– Точно не знаю, – ответил я. – Хотя подозреваю, что вовсе не был здесь чужаком. Медсестра в пансионате, где живет Глэдис Томас, ни за что не хотела признаться, но я уверен, что она узнала его на фотографии.
Я подождал, думая, что Майерс как-нибудь на это прореагирует, однако он молчал. Поэтому я спросил:
– Так что же вы собирались мне сказать?
– Вчера беседовали с Джефферсоном. Ну и сволочь же он! Ему вполне можно предъявлять обвинение – хотите верьте, хотите нет. И его страшно волновало, где вы сейчас находитесь.
– Почему?
– Не знаю. Может быть, просто хотел удостовериться, что вы убрались отсюда, из Балтимора. Очень уж вы его раздражаете.
– Ну да, как импетиго.[4]
– Что-что?
– Ничего, просто так. Глупая шутка. Ну и что же, вы сказали ему, где я?
– Конечно.
– И как, он запрыгал от радости?
– Вовсе нет. Продолжал раздражаться. Мы пытались выяснить, почему мистер Бьюкенен жил, словно король, а он ответил, что ничего об этом не знает. Показал нам документы, по которым парня принимали в пансионат, и прочую ерунду, которая совсем не делает погоды.
– Так когда же он поступил?
– В 1997 году. Сразу после смерти матери.
– Значит, вы так ничего и не узнали? Я вам сообщаю такую потрясающую информацию, а вы мне взамен только это?
– Я думал, вы доктор, а вы хотите поиграть в детектива? Топтать чужую территорию?
– Хочу вытоптать эпидемию – до основания.
Он хмыкнул:
– Не порвите штанишки в колючках. Кстати, почему вы не спрашиваете, за что именно можно посадить Джефферсона?
– Ну, например, за мошенничество.
– Отлично. Мы узнали, что он делает что-то нехорошее. И что же с того?
– Скажем, Джефферсон получал деньги за умершего пациента. Ведь, кажется, ваш приятель Дуглас умер.
– Знаю. Я ведь видел его труп, помните?
– Даже дважды.
Мы несколько секунд молчали. Майерс заговорил первым:
– У меня в Пенсильвании есть знакомый полицейский. Ведь покойный оттуда, не так ли? Ну вот, я попросил его кое-что выяснить. Он и выяснил. Вот что конкретно: Дуглас Бьюкенен скончался в октябре 1998 года. Причина смерти – закупорка сердечной артерии.
Голова моя пошла кругом. Слова детектива Майерса как-то не отпечатывались в мозгу.
– То есть вы хотите сказать, что Дуглас Бьюкенен – или кто он там такой, кого мы считали Дугласом Бьюкененом…
– …оказался вовсе не им. Точно, именно так. Похоже, ваш друг Кейси присвоил себе чужое имя.
– Причем где-то в 1998 году.
– Похоже на то.
Теперь я уже начал соображать, пытаясь сложить отдельные кусочки мозаики.
– Здесь несколько вариантов, – наконец заметил я.
– Верно, – поддержал Майерс.
Мне показалось, что сам он уже обдумал эти варианты, но не хотел отнимать у меня шанс самому сделать собственное открытие.
– Кейси мог явиться с востока, назваться Дугласом Бьюкененом, а потом приехать сюда, в Калифорнию, и встретить Глэдис Томас.
– Или они могли познакомиться здесь, на Восточном побережье, – вставил Майерс.
– Могли, но вряд ли это случилось именно так. Она говорила, что он уехал. Так и сказала – «уехал». Поэтому, скорее всего, он здесь какое-то время жил. Тогда уже можно говорить, что он уехал.
– Возможно.
– Или же он мог жить в Калифорнии, встретиться с Глэдис, закрутить роман, а потом отправиться на восток.
Майерс молчал.
– О!.. – почти закричал я. – А может быть, все случилось совсем иначе.
– Ну так говорите, – тут же прореагировал Майерс, и я услышал, что он засмеялся.
– В любом случае у нас есть кое-какая предварительная информация, которая показывает, что Кейси уехал на восток только год назад.
– В таком случае получается белое пятно. Документы доктора Джефферсона утверждают, что он здесь с 1997 года.
– А в департаменте штата вы проверяли? Чтобы выяснить, с какого времени они перечисляли деньги?
– Конечно, и это дает полное основание для возбуждения дела о мошенничестве. Отчисления непрерывно происходили начиная с 1997 года.
– Значит…
– Значит, Джефферсон получал от органов социального обеспечения деньги за человека, который умер еще в 1998 году, причем за пределами штата. А где-то между октябрем 1998-го и началом нынешнего года появился наш приятель Кейси и занял пустующее место.
Мы помолчали, раздумывая.
Дело в том, что если бы доктор Джефферсон стремился просто к увеличению финансирования, то он попытался бы получить с властей штата деньги и за мертвого Бьюкенена, и за вновь поступившего пациента. Так что дело в данном случае заключалось не только в деньгах. Я заговорил первым:
– Ситуация оказалась бы достаточно удобной в том случае, если бы кому-то нужно было спрятаться.
– Что вы имеете в виду?
– Если Кейси скрывался от кого-то или от чего-то, в таком случае самым простым способом и оказалась бы чужая идентичность, не так ли? Кому удастся что-нибудь выяснить? Ведь и родители Бьюкенена умерли, и сам он умер, причем за пределами штата.
– Правильно мыслите. Так что единственный способ обнаружить подлог – попытаться найти свидетельство о смерти.
– Что вы, скорее всего, и сделали.
– Разумеется. И нам удалось его разыскать, правда, с большим трудом.
Мы снова помолчали, задумавшись об этом новом витке нашего общего дела. Смерть Кейси все меньше походила на простую месть какого-нибудь разгневанного родственника. Явно происходило что-то более значительное.
– Как можно заставить Джефферсона заговорить?
– Я уже заготовил резиновый шланг и винты с накатанной головкой.
– Значит, в Балтиморе действуют именно таким способом?
– Если бы… Парень общается с нами через адвоката. Плохой знак, только вот не знаю, для кого – для него или для нас.
Напоследок я попросил детектива Майерса сохранить информацию о двух смертях Дугласа Бьюкенена в тайне. В мою компетенцию это не входило. Вопрос для полиции, а не для эпидемиолога. Но, тем не менее, я ни на минуту не сомневался, что полицейское расследование вполне может привести нас к выяснению причины заболевания. А еще, совершенно очевидно, я владел ситуацией лучше всех и, следовательно, мог принести наибольшую пользу делу. И уж конечно, совсем не нуждался в том, чтобы Тим Ланкастер совал нос в мою работу.
Сначала Майерс не согласился молчать.
– Я не люблю тормозить поток информации во время расследования, – возразил он. Но в конце концов сдался. – Действуйте быстрее, – такое напутствие я получил напоследок.
– Хорошо, – громко произнес я, стоя посреди комнаты и не выпуская из руки телефон. – Хорошо, хорошо, хорошо.
Правда, кроме свободы от Тима Ланкастера, ничего хорошего не было. Даже вернее было бы сказать, что все как раз обстояло очень плохо. Явно сгущались темные зловещие облака, а вот кто или что стоит за ними, я не знал. Зато знал, что они протянулись через всю страну – от Калифорнии до Мэриленда и еще бог знает куда.
Я сел на стул и задумался. Отвлек меня стук в дверь.
– Да, входи, – отозвался я.
Показалась Брук в просторной футболке, которая служила ей платьем, но не скрывала тренированных мускулистых ног. К сожалению, в ту минуту я так нервничал, что даже не смог в полной мере насладиться зрелищем.
– Как насчет завтрака? – поинтересовалась она.
Я взглянул на часы.
– Мне пора.
– Но ведь еще нет и семи.
– И тем не менее уже поздно. – Я встал. – Мне необходимо поговорить с Глэдис Томас.
Повернувшись, Брук направилась в свою комнату. Но при этом произнесла так, чтоб я мог хорошо ее услышать:
– Нам необходимо с ней поговорить, доктор Маккормик, нам.
Мы не сразу поехали в пансионат «Санта-Ана», где жила Глэдис Томас. Я хотел принять душ и смыть кошачий дух и хроническое недосыпание. И правда, после водных процедур я стал больше похож на человека, однако, натягивая чистое белье и грязные брюки, все еще чихал.
Когда я появился перед Брук, она поинтересовалась:
– Надеюсь, у тебя нет аллергии на моего кота?
– На этого негодяя? Ни в коем случае. Скорее всего, у меня аллергия на тебя.
– Очень смешно. И все же я поеду с тобой.
Так она и сделала. То есть вернее будет сказать, что это я с ней поехал, потому что вместо моего арендованного «бьюика» мы погрузились в ее машину. Из стоящего под навесом ряда машин Брук выбрала красный, с откидным верхом «БМВ». Я, не удержавшись, полюбопытствовал:
– Это тоже от папочки?
Брук сначала открыла мою дверь, а потом направилась к месту водителя.
– Нет. Папочка на самом деле школьный учитель в Виргинии. А это из банка. – Помолчала минуту, а потом добавила: – Ему уже четыре года, так тебе легче?
