Он вернулся в офис и снова уселся в кресло, задрав ноги на стол. Сосредоточенно глядя на голый участок белой стены, Уоррен заставлял свой мозг работать с таким напряжением, какое тот только был способен выдержать. Уоррен пытался установить простейшие связи между событиями. Он перебирал все возможные альтернативы, затем начинал по-новой, прорабатывая их в уме с максимальной осмотрительностью, беспристрастно и неторопливо. Сначала про себя, потом вслух, и голос Уоррена едва заглушал его собственный дрожащий шепот, прорывавшийся неизвестно откуда. Уоррен встал, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Оттуда в тускнеющем свете дня на него спокойно смотрели его глаза. Это не были глаза безумца.
Он снова сел за стол, опустив локти на его успокаивающую деревянную поверхность. Наступили сумерки. Уоррен просматривал сделанные полицией фотографии. Секундная стрелка его часов делала круг за кругом, унося время человеческой жизни. Если он не допустил какой-то грубой ошибки при обследовании бамперов, если не погрешил против логики при отборе альтернатив, если взял на себя смелость предположить, что автомобиль Джонни Фей действительно столкнулся с фургоном Дан Хо Трунга и между этим событием и смертью вьетнамца существовала какая-то связь, – все равно оставались вопросы “почему?” и “как?”.
Да и не было никакой связи во всем этом, за исключением, может быть, той ярости, образчик которой Джонни Фей продемонстрировала в офисе, ее тяжелого характера и обвинения, высказанного Альтшулером. И за исключением ее братьев. Но все это было слишком натянуто.
Могу я напрямую спросить ее? Провести умное расследование? Выяснить, где она была в тот день, в тот вечер? – спрашивал он себя. У меня нет оснований для таких вопросов. Но ведь если она невиновна, то она и не поймет, чего я добиваюсь, скажет, где она была, – следовательно, я ничем не рискую. Если же убийцей является она, то Джонни Фей будет отвечать уклончиво, возможно, придет в ярость. И тогда я все увижу и узнаю правду. Но в этом случае и она поймет, что мне все известно. А это значит, что я рискую всем. Я уже не буду ее адвокатом и не получу даже грошового доказательства.
Уоррен взглянул на часы: было около восьми. Он собрал бумаги, закрыл офис и поехал в “Рейвендейл” переодеться для вечеринки с Мари Хан.
Бородатый мужчина по меньшей мере шести с половиной футов ростом похлопал Уоррена по плечу и прокричал, заглушая шум голосов:
– Итак, маленький приятель, почему вы явились на этот патриотический праздник несоответствующим образом одетым?
– Просто не знал, что это костюмированный вечер, – признался Уоррен.
– Что?
Уоррен что есть мочи крикнул:
– Я говорю: саронг мой подсел в сушилке!
Бородатый великан загоготал и направился к плавательному бассейну, который находился на лужайке за домом. Уоррен проследовал по тому же маршруту, прихватив в баре бокал “пина-колада”.
Это был уже четвертый его бокал с того момента, как они с Мари Хан прибыли на празднование Четвертое июля, вечер, проводившийся “Хьюстонскими высокими техасцами” в доме одной супружеской пары, чей совместный рост, по подсчетам Уоррена, должен был составить двенадцать футов и пять дюймов. Пятьдесят громадных гостей, казалось, никак не вписывались в пропорции дома. Большая их часть переместилась на лужайку, сводом которой служило необъятное июльское небо, усыпанное звездами. Вот где гости могли спокойно распрямить свои конечности и в ритме диско от души повилять бедрами, не рискуя при этом просверлить дыру в потолочном перекрытии.
Многие из высоких людей явились к бассейну с бокалами в руках. Уже не было необходимости переодеваться, поскольку объявленная тема фиесты, написанная компьютерным шрифтом на плакате, который протянулся через весь двор (хозяин работал программистом в фирме “Компак”, но вполне мог быть и не знаком с принятыми правилами орфографии), – была следующей: “Низависимость южных марей”.
– Черт побери! – воскликнула Мари, когда они с Уорреном подошли поближе и увидели, что все, кто собрались у бассейна, опоясаны ремнями, одеты в индейские юбочки, украшены перьями и гирляндами из ракушек. – Как я могла забыть обо всем этом?
– Возражаю, – сказал Уоррен. – Зато я знаю об этом черт знает сколько.
– Мы поболтаемся, – предложила Мари, – а затем можем раздеться донага, прыгнуть в бассейн, и никому до этого не будет дела, а нам с тобой и того меньше.
Уоррен напомнил, что одному из них еще предстоит вести автомобиль до дома, а это больше тридцати миль по автостраде и в праздничную ночь.
Мари рассмеялась:
– Расслабься, адвокат. Даю тебе слово, что ты вернешься целым и невредимым.
Было ли это занудством с его стороны? Подспудным желанием добраться до постели живым? Вряд ли. Просто Мари была чудачкой, тихой авантюрьеркой. Обдумывая это, Уоррен на какое-то мгновение оставил свой мозг открытым, незащищенным, и в ту же минуту им овладела неожиданная идея. Уоррен заколебался, но, будучи чуть более опьяневшим, чем это ему представлялось, он моментально проделал путь от колебаний к твердой решимости. Это было нечто такое, что ему просто необходимо было сделать. Не то, что он мог бы сделать нынешним вечером, а то, что он обязан был сделать: ощущение настоятельной необходимости этого жгло Уоррена, словно йод открытую рану. Завтра могло оказаться уже поздно. Как же Уоррен упустит такую прекрасную возможность? Как не ухватится за столь срочное дело?
Гул в его голове был на редкость необременительным, хотя Уоррен знал, что стоит ему проглотить еще порцию этого охлажденного рома, и он потеряет над собою контроль. Уоррен расшевелил затвердевшие было уголки своего мозга. “Сначала позвони, – сказал он себе, – потом отправляйся!” Он поставил свой бокал на столик, стоявший во дворе, и вернулся в дом. Часы показывали 11.25.
В ванной комнате нашелся настенный розовый телефон. Усевшись на закрытое сиденье унитаза, Уоррен набрал номер клуба “Экстаз”, того самого, хозяйкой которого не желала признавать себя Джонни Фей Баудро. Раздалось пять гудков, прежде чем Уоррен услышал какой-то резкий звук, а затем произнесенное кем-то название клуба.
– Оператор междугородней. Персональный разговор из Корпус-Кристи для Джонни Фей Баудро, мэм.
Пятисекундное ожидание оказалось короче, чем он предполагал. Она, по-видимому, находилась где-то совсем рядом.
– Алло? Мама, это ты? Что случилось?
Уоррен прервал связь, несколько раз потыкав кнопку “#”, а затем нажав рычаг настенного аппарата в надежде, что ему удалось сымитировать разъединение на телефонной станции.
* * *
Виляющие стройные ноги Мари с их изящными икрами покачивались в прозрачной воде бассейна. Мари разговаривала с двумя женщинами в индейских юбочках. Уоррен поймал ее взгляд, и она, извинившись перед собеседницами, подплыла к нему. Уоррен никогда по-настоящему не замечал, какой красивой она была. В ней больше бросалось в глаза другое: этот ведьминский смех и поток солдатских острот.
– Мне здесь очень нравится, – сказал Уоррен, – но я должен еще кое-куда съездить. Кое о чем позаботиться. Мне следовало сказать тебе об этом раньше. И, возможно, мне понадобится некоторая помощь.
– Мальчик, какой ты таинственный! – воскликнула Мари так, словно она давно уже об этом подозревала, а он вот только признался.
– Мне нужен человек, который мог бы постоять на шухере. И быть моим свидетелем. Но никаких вопросов.
– Только один, мой извращенный друг, если ты не возражаешь. Ты решил ограбить банк?
– Нет, сфотографировать автомобиль.
Мари не стала чинить допрос: она, казалось, предпочитала поэзию неизвестного грубой прозе реальности. Это как нельзя лучше подходило Уоррену. Мари была секретарем в суде Дуайта Бингема, что тоже было важно.
На темной улице, за полквартала от дома, где проходила вечеринка, Уоррен открыл дверцу своего “БМВ”.
– А камера у тебя с собой? – спросила Мари.
– Нет, мне придется… о проклятье! – простонал он. – Этот чертов фотоаппарат остался у Чарм.
Мари быстро дотронулась до его руки кончиками своих холодных пальцев.
– Не переживай! Камера есть у меня. И вспышка. И пленка. Просто заскочим ко мне, я все это прихвачу, а потом поедем туда, куда тебе нужно, и сделаем все, что надо.
* * *
Через полчаса Мари стояла переобутой в сандалии на ремешках и свободное хлопчатобумажное платье с поясом из многоцветного таиландского шелка. Она щелкнула задней крышечкой своего “Пентакса” и заправила свежий ролик “Кодак-200”. Было двадцать минут первого ночи. Уоррен направил машину в сторону Ричмонда.
Мари закрыла глаза и молчала почти до того момента, когда прибыли на место. Уоррен думал, что она спит.
– Хочешь шутку?
