меня.
– Сбавь обороты. Нам в тот бело-синий дом.
