Лев Семенович в итоге решился пойти на наиболее экономичный и оправданный шаг: не противодействовать Чеботареву, а просто послать куда подальше и Чеботарева, и вытащенного им из далекой Эстонии господина Витаса Жальгириса. Правда, сделать это предстояло так, чтобы бизнесмены, обидевшись, не свернули свои цеха до того, как "новый русский" Шура приедет за своим золотым ключиком. Не хотелось бы видеть его посреди чистого поля, а потом объяснять, что это за кусок пустыря, огороженный забором, ему продали за 15 миллионов долларов. С таким типом вообще лучше потом дела не иметь, а то и голову оторвать может. Поэтому Бородянский понимал, что следует заключить с прибалтами пакт о ненападении, а в качестве компенсации перекупить у них разом те ваучеры, что они уже собрали. Если Чеботарев и в самом деле ходит, как в воду опущенный, он должен обрадоваться возможности и деньги свои вернуть — вкладчикам то ему платить проценты по прежнему надо, и даже немного подзаработать. Окончательное уничтожение возгордившегося Сергея Степановича Бородянский отложил на потом.
Скоро за столом в кабинете начальника треста вновь сидели господа Витас Жальгирис, Чеботарев и черноволосая красавица Марина. Бородянский вызвал их по делу, которое, по его словам, не терпело отлагательств. Когда его секретарша передала эту новость в офис "Золотого Крюка", Витек дернулся было пробежаться до соседнего магазинчика и купить шампанского, но друзья удержали его: было бы странно, если бы в дневное время на деловой встрече от эстонского бизнесмена пахло спиртным.
— Да у нас в Таллинне все выпивают, когда хотят! Холодно же! — уговаривал Витек, но Марина посмотрела строго, и он сдался.
Теперь они сидели перед Бородянским, который нервно барабанил пальцами по столу и силился решить двуединую задачу: объяснить, почему надобность в супербетоне резко отпала, и, следовательно, услуги эстонцев больше не требуются; заодно сообщить, что пока они могут продолжать работу; и при этом сохранить строгое выражение лица, соответствующее его главенствующему положению во всем этом проекте. Сделать это было непросто, оттого Лев Семенович и нервничал, что вообще-то случалось с ним крайне редко.
— Я не вполне понимать, что вы нам говорить, — сообщил господин Жальгирис после того, как они выслушали сообщение Бородянского: — То есть, что значит, вы хотите получить "Мосармпром" взад?
— Не в зад, а назад, — поправил приятеля Чеботарев, мрачный, как туча.
— То и значит — завод будет приватизирован. То есть не надо его разрушать и пускать на бетон, как мы думали раньше.
— И все-таки я не понять. Наша фирм подписать с вашим трест договор. Мы вложить денег в строительство цехов, мы подкупили станки, мы платить рабочий класс. Чтобы покрыть убытки, мы должны продать супербетон…
— Не надо продавать никакой бетон. А убытки — ну что ж, это бизнес, бывает…
— Это у вас бывает, а у нас убывает! — начал кипятиться Чеботарев. — У нас партнеры, которые со дня на день ждут первых поставок! Мы будем вынуждены платить крупные компенсации, вы понимаете?
— Грабеж, — резюмировал господин Жальгирис, — мы не согласны делать вас, как вы хотеть. Мы будем делать вас, как нам удобней. Поэтому мы выпустим наш бетон.
— Я обращусь в суд, — не очень уверенно предупредил Лев Семенович.
— И вы проиграете, потому что все наши работы велись только после получения от вас же соответствующих разрешений и подписей, так как юридически мы являемся вашими подрядчиками. — парировал Чеботарев.
Бородянскому захотелось разорвать наглеца на мелкие кусочки, кожу принести домой, чтобы повесить на стену в качестве наглядного пособия, а мясо отдать Елене и вечером отведать вкусного борща. Но он понимал, что лучше пока сдерживать эмоции.
— Зачем же так нервно реагировать, Сергей Степанович… Разумеется, все ваши потери должны быть компенсированы. Равно как и… приватизационные паи, которые, насколько мне известно, скупает ваш "Золотой Крюк".
— Вы хорошо осведомлены, Лев Семенович — неужели тоже стали нашим вкладчиком? — съязвил Чеботарев.
— Да нет, своих доходов хватает… Поговорим серьезно: ситуация изменилась. Мне нужен этот завод. Вы потратились на строительство цехов? Посчитаем, сколько они стоят, вам будут выплачены эти деньги.
— Наши цеха стоят несколько меньше, чем наши эстонские друзья перечисляли в ваш трест. Причину этого тоже хотелось бы выяснить.
— Вам ли, старому хозяйственнику, не понимать? Неосвоенные суммы, только и всего. Их немного — тысяч двести, я полагаю, и их вам, конечно, вернут.
— А баобабы из Бурунди? Саженцы что, на слонах везут, к нам они до сих пор не поступили!
— Так поступят! В Бурунди вообще народ крайне неторопливый, живет своей размеренной жизнью, раз в месяц очередного вождя свергает — им до наших проблем дела нет… И микроавтобусы привезут закупленные, и сборно-разборную сауну для трудового коллектива.
— С солярием, за полмиллиона долларов.
— Ее самую. Правда, позднее, вы этого уже не увидите. Так что не стоит беспокоиться. Вы же понимаете, если я захочу, спокойной работы у вас все равно не будет — понравится вам каждую мою подпись по месяцу в приемной ожидать?
— Мы привлечем прессу…
— И я привлеку. Сейчас демократия, прессы на всех хватит. Она вообще любит все, что связано с финансовыми пирамидами. Начнут печатать фотографии бабушек, рыдающих над сгинувшими сбережениями.
— Таких у нас нет.
— Найдем. Я за пять минут целый батальон соберу. Дам каждой по праздничному набору — пачка вермишели, носовой платок и открытка со склада "Роспечати" — они мне за это так рыдать будут, что ваш таллинно-хельсинский мост затопит.
— Весьма цинично, — заметил Чеботарев.
— Зато действенно.
— Мы подадим документы на приватизацию.
— Без моей подписи хоть весь комитет озолотите снизу доверху. А даже если у вас это пройдет — я сделаю еще проще, чем суд. Я просто расскажу одному моему знакомому Александру Сергеевичу, как вы хотите его кинуть.
— Пушкину? — недоуменно уточнил Витас.
— Нет, другому, но тоже хорошо рисует… Вот господин Чеботарев, я думаю, знает, о ком это я…
— Почему мы не иметь права иметь свой завод? Вы мне, Марина, это не говорить! — вдруг вскричал господин Жальгирис. — В этом нет есть логика!
— Вы, уважаемый, издалека приехали, потому и не понимаете, — по-отечески мягко успокоил его Бородянский. — У нас логика своя. "Умом Россию не понять…" — читали когда-нибудь? Рекомендую.
Повисла пауза. Бородянский и Чеботарев обменялись взглядами, полными неприязни. Потом Сергей Степанович тихо произнес:
— Это произвол.
Бородянский даже рассмеялся, откидываясь на спинку кресла и потягиваясь. Он чувствовал, что стоит еще немного нажать, и противник будет сломлен. Ему не впервой было вести сложные переговоры, и метод был прост: довести конкурента до понимания неотвратимости собственного поражения, а потом предложить выход из тяжелого положения. Такой, конечно, чтобы он был выгоден самому Бородянскому. Все равно тонущий хватается даже за соломинку, и только потом смотрит, с какими целями и кем она была протянута.
— Да полноте вам… Я ведь не зверь, правда? Несмотря на то, что произошло между нами, я все-таки не собираюсь лишать вас возможности нормально существовать… Более того: для приватизации мне все равно придется прикупить ваучеры. Так почему бы вам не продать мне свои? Вы вернете свои деньги — ну, как минимум часть денег, потому что я задорого не возьму, крупный опт все же. Не скрою, мне это тоже удобно — время поджимает.
— И на какую же сумму вы планируете приобрести ваучеры?
— Ну, это просто: их должно быть столько, чтобы хватило на 55 % акций предприятия. Еще 15 % останутся в собственности трудового коллектива, который передоверит их мне… В этом случае остальные 30 % пусть кто хочет покупает на денежном аукционе — мне без разницы. Не люблю без надобности кормить государство! Более того, — Бородянский незаметно покосился глазами в сторону Марины, — я даже примерно знаю, кто это сделает. И точно знаю, что это не вы, многоуважаемый Сергей Степанович.
— А чего это вы так смотреть на уважаемую Марину? — грозно спросил господин Жальгирис. Но Бородянский ничего не сказал.
— Под ваучеры мы выдали сертификаты, в сумме эквивалентные 5,5 миллионам долларов, — сказал Чеботарев.
— Дороговато…
— А разве не вы, уважаемый Лев Семенович, на запрос Комитета по имуществу направили такой баланс, что я, когда его увидел, чуть со стула не упал? Этот завод и в свои лучшие времена не стоил даже половины указанной вами суммы!
— Что делать, — притворно вздохнул Бородянский, — времена меняются. При этом для некоторых они остаются лучшими, а для остальных нет. Видите ли, я все делаю очень аккуратно — чего, кстати, всегда недоставало вам. Я ведь должен перед покупателем отчитаться за сумму, которую собираюсь принять от него в качестве оплаты? Не могу же я продать ему за 15 рублей вещь, которая стоит всего четыре…
