По вполне понятным соображениям деликатности задать хозяевам этот вопрос ни вчера, ни сегодня я не решилась.
Разговор тем временем все больше шел об удачной карьере Инги.
— … ну и я постоянно выступаю на мировых конгрессах, могла бы преподавать в Америке и Германии, если бы не Шурик. Он хоть и молодой, но идущий в гору режиссер, ему надо тут жить, чтобы работать. Недавно снял длинный сериал, сейчас художественный фильм снимает. Что-то про ментов. Подарил мне новый «Chrysler» на последний день рождения. На квартиру почти накопили, кстати. Я сейчас принесу тебе все книги, которые мы с ним написали.
— Вместе написали? — спросила я, икнув. Ох уж мне эти котлеты аукнутся, — думала я с тоской.
— Нет, ну что ты? Я пишу научные, а он сборник рассказов выпустил. Он еще и музыку пишет, и группа музыкальная у него есть — «Полный декаданс» называется. Вот он придет, и мы дадим тебе послушать. Он уже два диска записал.
Действительно, вскоре в дверях показался и сам Шурик — режиссер, музыкант, поэт и писатель. Окинув нас надменным взглядом, надел такое же пончо, как у меня, лермонтовским жестом откинул назад длинные волосы, положил себе котлет и тотчас приналег на коньячок.
Инга тоже давно перестала есть и только опрокидывала в себя янтарное содержимое граненого стакана.
Я, испугавшись обидеть хозяев отказом от предложенного коньяка, цедила его сквозь почти плотно сжатые губы и лелеяла надежду, что вскоре уже уместно будет попросить чай.
Поставили сначала Земфиру, потом Гребенщикова, потом заиграл диск шуриковского «Декаданса». Я заметила, что потихоньку начала пьянеть. Особенно это полезно на голодный желудок, — подумала я. Осилить котлету мне так и не удалось, а салат, конечно, под коньяк — не закуска.
— Ты слова слушай, слова! — перебивала меня Инга, когда я делала попытки начать беседу. — Тут вся концептуальность именно в текстах.
…Мы уже пришли,
Мы в конце пути,
Дальше будет свет,
Смерти больше нет… —
хрипел исковерканный надрывом Шурикин голос из запыленных колонок.
Сам концептуальный музыкант поглощал коньяк, ни на кого не глядя.
— Да ладно, что ты к ней пристаешь вообще? Что она может понять? — сказал он наконец.
«Она» — это про меня, — догадалась я. Почему Шурик решил, что я ничего не могу понять, оставалось загадкой. Слушала я из вежливости очень внимательно и даже в паре мест покачала головой в такт музыке. Я вопросительно посмотрела на Ингу. Та скривилась:
— Не обращай внимания. Слушай дальше.
Я продолжала слушать, хотя сложные и бессмысленные в своей навороченности тексты меня уже начали утомлять.
— Ребят! Может, все-таки поговорим лучше? — предложила я, дождавшись паузы. — Давно ж не виделись…
— О чем с тобой разговаривать? — махнул рукой Шурик.
Я опять вопросительно посмотрела на Ингу. На этот раз она заняла солидарную мужу позицию и ничего мне не ответила. Я сделала нормальный глоток противного коньяка. Рот обожгло, и я поморщилась.
— Лимончиком заедай, — кивнула на блюдечко с тонко нарезанным лимоном Селиверстова. — Совсем вы там всему разучились, как я посмотрю.
— Там — это где? — спросила я.
— Ну ТАМ, — ответила Инга.
Я вообще-то была рада, когда получила от Инги ответ и разрешение переночевать. И не только потому, что решился вопрос с бесплатной ночевкой. У меня остались приятные воспоминания о столь тесно проведенных годах молодости. Я была искренне рада ее видеть, и если и пришла в шок от квартиры и предложенного ужина, то, как мне казалось, не подала вида. Сейчас же я явно чувствовала себя какой-то отщепенкой, отверженной, и никак не могла себе объяснить исходящее от семейной пары Селиверстовых высокомерие по отношению к себе.
— Ребят, зачем вы так делите на ТУТ и ТАМ? Это, в конце концов, несовременно, — сделала я примирительную попытку. — Мы там тоже люди, живем тем же самым, чем и вы тут, да и границы теперь имеют почти условную функцию. Если вам надо — раз, получил визу, сел на самолет, и вы там в любой момент. Мы все давно живем на всей планете. Едим японские суши, купаемся в азиатских морях, одеваемся в итальянскую одежду и смотрим фильмы на языке оригиналов.
— Ага, а как меня отымели в прошлом году в немецком консульстве, когда я месячную визу попросил, не знаешь? — сказал Шурик. — Да и откуда тебе знать, впрочем? Сама-то за визой давно ходила?
За визой я действительно ходила давно, но голландский паспорт мне тоже в свое время не принесли на блюдечке с голубой каемочкой, и свою порцию оскорбительных писем от голландского МИДа я тоже получила.
— Ну так, а что вы удивляетесь? У нас с вами страна-то какая? Уже лет восемьдесят подряд противопоставляет себя всему цивилизованному миру. То у нас коммунистические революции, то вырезаем весь цвет нации и душим по лагерям, то холодная война с железным занавесом, то бандитские девяностые, правительство из танков гасим раз в три года, а теперь вообще президент вон устроил показательное шоу, как он всех на Западе имел и «уважать себя заставит»… Газ перекроет вот или цены на нефть поднимет. Хозяин — барин… Россиянам бы давным-давно отменили въездные визы, если бы страна вела себя хоть чуточку цивилизованней и не так агрессивно. Но так то политика, а то — мы с вами. Инга, сколько выпито было вместе, пережито разного… И что теперь, раз я крепкое пить разучилась, то я уже не человек?
Инга покосилась на мужа.
— Да при чем тут крепкое? — сказал он. — Ты на себя посмотри. Сидишь на краешке табуретки, вся будто сахарная. На морде ни прыща. Глаза как двадцать лет назад — чистые и детские. Прямо тургенев ская героиня. Жизнь тебя прям не берет как будто. Что вы там вообще чувствуете и понимаете? Законсервировались в своей внутренней пустоте. У вас там происходит полная атрофия всех мыслей и понятий. Жизнь ваша — стерильная, и ценности исключительно потребительские. Вообще не жизнь, а сплошной чистенький супермаркет. Вот ты чем занимаешься?
Обижать хозяев не хотелось. На меня навалилось исключительно мирное состояние, возможно, сказывался коньяк, и я чувствовала много тепла и почти нежности к Инге и ее агрессивному музыканту-писателю-режиссеру. Господи, ну озлоблен он почему-то, но не виноват же, — думала я. В Москве, правда, жизнь тяжелая, а у меня и впрямь лицо инстинктом выживания не исковерканное.
— Инга! Ну что он на меня кидается? — примирительно сказала я. — Я, конечно, не режиссер. У меня фирма обычная, по недвижимости. Но я вас нежно и трогательно люблю. И у вас тоже прыщей никаких нету. Что он на меня напал-то?
Но лица семейки Селиверстовых уже налились краской от выпитого коньяка. На столе появилась вторая бутылка. И примирительные мои доводы остались без ответа. Более того, Шурик переполз ближе ко мне, развалился на разбитом диване позади меня, так, что я оказалась между ними, и мне приходилось постоянно поворачиваться всем корпусом на сто восемьдесят градусов — то лицом к сидящей напротив Инге, то назад к Шурику.
— Фирма по недвижимости, говоришь? Отличный внутренний рост! — саркастически завел Шурик с дивана. — А ведь ты журналистом была! Интеллигентным человеком! Книжки читала!
Я поняла, что придется отбиваться. Просто так пьяный Шурик уже не останет.
— О господи, Шурик! Я и сейчас книжки читаю. Только пишут в России теперь преимущественно о топ-менеджерах, триллеры про нефтебизнес, бандитские истории, про ночные клубы и блядей. И без упоминания Рублевки или гламура просто никуда. То же и про кино, сорри, уж упомянула твою профессию. А фирма моя по недвижимости не мешает мне оставаться интеллигентным человеком. Да и что такое пресловутая русская интеллигентность? Набор правильных названий. Это читать, то смотреть, правильно расставлять акценты и иметь на книжной полке все положенные фолианты. Прогон по козырям, а сама интеллигентность выражается в смене этих козырей каждые десять лет, и надо тщательно следить, «что» сейчас и «как» принято считать интеллигентным. И общество западное, раз уж вам так необходимо разделить нас на два противоположных общества, — вовсе не такое потребительское, как ваше, например. Россия от столетней голодухи по товарам совсем мозги растеряла, только и занимается, как потреблением. Магазины в Москве работают аж по двадцать четыре часа! Это зачем? Ночами спать спокойно не в силах, если не имеете возможности встать и еще что-то пойти прикупить? И ладно бы только водку ночами продавали, это, в конце концов, удобно в некоторых ситуациях. Но здесь же аж книжные уже работают круглосуточно! Это еще от какого жира понадобилось? Кто-то в пять часов утра вылезет из пижамы и пойдет за Умберто Эко от бессонницы? А в Голландии вот, например, все цивилизованно закрывается в шесть или максимум в восемь вечера. Потому что люди и без торговли умеют себя занять! И обслуживающий персонал вечерами свободен, а не работает в три смены ночами, и соответственно у людей есть шансы на нормальную вечернюю жизнь, на чтение, на размышления, в конце концов. И это в целом поднимает культурный уровень нации, и в Европе, как здесь, не пыряют ножами прохожих от нечего делать и внутренней пустоты. И денег западным людям столько не надо, потому что купил днем и расслабился, ночами за покупками нестись уже ни к чему. Ночами деньги вообще не нужны, хотя бы потому, что все закрыто. И создается впечатление, что можно и на маленькие деньги нормально жить. А не как здесь: и днем и ночью сплошной оптовый рынок, а не страна!
