Александр Петрович чувствовал, что его семейная жизнь под угрозой и следовало бы выложить Карине все как есть, все известные ему факты и все собственные страхи, но что-то внутри мешало ему так поступить. Он говорил себе, что фактов слишком мало, а страхов слишком много, чтобы убедить ее в их обоснованности, что она не поймет его, высмеет и обзовет трусом и все будет еще хуже, чем сейчас. У него не было привычки анализировать свои поступки, он всегда просто ЗНАЛ, как следует действовать, и не интересовался источником этого знания. Но в отношениях с Кариной ему многое приходилось делать впервые, и вот теперь он вынужден был понять, что сам себе врет. Конечно, он сумел бы ей все объяснить и убедить ее в своей правоте, и она не стала бы насмехаться над его опасениями. Дело было в другом. Он знал, что по их следу идет неизвестная и страшная сила, но она их ищет пока вслепую. Где-то на дне его разума, на грани осознаваемого, жила уверенность, что если начать говорить об этой ситуации, обозначить ее словами, преследователь обретет зрение, перестанет тратить время на вынюхивание следов и тогда их дни будут сочтены. В общем, он решил повременить.
Вскоре пришла долгожданная телеграмма из Петербурга, от Фавиловича: «Сонечка пока не родила тчк беременность протекает нормально».
— Избытком фантазии этот человек не страдает, — отметила Карина скептическим тоном.
Адвокат вместо ответа уныло покачал головой.
Что и говорить, обстановка к веселью не располагала. Мало того что отель изначально был выстроен как хотя и привилегированная, но все-таки казарма, к тому же и люди, здесь жившие, создавали мрачноватое психологическое поле.
Одной из наиболее заметных фигур был пожилой азербайджанец, бывший министр своей республики. Даже в ресторан он приходил в сопровождении многочисленных телохранителей, которые тотчас занимали столики вокруг него, он же в центре образованного ими круга принимал пищу в гордом одиночестве.
Единственными обитателями гостиницы, проявившими некоторую общительность, были респектабельные немцы, Дитрих и Эдна. Они, как и Карина с адвокатом, иногда совершали прогулки по берегу и окрестным горам, и вскоре между ними завязалось знакомство. Эдна, в отличие от своего мужа, неплохо говорила по-русски. Когда Карина вскользь выразила удивление, почему они избрали для отдыха столь некомфортабельный отель, Эдна пояснила, что ее муж занимал на родине высокий пост, но его оклеветали и до восстановления справедливости им приходится проявлять осторожность. Карина в свою очередь отрекомендовала Александра Петровича как юриста, расследующего преступления могущественной мафиозной группы, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Постепенно у Карины создалось впечатление, что в гостинице собрался некий интернационал изгоев, каждого из которых на родине основательно оклеветали. Значительная часть постояльцев имела личную охрану, и многие не появлялись даже в ресторане, предпочитая заказывать еду к себе в номер.
Карина чувствовала: ей и адвокату здесь не место. Общая гнетущая атмосфера вызывала нервозность, беспредметный страх и бессмысленную настороженность ко всему и вся. Она перестала понимать своего мужа, а он что-то скрывал от нее, и отчуждение между ними возрастало.
Шла уже третья неделя их невеселого свадебного путешествия. В одну из ночей Александр Петрович проснулся от невнятного беспокойства. Он огляделся и стал прислушиваться. За окнами было еще черно, сквозь занавеску просвечивала изогнутая тонкая нить новой луны. Тишина нарушалась лишь еле слышным далеким собачьим лаем и неровным посапыванием со стороны Карины. Это насторожило его, потому что обычно она дышала во сне бесшумно. Он осторожно сел, спустил ноги на пол и протянул руку к ее кровати: ему показалось, она чуть заметно вздрагивает. Встав, он склонился над ней и тихонько погладил по лицу — оно было мокрым от слез.
Не имея более необходимости сдерживаться, она начала рыдать в голос.
— Ты меня напугал! Почему ты ходишь тихо, как кошка? Я так не могу! Я же тебя предупреждала, что никуда не гожусь как женщина! Почему все так плохо? Мы становимся чужими людьми! Почему мы спим на разных кроватях?
Последнее заявление было совершенно вопиющим: на разных кроватях они спали по ее инициативе. Он уже готов был возразить, но вовремя остановил себя.
— Я не могу так жить, — продолжала она всхлипывать, но уже не столь громко, — и не стой надо мной, ляг рядом, пожалуйста! Я тут мерзну одна, а тебе хоть бы что! Объяснишь ты мне когда-нибудь, что с нами происходит?
— Хорошо, сейчас расскажу.
— После расскажешь! А теперь, наконец, согрей меня! И сними твою дурацкую пижаму, если бы ты знал, как она меня раздражает!
Он забрался к ней под одеяло, и она оказалась вовсе не замерзшей, а, напротив, горячей и лихорадочно возбужденной. От каждого прикосновения она вздрагивала, вскрикивала и всхлипывала, и он, обладая достаточным опытом, тем не менее не мог разобраться, где кончается истерика и где начинаются нормальные сексуальные реакции. Но постепенно все стало на свои места, по крайней мере судя по результату.
Небо за окном посветлело. Карина лежала на спине, прижав его руку к груди, и, похоже, намеревалась уснуть. Но как только он стал пристраиваться поудобнее, чтобы тоже подремать, она, не открывая глаз, произнесла отнюдь не сонным голосом:
— Ничего подобного.
Она села, откинувшись на спинку кровати, затем положила под плечи подушку, явно стараясь устроиться с комфортом.
— Днем ты начнешь рассуждать расчетливо и обдумывать каждое слово, и все опять будет плохо. А ночь и постель, как известно, располагают к откровенности.
Возразить было нечего, и он рассказал обо всем, что его беспокоило, в том числе о своих тайных страхах и опасениях.
Тем временем наступил рассвет, сквозь щель в занавесках пробился еще прохладный луч солнца.
— И ты столько времени держал это в себе? — удивилась она. — У тебя есть странное свойство: тебе просто необходимо что-нибудь скрывать от других, и даже от меня. Иначе ты себя плохо чувствуешь. Ты всегда заметаешь следы, просто так, на всякий случай…
Александр Петрович готов был обидеться: можно подумать, он сам этого не знает… но зачем же говорить вслух… сейчас еще до кота на паркете додумается.
— В древности люди, — Карина, сама того не замечая, заговорила лекторским тоном, и адвокату пришлось сделать некоторое усилие, чтобы подавить улыбку, — избегали говорить о злых силах или давать им имена, и, безусловно, были правы. Ты тоже прав… во всем, кроме одного: наш противник силен, но не всесилен и, главное, стопроцентно материален. Никакой мистической одаренности в нем нет, и, пожалуй… думаю, в этом его слабость.
— Как знать, может быть, ты и права, — ответил он осторожно, — я готов на это надеяться.
В тот день они долго бродили по окрестным горам и увлеченно болтали обо всем на свете, как после разлуки, но странным образом избегали именно той темы, которую собирались обсудить во время прогулки. И только на обратном пути, выйдя к морю и очутившись на пляже излюбленной ими закрытой бухты, они заговорили о неприятном.
— Ты мне вот что скажи, — как бы рассеянно обронила Карина, — если нам угрожает опасность, почему у нас нет никакого оружия?
— Во-первых, не хотелось тебя волновать, да и что в нем проку? Они — профессионалы, нам с ними не тягаться.
— Вот, вот, — обличительно объявила она, — суеверный страх, этого-то я и боялась. Они тебя гипнотизируют, как гадюка скворца, хотя ты еще не видел их глаз.
— Зато я видел их работу.
— Тем более оружие не помешает.
— Ну что же, если ты так считаешь… хорошо.
— И еще… наше жилье, — продолжала она, — я не чувствую себя здесь в безопасности. Посмотри, что за люди тут собрались: самое невинное из того, что у них за плечами, — воровство в особо крупных размерах, а все остальное значительно хуже. По следу каждого из них кто-то идет, сюда направлены сотни прицелов. Это заведение в астральном мире чадит, как поганая заводская труба, здесь просто слет демонов преступности. А служба безопасности чего стоит — сплошные бандиты! А их главарь, этот беглый кагебешник, в его родной Эстонии, надо думать, по нему давно веревка плачет. Он же наверняка сохранил связь со своими бывшими собратьями по разуму… или по его отсутствию… Если те, кто нас ищет, связаны с ними, они вычислят нас на своих компьютерах в пять минут.
— Кажется, твоя филиппика возымела действие, наш отель теперь мне тоже не кажется надежным убежищем.
— Я рада. Наконец-то ты понял, что это не каприз и не блажь… Нам осталось искупаться, и пойдем обедать.
Когда они после купания обсыхали, лежа на горячем песке, Карина спросила, слишком старательно, как показалось адвокату, имитируя тон праздного любопытства:
