А как иначе?..
В «населенки» вошли армейские «Уралы» и бронетехника, в ворота и двери застучали приклады автоматов, во дворы и дома вломились солдаты, которые, топча грязными башмаками чистые полы, прошли по комнатам, вытаскивая из постелей и бросая на пол мирных жителей…
Солдаты и младшие командиры были озлоблены и на этот раз ни с кем особо не церемонились. Чему виной была та подбитая боевиками бээмпэшка, в которой заживо сгорел такой же, как они, солдат!..
Понять их было можно…
Алик пропал, ничего о себе не сообщив. Он не пришел вечером, не пришел ночью, не пришел на следующий день и через несколько дней тоже! Он пропал, словно его и не было!
Уже на следующий день Света была уверена, что случилось самое-самое худшее — что он ушел к другой! Вернее, его увели!.. Она представляла, что сейчас он где-то там обнимается с незнакомой ей женщиной и говорит ей ласковые слова. Отчего ей становилось совсем невмоготу, и тогда она представляла менее трагические картинки — что как будто его переехала машина и он лежит мертвый на асфальте.
На самом деле Алик был жив, хотя Светка была недалека от истины, так как его действительно увели, но не разлучница…
В четверг к Светке пришли его друзья и сказали, где он пропадал все это время.
— Он в тюрьме, — сообщили они.
— Алик?! — облегченно вздохнула Светка, потому что тюрьма была лучше, чем если бы разлучница, и лучше, чем переехавшая его машина. Слава богу, что всего лишь тюрьма!
Но первое мгновенное облегчение сменилось новой тревогой. Потому что тюрьма тоже могла быть разлучницей!
— За что его? — спросила она.
— Считай — ни за что, — ответили его друзья. — Он одного борзого фраера, который «бабки» заныкал, проучил, а тот в ментовку капнул.
Эти чеченцы говорили не на родном языке, эти говорили на производственном языке.
— Ну, короче, он тому рога обломал, и теперь ему дело шьют. Помоги, да!..
— Я?! — поразилась Светка. — Чем я могу ему помочь?..
И заметалась по квартире, сбрасывая в пакеты какую-то еду и теплые вещи, потому что слышала или в кино видела, что зэкам в тюрьму посылают продукты и шерстяные носки.
— Эй, слушай, не нужна ему хавка, есть у него хавка! — остановили ее гости. — Мы ему целый ящик передали! Зачем ему кушать…
— А что тогда нужно? — бессильно опустила пакеты Светка.
— С нар его надо вытягивать, пока ему менты все потроха не отбили!
— Да… конечно… надо, — растерянно согласилась Светка, не понимая, что от нее хотят. — Нужно дать деньги?..
— «Бабки» само собой, — кивнули друзья, — но одних «бабок» будет мало. Тот фраер чуть копыта не откинул.
— Тогда я… ничего не понимаю… — совсем растерялась Света.
— А чего тут понимать? У тебя ведь отец, кажется, в ментовке работает?
— Да, в милиции.
— Ну вот! Он его живо из тюряги на волю выдернет!
Да, действительно, отец… Он бы, наверное, мог. Но он никогда на это не пойдет, он не любит Алика, потому что терпеть не может кавказцев.
Что же делать?..
— Ты потолкуй с ним, — учили друзья Алика. — Ты же дочь! Поплачь, попроси, на коленки встань. Спасать надо Алика, да!..
Света поговорила. Она пришла к отцу, долго мялась и изображала оживление, пытаясь найти какие-нибудь общие темы для разговора, но они не находились. Отец, сидя перед включенным телевизором, не отвечал, демонстративно уперевшись взглядом в развернутую газету. С дочерью, изредка бросая недовольные взгляды на мужа, говорила только мать.
Когда дочь вышла перепеленать ребенка, мать толкнула мужа в бок, тихо и злобно прошептав:
— Ты чего дуешься как мышь на крупу, чего молчишь-то?! Она дочь ведь тебе!
— А ты знаешь, зачем она пришла? — зло спросил тот, хрустя газетой.
Мать считала, что для того, чтобы помириться с ними. Давно уж пора!
— Как же!.. Она за «чурку» своего пришла хлопотать!
И верно!
— Алика посадили! — сказала, устав заигрывать с отцом, Светка.
— Знаю! — ответил тот, еще громче хрустя газетой.
— Помоги ему… Пожалуйста.
— А ты хоть знаешь, за кого просишь? — зло спросил ее отец. — Ты знаешь, что он человека чуть не убил?
Светка подавленно молчала.
— А знаешь за что?.. За то, что он дань ему отказался платить. Он ведь «бык», твой Алик.
И подумал, что точно — «бык», дважды «бык» — по профессии и по своей натуре, раз дочь его обрюхатил!
— А знаешь, почему «бык», — потому что «быкует», потому что с лохов на рынке «бабки» снимает! А если те не отдают — рога им обламывает.
«Да, точно, его друзья так и сказали… про рога», — вспомнила Света.
— Вот с кем тебя угораздило связаться. С уголовником!
— Нет, он не такой! — отчаянно замотала головой Света. — Он — хороший! Ты о нем так говоришь, потому что не любишь его!
— Дура ты! — вспылил отец. — На, полюбуйся.
И бросил на стол пачку фотографий. На фотографиях был человек в луже крови. У человека было перерезано горло, и от этого его голова была неестественно запрокинута назад. Очень далеко запрокинута, как если бы он был куклой, у которой отломили голову.
Светка испуганно отбросила фотографии.
— Что, не нравится? Это я из дела взял. Не из этого, из другого. Но там он тоже проходил!
Светка замотала головой и заплакала. Она не верила, не хотела верить! Потому что если во все это поверить, то получается, что Алика на порог пускать нельзя. А она не могла не пускать, у нее никого, кроме него, не было!
— Нет, это все не так, это ты специально говоришь! — закричала она, подозревая отца в худшем, в том, что он врет, чтобы отвадить ее от Алика! Что он специально выбрал такой момент… А может, даже это он сам посадил Алика в тюрьму!
Этой мысли она ужаснулась и разрыдалась в голос.
Но эта мысль была спасительной, потому что теперь, что бы ее отец ни говорил, она могла ему не верить. И фотографиям не верить. И всему…
Верно говорят — любовь слепа. А еще глуха. И слабоумна. Такое вот разрушительное, по своему влиянию на женский организм, чувство. Просто чума какая-то!..
— Помоги, я тебя очень прошу! — бухнулась на колени и стала биться лбом о ковер Светка.
Растерявшийся отец соскочил с кресла и, обхватив ее за под мышки, стал поднимать на ноги. Но Светка выла пуще прежнего.
— Молчи, дура! — гаркнул на нее отец, пытаясь погасить истерику окриком. Хотя гаркнул, сам еле сдерживая слезы.
— Не ори на дочь! — прокричала расчувствовавшаяся мать.
В соседней комнате благим матом заорал проснувшийся ребенок.
Дурдом! Причем женский! То есть самый неодолимый!
— Если ты не поможешь, я наложу на себя руки! — кричала, причитала Светка, кусая губы.
— Она же убьет себя! — выла жена.
Ребенок орал, потому что хотел есть и спать. Отец обхватил голову руками.
— Заткнитесь, вы, обе! — рявкнул он.
Но не тут-то было.
— Я убью себя! — грозила, сама себе веря, Светка.
— Она убьет себя! — пугалась, веря дочери, мать.
— Ну сделай хоть что-нибудь! Он ведь муж мне!
— Сделай, она же тебе дочь! Общий, в три глотки, вой перенести было невозможно.
— Хорошо, я попробую, — поддался отец, потому что меньше всего хотел видеть свою дочь висящей где-нибудь в туалете на полотенцесушителе. Терять дочь ради какого-то «черномазого» он не хотел. — Я узнаю подробности дела…
А дело было простое — Алик с толпой таких же, как он, чеченцев пришел на рынок собрать деньги с торговцев за место. Потому что этот рынок был «под ними» и каждый, кто на нем торговал, должен был им «отстегивать». Причем немало, так как они тоже «отстегивали» — чиновникам, милиции и своим воюющим в Чечне «братьям».
Один из торговцев платить отказался. Категорически, тряся в воздухе какими-то квитанциями. На его копейки можно было бы плюнуть, но если плюнуть, то завтра другие тоже платить перестанут.
Пришлось разъяснить ему правила торговли.
Торговца уронили на асфальт, попинали, разбросали его товар. И ушли.
Но торговец оказался уважаемым человеком, инженером, у друзей которого были связи в ментовке, и делу дали ход. Потерпевшего, который опознал их в больнице по фото, звали Точилин Петр Степанович. Он даже каким-то там доктором был, почти академиком…
Нескольких «чехов», среди которых был Алик, взяли под стражу. Оставшиеся на свободе приятели попробовали их отмазать, но на этот раз даже «бабки» не помогли. Наверное, потому, что местные менты только что приехали из командировки в Чечню, привезя с собой три «цинка», и были злы как собаки.
На кавказцев наехали вполне конкретно, избив дубинками и рассовав по камерам, где на них тут же наехали натравленные ментами уголовники. Вообще-то блатные с «чехами», памятуя о кровной мести, связываться не любили — это тебе не «мужики», которых можно без опаски хоть даже в парашу макать. «Чехи» — дело другое, эти злопамятны и мстят, себя не жалея. Но если «гражданин начальник» попросил, то отказать ему никак нельзя.
