— Тебе не следовало бежать из дома, — сказал он.
Девочка пыталась сфокусировать на нём взгляд. Он не был уверен, что она поняла, что он сказал.
— Твоя мама наверняка очень волнуется, — сказал он. — Ты вообще думала о том, что она может сейчас волноваться?
Она снова не ответила.
Это ему не нравилось. Когда он подобрал её прошлым утром, он думал, что она очередная шлюха. Глупая ошибка. Он был уставшим, испуганным и ненаблюдательным. Кроме того, она сказала, что знает Сокорро. Он помнил каждое её слово…
«Мы с Сокорро старые подруги».
Лишь потом он понял, что он солгала. Это была убежавшая из дома девочка, которая сказала бы всё, что угодно, только бы он её подвёз. Но было уже поздно. Шлюха на Коновер Авеню узнала его, а теперь и девочка могла его опознать.
К счастью, у него получилось усыпить её прямо в машине. А теперь у него не было иного выбора, как убить её. Он не привык убивать по необходимости. Это убийство не принесёт ему удовольствия. Скверная идея — убивать без радости.
Но он ничего не мог с этим поделать и вины за собой не чувствовал. Виновата была девочка — за то, что убежала. И её мать. Девочка то и дело звала маму с тех пор, как он похитил её.
— Твоя мать должна была лучше о тебе заботиться, — сказал он. — Ты не должна была убегать от неё.
Она тихо стонала. Судя по всему, она всё ещё ничего не понимала.
Он не понимал, почему он до сих пор её не убил. То, что девочка до сих пор жива, сулило проблемы. Ему приходилось периодически добиваться того, чтобы она немного поела и попила. Пару раз он развязывал её, чтобы она могла воспользоваться ванной в подвале. Слишком накачанная таблетками, она послушно делала всё, что он говорил.
И всё же, он неизбежно убьёт её, он знал это. Он видимо просто ждал подходящего момента, а момент ещё не пришёл. Всё-таки он был цивилизованным человеком, который хотел сделать всё цивилизованно.
Но держать её в плену было рискованно. Он уже однажды имел дело с опасностью. Следующий раз может быть его последним. Он не любил риск. Он не любил опасность.
Она застонала немного громче. Теперь она смогла сфокусировать на нём взгляд. Он увидел, как в них растёт страх. Он потянулся за шприцом и сделал ей укол в руку. Она тут же снова притихла.
* * *
— Теплее, — сказал Хэтчер с тёмной улыбкой.
Райли понятия не имела, что он имел в виду. Он что, думает, что это детская игра в прятки?
Они уже два часа не вставали со стульев. Всё это время они говорили без остановки. Пока Райли не считала их разговор особенно информативным, но и скучным он совсем не был.
Хэтчер расспрашивал её о таких подробностях, которыми не интересовались даже Морлей или Брент Мередит. Особенно его заинтриговал Гаррет Хольбрук, брат жертвы Нэнси Хольбрук. Хэтчер нашёл странным тот факт, что Хольбрук настоял, чтобы убийством Нэнси занялось ФБР, а с тех пор в расследовании не участвовал. Райли тоже это удивляло.
«Что ты о нём думаешь?» — то и дело спрашивал он Райли.
К сожалению, Райли не знала, что и думать.
Но Хэтчеру было гораздо менее интересно то, что она заметила или узнала, нежели то, как она действовала или реагировала — он хотел знать, что она на самом деле делала и какие были её чувства по этому поводу, до самых мелочей. Он требовал, чтобы она рассказала всё, что произошло с тех пор, как они с Биллом приземлились на джете ФБР в Фениксе в прошлую субботу.
Каково ей было посетить настоящий бордель? Что она ощущала, притворяясь шлюхой? А когда спасла девочку-подростка? Или когда подозреваемый ускользнул у неё между пальцев на остановке фур?
Потом он вернулся к тому, как она притворялась проституткой.
Он сказал:
— Хотел бы я это видеть.
Когда она ничего не ответила, он добавил:
— Ты хорошо выглядишь. Как вы ладите со своим партнёром? Как ему нравится то, что в твоей жизни есть и другие мужчины?
Она проигнорировала и эти вопросы. Наконец он кивнул и сменил тему.
Вопросы начинали смущать Райли. Интерес Хэтчера к личной жизни Райли казался ей извращённым, даже вуайристическим. Ей всё больше казалось, что он на ней зациклился. Неужели она проделала весь этот путь лишь для того, чтобы удовлетворить его нездоровое любопытство?
Наконец, беседа повернула в то русло, которое Райли считала совсем не относящимся к делу. Он потребовал от неё полного отчёта о срыве Эприл и о том, как Райли бросила вызов Морлею, бросив всё и умчавшись к ней на помощь.
После этого он начал пытать её о её визите к отцу, во всех подробностях. Он настоял на том, чтобы она дословно пересказала весь её неприятный визит. К чести её памяти, она помнила каждое слово.
«Почему?» — думала Райли.
Это было последнее, что она хотела бы обсуждать. Она хотела забыть обо всём, связанном с её отцом раз и навсегда. Она всем сердцем надеялась, что больше никогда не увидит его снова.
А Хэтчер, казалось, играл с ней. И ей с каждой минутой нравилось это всё меньше и меньше.
Наконец, он откинулся на стуле, его очки сидели низко на его переносице.
— Теплее, — снова сказал он.
Его слова бесили её.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
Он сидел, улыбаясь, и снова молчал.
— Мне нравится твой отец, — наконец сказал он.
Райли подавила желание сказать, что ей он совсем не нравится. Она промолчала.
— У нас с ним много общего, — добавил Хэтчер.
Теперь Райли пришлось остановить себя, чтобы не сказать, что она с этим согласна. И Хэтчер, и её отец были в своём роде оба монстрами. Они оба убивали больше, чем следовало бы — её отец во Вьетнаме, Хэтчер — в молодости на улицах. Они оба были манипуляторами и использовали других людей. И ни один из них не был по-настоящему способен на жалость.
— Ты недостаточно уважаешь своего отца, — сказал Хэтчер.
Злость Райли вскипала. Она с трудом сдерживала её. Он лишь порадуется, если она взорвётся перед ним.
Он наклонился к ней, заглянул ей глубоко в глаза и мрачно улыбнулся.
— Ты на правильном пути, — сказал он. — Ты должна слушать своего отца.
Он долго удерживал её взгляд. Затем повернулся и крикнул:
— Охрана, я думаю, на этом всё.
Он встал со стула, а охранник открыл раздвижную дверь.
— Это всё, что ты мне скажешь? — спросила Райли.
— О, я сказал достаточно, дорогуша. Я сказал всё, что тебе надо было услышать. Однажды ты поблагодаришь меня. Поверь мне, ты меня ещё будешь благодарить.
Хэтчер вслед за охранником вышел в открытую дверь. Охранник снова задвинул дверь с тяжёлым железным звоном.
— И мы встретимся снова, — сказал он из-за двери. — Помяни моё слово, мы ещё встретимся.
* * *
Вскоре Райли уже сидела в джете ФБР и смотрела, как внизу проплывают горы Катскилла. Узнала ли она что-то от Хэтчера? Если так, то она никак не может разобраться, что. Впрочем он на что-то очень намекал…
«Ты должна слушать своего отца».
Она передала ему каждое слово, произнесённое её отцом во время её последнего визита. Он что-то уловил. Может быть её отец как-то проинформировал её, сам того не поняв?
Райли устала и закрыла глаза. Она снова погрузилась в кошмар своего заключения, во тьме сверкало пламя. Может быть, ей остаться там, в воспоминаниях, в этой уединённой темноте? По крайней мере, тайные уголки её памяти хорошо служили ей в прошлом. Она могла проникнуть в головы самых безжалостных убийц.
Но тут она похолодела, вспомнив слова отца…
«Ты имеешь дело не с монстром. Чёрт, да ты даже не имеешь дело со злом! Ты имеешь дело с тем, что в обществе считается нормальным».
И то, как он описывал его…
«Он — наша с тобой противоположность».
Предположим, что её отец проник в самую суть проблемы. Возможно ли, что она в конце концов имеет дело с убийцей, чьё сердце не настолько холодное и тёмное, как её собственное?
С закрытыми глазами она стала представлять, как освобождается от темноты плена, от пламени, выбирается на солнечный свет.
Да, теперь она чувствует себя ближе к нему. Она напала на след. Она найдёт его при свете дня в повседневной жизни — в мире, населённом совсем не монстрами. Потому что он сам не был монстром. Или по крайней мере, не считал себя таковым.
«В отличие от моего отца, — думала она. — И меня самой».
В её голове теперь был день. И она видела день его глазами, чувствовала солнце на его коже, наслаждалась комфортом достойной жизни.
Она чувствовала теперь его тревогу и страх. Эти эмоции были для него незнакомы. Он не знал, как с ними бороться. Он привык лишь к дружбе, уважению, уверенности в себе, даже к добродетельности. Даже сейчас у него не было ощущения, что он что-то делает не так. Но он не в своей тарелке, он истощён, напуган, как никогда раньше.
Она улыбнулась себе. Она вспомнила, что повторял Хэтчер.
«Теплее».
