– Он рисовал? – Эрик насторожился, вспомнив, как Макс описывал свой ритуал с называнием цветов.
– Он любил рисовать, все время рисовал, даже картинки где-то лежат – я многие сохранила.
– Я бы хотел посмотреть.
Эрик разглядывал постеры видеоигр, которыми были оклеены стены: тут была целая выставка альтернативного искусства, бесконечные роботы, зомби, трансформеры и свирепые воины с масками на лицах… И названия: «Sine Mora», «Assura’s Wrath», «The Walking Dead», «World of Warcraft», «Game of Thrones», «Diablo III», «Tomb Raider», «Dark Souls 2», «Wolfenstein: The New Order».
– Видеоигры, да? О да, этого у нас навалом. – Мэри фыркнула. – Я вам скажу, однажды этот парень из-за видеоигр вляпается во что-нибудь, он точно во что-нибудь вляпается. Он на этих играх двинулся, вот что я вам скажу. Он как-то пытался даже мне что-то про них объяснять – что-то там про сюжеты… еще когда был маленьким. Он раньше со мной общался, раньше, когда мы еще были одни – только мы с ним.
Эрик слышал, как изменился ее голос, смягчился, взгляд ее переместился с плакатов на единственную в комнате фотографию, стоящую на прикроватной тумбочке: на фото была Мэри, только молодая, очаровательная, улыбающаяся женщина, молодая мать, держащая на руках смеющегося малыша – должно быть, Макса. Мать и сын смотрели друг другу в глаза, Мэри ласково улыбалась маленькому сыну, а он тянул свою пухленькую ручку к ее лицу.
– Он был такой милый тогда, такой умненький, он был хороший мальчик, правда – такой хороший мальчик, он никогда не плакал и не канючил, куда поставишь его – там и стоит, ждет, рассматривает книжки или диски… Даже тогда он уже все время в их сторону смотрел.
– Сколько ему на этом фото?
– Здесь – годик. Как раз зубы выросли, полный набор, а это признак ума, вы же знаете. – Глаза Мэри затуманились. – Мы были близки тогда – до его лет пяти-шести или даже семи. Когда он в школу пошел – я ему читала перед сном, он любил…
Эрик подумал о Ханне – как раз примерно тот же возраст.
– Я ему подарила вот это на день рождения. – Мэри подошла к полке, где рядом с учебником по тригонометрии сидел небольшой плюшевый кролик – когда-то ярко-желтый, теперь выцветший и полинявший. Она взяла его в руки.
– А на какой именно день рождения, вы помните? – Эрик хотел разговорить ее.
– Конечно, ему три исполнилось, мы тогда жили в Дэлавере, снимали чудесную квартирку-студию рядом с отелем «Льюис». Это были наши лучшие времена… Когда мы были вместе – только он и я.
– А когда вы оттуда уехали?
– Когда ему исполнилось четыре – почти сразу после этого. Я помню этого кролика – как он его хотел на день рождения, он его увидел в «Кей-Марте» – и захотел, и он его любил. – Мэри вернула игрушку на полку, пытаясь посадить кролика прямо, но тот все время наклонялся вперед ушами и сворачивался клубочком. – А потом я очень скоро встретила Боба, и он пил, и я начала пить вместе с ним и поехала с ним в Астон, а потом мы расстались, но к тому времени наши пути уже разошлись, у Макса и у меня, мы потеряли друг друга. Я не знаю, как это можно – потерять человека, но можно, вы сбиваетесь с пути и теряете людей по дороге, и я думаю, я стала плохой матерью. – Мэри вдруг повернулась к Эрику, глаза ее блестели от слез: – Я понимаю, вы думаете, что я была плохой матерью. Так оно и есть – и я это сама знаю.
– Я не осуждаю, – ответил Эрик, хотя на самом деле осуждал, просто старался сохранять профессионализм. – Я знаю, как тяжело быть родителем. Мы все допускаем ошибки.
– У вас есть дети?
– Да, у меня дочь семи лет.
– Здорово, и как ее зовут?
Эрик понимал, что не стоит говорить имя дочери пациентам, но успокоил себя тем, что Мэри ведь и не была его пациенткой.
– Ханна.
– Вы проводите с ней много времени?
– Да.
Эрик почувствовал, как сжалось его горло, – он не хотел бы, чтобы их с Ханной пути разошлись, ни за что.
– Это хорошо, не повторяйте моих ошибок, нужно быть с ними ближе, нужно всегда оставаться рядом с ними. – Мэри моргнула, смахивая слезы с ресниц, она уже почти рыдала, и Эрик не был уверен, к кому она обращается сейчас: к нему или в большей степени к самой себе.
– Расскажите мне, что случилось с Максом.
– Я старалась быть хорошей матерью, и была такой – довольно долго, но потом все покатилась по наклонной, и… Ладно, возможно, я слишком много пью, признаю, и я совсем этим не горжусь, нет, я даже была в реабилитационном центре как-то, но это не помогло. – Мэри поправила волосы, убирая их в хвост, и поплотнее запахнула халат на груди. – Но это же нормально, так все говорят, срывы – это часть восстановления и все такое, у всех случаются падения время от времени… А потом мы переехали сюда, к моей матери, и она стала о нем заботиться и все для него делать, и он ее так сильно любил, очень любил, больше, чем меня, я это знаю. – Слезы текли у нее по щекам, она опустилась на кровать, бессильно склонив голову: – А теперь уже ничего не изменить, не вернуть, он вырос – и все кончено… кончено… слишком поздно.
– Нет, не слишком поздно, никогда не бывает слишком поздно, – возразил Эрик, кладя руку ей на плечо. – Нам нужно найти его, и если мы найдем его – я обещаю, что помогу ему. Я и вам тоже помогу, чем смогу.
– Нет, вы не сможете, это невозможно. – Мэри покачала головой, вытирая глаза краем слишком длинного рукава.
– Возможно. Вам нужно только захотеть, Мэри. Я знаю людей, которые совершенно меняли свою жизнь, людей, которые находились в куда более бедственном положении, чем вы.
– Правда? – Мэри взглянула на него, широко открыв глаза, в которых вдруг появился проблеск надежды, и Эрик услышал в ее голосе интонации Макса, вспомнив, как тот сказал ту же самую фразу во время их первого сеанса.
– Да, правда, – ответил Эрик.
Но прежде всего ему надо было найти Макса.
И у него оставался всего один вариант.
Эрик ехал по улице, держа телефон у уха – он оставил еще одно сообщение для Макса, который по-прежнему не отвечал на звонки: «Макс, это доктор Пэрриш снова тебе звонит. Пожалуйста, набери мне, неважно, когда это будет – как угодно поздно. Я могу помочь, поэтому, пожалуйста, позвони!»
Нажав «отбой», он набрал 911.
– Что у вас случилось? – спросила женщина-диспетчер, и Эрик узнал ее голос: он уже слышал его раньше. Рэднор был небольшим городом, так что ничего неожиданного в этом не было.
– Это доктор Пэрриш. Вы, наверно, помните, я уже звонил вам по поводу своего пациента – насчет риска суицида. Макс Якубовски. Я все еще не могу найти его. Были ли какие-то звонки – от него или в связи с ним, хоть что-нибудь?
– Это не в моей компетенции.
– Но вы ведь в курсе – не было ли каких-то звонков, связанных с ним, вы ведь знаете, не так ли? Это же не сфера деятельности полиции, а у вас не могло быть за это время так уж много звонков.
– Доктор Пэрриш, я не могу обсуждать поступающие звонки с вами.
– Просто скажите мне – вы ведь на данный момент единственный диспетчер?
– Нет, есть еще один. Может быть, я переведу ваш звонок непосредственно спасателям, и они ответят на ваши вопросы? Этот номер предназначен только для приема вызовов.
– Спасибо, будьте так любезны. – Эрик мчался по темным улицам, думая о том, каким должен быть его следующий шаг. Он не просто выполнял свой профессиональный долг – он чувствовал свою личную ответственность за Макса и в глубине души слишком хорошо понимал, что больше мальчику не на кого рассчитывать. Он вдавил педаль газа в пол и еще сильнее прибавил скорость.
– Офицер Мелани Натан. Чем могу помочь?
– Офицер Натан, я заведующий отделением психиатрии в клинике Хэвмайер. Я пытаюсь найти своего пациента по имени Макс Якубовски, который, как я опасаюсь, может покончить с собой. Его бабушка скончалась сегодня вечером, и он в отчаянии. Офицер Гамбия ездил к нему домой, но там его не было, только его мать.
– Где находится его дом?
Эрик назвал ей адрес.
– Он живет с матерью и бабушкой, но мать не знает, где он может быть.
– Ее имя?
Эрик назвал и имя.
– Я говорил с его матерью, она ничем не может помочь.
– Когда он пропал?
– Я звонил примерно в полседьмого, но я не знаю, объявлен ли он пропавшим официально. Я бы хотел сделать это сейчас, если можно.
– Когда он должен был вернуться домой?
– Он не должен был вернуться – он был дома. Его бабушка умерла, и он был с ней дома один, а потом внезапно исчез, и никто не знает, где он сейчас находится.
– Во сколько это было, доктор Пэрриш?
– Около шести часов, – терпеливо ответил Эрик.
– Вечера?
– Да.
– Прошло слишком мало времени, чтобы можно было объявлять его пропавшим, вы, наверно, и сами понимаете.
– Я понимаю, что с такими пациентами время просто на вес золота! Мне нужно знать, не звонил ли он вам или кому-то еще из офицеров, может быть, вы что-то слышали о нем…
– У меня нет никаких сведений, доктор.
– Но вы ведь знали бы, если бы Макс позвонил или если бы позвонили насчет него? Он мальчик, подросток. Как много звонков о попавших в беду подростках у вас бывает за дежурство в Рэдноре?
