– Ты каким местом думаешь? – кричал он. – Тебя разве не учили, что на месте преступления ничего нельзя делать до тех пор, пока его не сфотографируют? И что я теперь должен говорить окружному прокурору? Что у меня есть гребаная пачка гребаных фотографий жертвы, обведенной мелом, которые ни один гребаный судья не станет рассматривать как улику?
– Клянусь, это не я…
– Но не сам же этот гребаный мел…
– Это Бекетт, – спокойно сказал Куинси.
Лейтенант Бертелли замолчал и прислушался.
– Бекетт знает правила сбора улик, – продолжил агент. – И он очень любит действовать нам на нервы.
Взгляд агента упал на записку, которая была булавкой прикреплена к животу Шелли Зэйн.
– Ее оставили специально для тебя, – объяснил лейтенант Хоулихан.
На записке стояло его имя, и простыми печатными буквами было написано: ОНА МНЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖНА.
– Он вышел на тропу войны, – сказал Куинси, распрямляясь.
– Думаешь, что он охотится за Тесс?
– Да.
– Надо позвонить и предупредить ее.
– А я думал, что ты не знаешь, где она находится, – Куинси подозрительно посмотрел на Хоулихана.
– Сам я этого не знаю, – видно было, что лейтенанту неловко, – но я знаю человека, который это знает.
– И ты свяжешься с этим человеком, а он свяжется с ней?
– Ну да, вроде этого.
Куинси кивнул, а потом решительно заявил:
– Лейтенант, я категорически запрещаю тебе делать это.
– Что?
Агент показал рукой на записку, и Хоулихан впервые увидел в его глазах гнев.
– Ты что, не узнаешь этих слов? Ты что, считаешь это простым совпадением, что он использует мою фразу, которую я произнес на брифинге неделю назад?
– Дьявол и преисподняя, – пробормотал ошарашенный лейтенант.
– Теперь ты видишь, что он играет с нами, как кошка с мышкой. Записка – это полная ложь. Шелли Зэйн все еще нужна ему. Полиция среагирует на убийство и нарушит режим молчания. Ты сам хотел связаться с человеком, который в свою очередь свяжется с Тесс…
– И именно этого он от нас и ждет. Он наблюдает за нами из своего чертова укрытия. И как только с ней кто-то свяжется – считай, что она у него в руках. Чтоб ему провалиться!
Хоулихан выглядел так, как будто за эти десять секунд постарел на целых десять лет. Куинси решил, что сам он выглядит не лучше.
– Тесс была абсолютно права, когда отказалась от нашей помощи. Самая большая опасность для нее – это мы. Бекетт подобрался к нам слишком близко, и мы не можем видеть его на таком расстоянии. А он не остановится, пока не достанет ее. Конечно, у него в голове есть эта чертова фраза, но главная цель для него – это Тесс.
Хоулихан посмотрел на труп блондинки, лежащий на полу ванной и на записку на ее животе.
– Боже, как же я ненавижу эту работу.
– Согласен, лейтенант, полностью согласен.
Молодой человек с сосредоточенным лицом вошел в штаб-квартиру полицейского управления, направился прямо к дежурному офицеру и показал свой жетон.
– Детектив Бьюмонт, – представился он. – Я из округа Бристоль, и у меня срочное сообщение для лейтенанта Хоулихана.
– Мне жаль, детектив, но лейтенанта сейчас нет на месте.
– Офицер, вы меня не понимаете. Это срочно, и я совсем не шучу. Я за сорок минут добрался сюда от Бристоля, чтобы быть уверенным, что информация дойдет до лейтенанта Хоулихана. Мне необходимо с ним переговорить.
Видно было, что женщина колеблется. Детектив Бьюмонт наклонился вперед.
– Прошу вас. У нас есть основания полагать, что мы знаем, где прячется Джим Бекетт. Мы немедленно должны предупредить Тесс Уильямс или лейтенанта Диффорда. Помогите мне, офицер. Ускорьте процедуру.
Со вздохом женщина, наконец, сдалась.
– Видите вон того мужчину? Это сержант Уилкокс. Он отвечает за конспиративную квартиру. Может быть, он сможет вам помочь.
– Сержант Уилкокс?
– Именно.
– Благодарю вас, офицер. Вы мне очень помогли.
Эдит провела рукой по своей старой фланелевой рубашке, стараясь не слишком ерзать на ступеньках крыльца. Прошлым вечером ей позвонила Марта и сообщила, что приедет сегодня утром – бедная женщина последние несколько дней ехала за рулем из Флориды. В этом была вся Марта. В свои шестьдесят лет женщина была невероятно горда и абсолютно самостоятельна. Сюда она переехала всего несколько лет назад и начала с того, что в первый же вечер появилась на пороге Эдит с пинтой скотча[67]. Женщины уселись на веранде Эдит, открыли пятидесятилетний напиток, выяснили, что обе любят хорошие сигары, и в течение двух часов убеждали друг друга в том, что после Рузвельта в Америке не было ни одного приличного президента.
Эдит дорожила такими отношениями. Она была слишком стара для суетливых, никчемных бесед. Большинство женщин ее возраста начинали беседу с обсуждения желатинового салата и очень быстро вылетали с ее участка, так как она говорила им прямо в лоб:
– Да кому нужен этот ваш желатиновый салат? Меня гораздо больше волнует распространение наступательных вооружений.
Она не любила банальности и не нуждалась в утешении. Каждый должен говорить то, что он думает. Это экономит массу времени.
Марта всегда говорила очень коротко. Иногда она бывала высокомерна, но Эдит решила, что это из-за того, что она всю жизнь была на целую голову выше всех остальных. Сказать, что Марта была высокой, значит, ничего не сказать. Будучи шведкой по происхождению, она унаследовала впечатляющую высоту и ширину плеч своего отца, хотя женщине это никакой красоты не добавляло.
Большинство мужчин были слишком подавлены морально, чтобы приблизиться к особе с такой впечатляющей фигурой, но ей все-таки удалось встретить шведа таких же впечатляющих размеров, от которого она родила сына – тоже блондина и также не уступавшего им в габаритах. Эдит его никогда не встречала. Из того, что Марта рассказала о нем, Эдит поняла, что он чем-то торговал. Марта не так уж часто встречалась с ним и не любила бесконечно говорить о нем, как некоторые другие матери говорят о своих детях.
Эдит это очень нравилось. Будучи бездетной, она сильно нервничала, выслушивая бесконечные истории о том, на какую работу назначили сына или сколько внуков уже родила невестка. Великий Боже, наша планета и так перенаселена, и мы тратим ее последние ресурсы. Неужели люди над этим не задумываются?
На улицу, раскачиваясь, как лодка под парусом, въехал старый коричневый «Кадиллак». Это приехала Марта. Уже через несколько минут Эдит отчаянно трясла ее руку.
– Боже, Флорида пошла вам на пользу!
Светлые волосы Марты выгорели до снежной белизны, что очень шло к ее загорелой коже. Они не видели друг друга уже целую вечность, но с первого же взгляда Эдит узнала свою дорогую приятельницу. У нее были все те же ярко-голубые глаза и гладкая кожа – шведы обычно очень элегантно стареют. Ее вкусы в одежде тоже не изменились. Сегодня на ней была пара брюк из полиэстера гигантского размера и мужская фланелевая рубашка, которая была ей велика. Широкополая соломенная шляпа лихо сидела у нее на голове, и было видно, что ее она надела в самый последний момент.
Марта похлопала себя по выросшему животу.
– Еда была прекрасная, – сказала она хриплым голосом, слегка растягивая слова. В голосе у нее слышался легкий шведский акцент. – Но было невероятно жарко. Я соскучилась по снегу.
Эдит еще раз пожала ей руку.
– Здорово, что вы вернулись, – повторила она. И это действительно было здорово. Хотя она и пыталась притворяться, что ничего не видит и не слышит вокруг себя, но атмосфера в округе изменилась, и Эдит это не нравилось. Все чаще и чаще она ловила себя на том, что смотрит на соседний дом и размышляет о том, что сейчас не дело жить рядом с пустым домом.
– Позвольте, я помогу вам с багажом, – предложила Эдит, подходя к багажнику и стараясь избавиться от непонятной тревоги. Обычно она не задумывалась о «чувствах» и «ощущениях». Человек не может действовать, основываясь на своих «чувствах». – Багажа у вас совсем немного.
– Кому нужны вещи в моем возрасте? – Марта вытащила из багажника два чемодана. – Как дом?
– Все так, как вы оставили.
Эдит согласилась присматривать за домом Марты, пока та училась играть в гольф во Флориде. У нее был ключ, и раз в месяц она устраивала в нем подробную инспекцию. Марта изредка звонила ей и спрашивала про дом, хотя беседа очень быстро переходила на политику. Марте не нравился Клинтон, а Эдит не переносила Гингрича[68]. Обе наслаждались этими беседами.
Эдит повернулась к входной двери, держа в руках чемодан. И вдруг остановилась как вкопанная. Волосы у нее на затылке зашевелились.
Перед входной дверью стояла абсолютно голая девушка. С такого расстояния Эдит могла разглядеть даже татуировку в виде бабочки над ее левой грудью. Она была аккуратной и совсем не вульгарной. Бабочка была небольшой, скорее даже маленькой: небольшое цветное пятнышко, говорившее о желании полета. Естественно, что на плечи ей спускались светлые локоны – сейчас все девушки были блондинками.
