Виктор Пронин - Ошибка в объекте

Она вышла в другую комнату и, склонившись к столу, принялась шариковой ручкой выцарапывать данные паспорта на каком-то клочке газеты. А он мучительно остро почувствовал, что нехорошо это, но сдержался, промолчал, только пристально посмотрел тете Тасе в затылок с тощим пучком волос.

– Тут написано, что вы из Львова, – хозяйка искоса глянула на Николая.

– Раз написано, значит, так и есть, – тихо ответил он.

– А вы сказали, что приехали из Тамбова...

– Раз сказал, значит, приехал из Тамбова. А прописан во Львове. Что здесь непонятного?

– А поезд пришел из Москвы... – хозяйка улыбнулась.

– Ну и что? – Николай в упор посмотрел ей в глаза.

– Больно много перемещаетесь... Только и того... Я и сказать ничего не хотела... Просто так... – она увидела в его глазах что-то заставившее ее так невнятно, скомканно оправдываться.

– Заскакивал я в Тамбов на пару дней... С товарищем служили вместе, вот и решил поглядеть, как он живет в славном городе Тамбове... Ничего живет, – добавил он вроде про себя.

В парикмахерской пол и стены были залиты солнцем, зеркала сверкали слепящими бликами, даже на никелированную штангу вешалки было больно смотреть. Николай оказался первым посетителем и некоторое время стоял в прямоугольнике двери, с удивлением осматривая пустые кресла. И вдруг увидел себя.

– Да, старик, – только и протянул он.

Перед ним во весь рост красовался тип с заросшей физиономией, всклокоченными волосами и бегающим взглядом. Джинсы были, правда, в порядке, но свитерок не мешало бы освежить, а то и вовсе сменить.

В зал вошел пожилой смуглый человек, быстро взглянул на Николая и прошел мимо, сразу, видимо, вынеся ему свой приговор.

– С чем пожаловали, молодой человек? – спросил парикмахер, копаясь в своем ящике.

– Марафет будем наводить, батя.

– По всем статьям марафет? – уточнил старик.

– По всем, батя.

– Постричь? – старик смотрел на него в зеркало, не оборачиваясь. – Побрить? Маленький массажик? Головку помоем?

Не отвечая, Николай поудобнее уселся в кресло, еще раз пристально глянул себе в глаза.

– Поехали, батя. Покажи, чего умеешь... Шею не подбривать, виски не снимать и вообще постарайся не наследить на голове. Чтоб никто не догадался, что я из парикмахерской, усек?

– Десятка, – ответил старик.

Николай молча вынул красненькую бумажку и положил ее на стеклянную полку. Старик взял ее, опустил в громадный карман белого халата и щелкнул пальцами.

– Валяй, – сказал Николай и, откинув голову, закрыл глаза.

Через час он придирчиво рассматривал себя в зеркало. Старый мастер, конечно, поработал на славу. Но ни изысканный пробор, ни гладко выбритые щеки не могли скрыть неуверенного, настороженного взгляда.

– Что скажете? – остановился за спиной парикмахер, ожидая похвалы.

– Ты, батя, мастак, нет слов. Но, если бы еще и немного удачи мне подбросил, тебе бы цены не было.

– А это не по моей части, – старик развел руками. – Что мог, сделал, а остальное...

Он не договорил, увидев вдруг, что посетитель замер, пристально глядя в зеркало, но не на себя, а чуть в сторону, туда, где отражалось окно. Николай увидел, как, прижавшись лицом к окну, на него смотрит Фетисов. Он узнал и его прическу, и сморщенный лоб, и вскинутые брови, узнал даже улыбку. Фетисов смотрел прямо на него и делал какие-то знаки, вроде вызывал к себе, на улицу, и улыбался широко, радостно, показывая крупные белые зубы.

Старик оглянулся, присмотрелся слабыми глазами и махнул рукой – чего, дескать, там стоять, входи! Фетисов кивнул головой, направился к двери. Николай не оборачивался. Страшная усталость навалилась на него, он не мог сделать ни шага и только медленно-медленно, будто преодолевая сопротивление, начал поворачивать голову от зеркала к входной двери, в которую уже входил Фетисов, улыбающийся, оживленный, сутулый. Николай встретился с ним взглядом и весь осел в кресле – тот даже не был похож на Фетисова.

Не сказав больше ни слова, Николай быстро покинул парикмахерскую, перешел через улицу, почти вбежал в гастроном, отыскал отдел с рядами бутылок...

– Девушка, – он постарался улыбнуться легко и шаловливо. – Не дайте погибнуть во цвете лет, а? Чекушечку бы, а?

– Двух еще нет, – она показала на часы, висевшие на стене.

– А на моих уже вечер, – Николай скорчил страдальческую гримасу. – Я быстренько, девушка! Без сдачи, – он положил пятерку на прилавок. – Раз – и меня нет, а? Не дайте погибнуть!

Он улыбался из последних сил, улыбался почти как прежде – чуть сморщив лоб, глядя заговорщически, многообещающе, и понимал: ничего не получается, кроме откровенного заискивания. «Прокол, Коляш, прокол! – говорил он себе. – Она даже не захотела поболтать. Коляш, от тебя разит непрухой. Плохо, Коляш... Ты меченый. Даже эта вонючая тетя Тася рассекла тебя вмиг. И эта задрыга двадцати неполных лет тоже рассекла... Что творится, что творится!»

Он вышел из магазина, бесцельно оглянулся по сторонам.

– Бутылка нужна? – спросил подошедший детина в синем спецовочном халате грузчика.

– Чекушка! – ответил Николай со вспыхнувшей надеждой.

– Гони пятерку. При мне, – грузчик показал оттопыривающийся карман.

Взяв чекушку, Николай направился к автомату с газированной водой. Не обращая внимания на прохожих, он вылил всю водку в стакан, она даже полилась через край по граненому сверкающему боку. Бросив чекушку в кусты, Николай медленно поднес стакан ко рту, ощутив прохладу чистого стекла, увидев сквозь водку яркую зелень сквера, собственные мокрые, сдавленные о стекло пальцы. И несколькими большими глотками выпил, почти не ощутив горечи. Потом подставил стакан под краник и еще до того, как он наполнился водой, почувствовал спасительный жар внутри. Его боли и страхи ослабевали, уходили.

– Отпустило, – сказал он. – Надо же – отпустило.

И пошел к морю. Оно оказалось совсем рядом. Ослепительно синее, покрытое солнечными бликами. Свежий ветер гнал к берегу волну, раскачивал верхушки деревьев, играл складками платьев загорелых девушек. Николай подошел к двум, что-то сказал шутливое, безобидное, он умел говорить такие слова. Но девушки, едва увидев его, замолкли и, не ответив, отошли в сторонку. И еще одна девушка, которая приглянулась ему, которую он по привычке хотел осчастливить беззаботным разговором, заметив, что он направляется к ней, сорвалась и отошла к друзьям.

– Прокол, – пробормотал Николай озадаченно, – опять прокол... Что происходит, Коляш? Что с тобой происходит?

Обедал он в маленьком ресторанчике под открытым небом. Выпил еще стакан водки, а вечером – бутылку вина. До полуночи искал свое новое жилище, на ощупь пробирался в каморку, сшибая по пути грохочущие вещи, не раздеваясь, упал на кровать и тут же заснул. А проснулся слишком рано – тяжело колотилось сердце, болела голова, в душе была пустота. Его охватило какое-то неприятное состояние, когда все кажется лишним, ненужным и даже своя собственная жизнь, кажется, обременяет.

Стараясь не столкнуться с хозяйкой, Николай поднялся и пошел искать знакомого грузчика, опять купил у него за пятерку маленькую бутылку водки и выпил у автомата с газированной водой.

В повторении вчерашних действий, в узнавании улиц, предметов, запахов было что-то обнадеживающее. К девушкам он уже не подходил, но познакомился со странной компанией пожилых людей, которые называли друг друга уменьшительными и ласковыми именами вроде Жорика, Валика, Юрика, и было у них что-то неладно в жизни, и пили они с утра до вечера с кем придется и как придется – в ресторане, в подворотне, прямо в магазине у прилавка. А говорили о том, где, как, с кем и с какими приключениями пили раньше, и продолжалось это несколько дней, пока Николай не обнаружил, что денег у него осталось как раз на билет домой, и он на маленьком самолетике улетел в Краснодар, там взял билет до Львова и к вечеру того же дня сидел с Борисом в знакомом кафе и с возрастающим ужасом слушал его торопливый свистящий шепот...

– Слушай, старик, – Борис опасливо обвел взглядом кафе и, убедившись, что никого, кроме них, в зале нет, заговорил еще тише, – ты что натворил?

– А что? Ничего! – Николая раздражал страх приятеля.

– Меня вызывали в милицию и спрашивали о тебе, – свистел и брызгал в ухо Борис. – И Костомаху вызывали! Говорили, что ты совершил какое-то преступление, и что объявлен всесоюзный розыск, и что вообще тебе никуда не деться... Они вышли на тебя, старик!

– Неужели вышли? – переспросил Николай.

– Они говорили... Ну, в общем, чего темнить – они говорили об убийстве. Это верно?

– Да, пришлось одного пришить.

– Они вышли на тебя!

Борис умудрялся, не вставая со стула, все время суетиться – подергивал плечами, мял пальцы, ерзал на стуле, оглядывался. Наконец Николай не выдержал.

– Слушай, Брек! Перестань мельтешить. У тебя что, в заду свербит? Встань и почешись!