Овен собирался отвернуть колпачок, но в это время на лестнице раздались шаги. Овен выключил свет и спрятался в угол, выхватив из-за пояса «вальтер» 22-го калибра.
В подвал вошла толстая уборщица в накрахмаленной черно-белой униформе, с пластиковым мешком для мусора в руке. Включив свет, она открыла один из баков, бросила туда мешок и повернулась уходить, но тут ее взгляд упал на разложенную газету с вываленным на нее мусором. Уборщица сердито пробурчала что-то, свернула газету с мусором и бросила в ближайший бак. Громко хлопнула крышкой, погасила свет и вышла.
Овен подождал, пока стихнут шаги на лестнице, потом спрятал «вальтер» и вновь включил свет. Сунул руку в бак, извлек оттуда пузырек, отвернул крышечку, перевернул пузырек и потряс. Оттуда ничего не выпало, хоть что-то внутри явно звякало. Тогда Овен достал из рукава длинный узкий нож и разрезал пузырек вдоль, вымазав руки в жидком мыле. Аккуратно вытер пальцы и рассмотрел находку. Маленькая аптекарская склянка с наклейкой «Tetanus toxoid 0,5 ml».
По лицу Овена скользнула довольная улыбка. Вера Моннере – врач-ординатор. В ее распоряжении любые лекарства, уколы делать она тоже умеет. Раненому человеку, проведшему несколько часов в грязной речной воде, необходимо было сделать противостолбнячную инъекцию. Вряд ли Вера Моннере стала бы делать укол в одном месте, а потом тащить пустую склянку до дома, чтобы спрятать ее в пустой пузырек из-под мыла. Нет, раненый был у нее в квартире. Сейчас его там нет, но далеко уйти он не мог. Прячется где-нибудь в соседнем здании, а то и прямо в этом.
* * *
Пятью с половиной этажами выше Пол Осборн сидел у окна и смотрел, как послеполуденное солнце высвечивает торчащие над крышами башни Нотр-Дам.
Весь день он или спал, или прохаживался по комнате, тренируя раненую ногу, или невидящим взглядом смотрел в окно, пытаясь разобраться в собственных мыслях.
Некоторые факты представлялись очевидными и неоспоримыми.
Первое: полиция разыскивает его в связи с убийством Мерримэна. Они нашли сукцинилхолин у него в номере и забрали с собой. Если выяснят, что это за препарат, наверняка еще раз тщательно осмотрят труп Мерримэна (ему по привычке хотелось назвать его Канараком). Обнаружатся следы уколов. Возможно, уже обнаружили. Ему предъявят обвинение в покушении на убийство. Доказательств у них достаточно. Итог – энное количество лет во французской тюрьме плюс потеря врачебной лицензии.
Второе: люди видели его после того, как он выбрался из реки. Это значит, что убийца будет его разыскивать.
Третье: даже если удастся выбраться из Парижа, без паспорта из страны не уедешь. Он не сможет вернуться в Штаты.
Четвертое, и самое скверное (эта мысль мучила его больше всего): смерть Мерримэна ровным счетом ничего не изменила. Преследовавший его демон стал еще более таинственным и неуловимым. А ведь казалось, что таинственнее некуда…
Все существо протестовало против такого поворота событий. Неужели предстоят новые поиски? Куда ведет дверь с огненными буквами «ЭРВИН ШОЛЛ»? Скорее всего к другой двери. А оттуда уже прямая дорога в сумасшедший дом. Если, конечно, останешься жив. Лучше скажи себе сразу: ответа на мучающий тебя вопрос не будет. Такова твоя судьба – постичь на собственном опыте, что в этой жизни нам не дано получить ответы на свои вопросы. Смирись, и тогда в следующей жизни обретешь мир и покой. Измени себя, признай очевидное.
Но Пол знал, что эта кажущаяся логичность обманчива, за ней – малодушие. Да и не может он изменить себя, как и во все минувшие годы. Смерть Канарака Мерримэна была для него страшным эмоциональным потрясением. Но благодаря ему будущее стало чуточку яснее. Раньше у Пола было только лицо, теперь только имя. Если Эрвин Шолл выведет его еще на кого-то, так тому и быть. Любой ценой пройти этот путь до конца, чтобы узнать правду о гибели отца. Иначе не будет ни Веры, ни счастья, ни жизни. Так было с самого детства. Мир и покой должны достаться ему еще в этой жизни. Или никогда. Вот истина, вот его карма.
Нотр-Дам погрузился в тень. Скоро зажгут фонари. Пора занавешивать окно и выключать свет.
Пол лег в кровать, чувствуя, что решимость вновь его покидает.
– Почему это случилось именно с моим отцом, со мной? – спросил он вслух. Сколько раз повторял он этот вопрос: мальчиком, подростком, молодым человеком, преуспевающим хирургом. Иногда мысленно, иногда в беседе с психоаналитиком, иногда громогласно, пугая своей яростью жену, друга или незнакомца.
Осборн вынул из-под подушки пистолет, повернул дулом к себе. Из черной дыры на него смотрела смерть. Просто, соблазнительно, наверняка. И больше никто не будет страшен – ни полиция, ни высокий мужчина. Кончится боль…
Как эта мысль не пришла ему в голову раньше?
Без четверти шесть Бернард Овен позвонил в парадный подъезд дома № 18. Он решил начать поиски с этого здания, а потом осмотреть и соседние.
Щелкнула задвижка, и швейцар в зеленой униформе открыл дверь, застегивая пуговицу на воротнике.
– Добрый вечер, месье. Извините, что заставил ждать.
– У меня посылка из аптеки госпиталя Святой Анны от доктора Моннере. Срочная, – сказал Овен на чистом французском.
– Кому? – удивился Филипп.
– Полагаю, вам. Велено отдать швейцару.
– Из аптеки?
– Ну, конечно, из аптеки. Послушайте, я не курьер какой-нибудь, а заместитель управляющего. Несся сюда со всех ног, потому что мне сказали, дело срочное. Стал бы я в воскресенье вечером…
Филипп замялся. Вчера он помог Вере отнести Осборна из автомобиля в квартиру (со двора, по черной лестнице). Потом они перенесли раненого в потайную комнату на чердак.
Может быть, тому человеку стало хуже? Наверняка, иначе не прислали бы человека из аптеки.
– Благодарю вас, месье, – сказал он.
– Распишитесь вот здесь. – Овен протянул ему квитанцию и ручку.
– Хорошо.
Филипп расписался.
– До свидания, – кивнул Овен и пошел прочь.
Швейцар сосредоточенно посмотрел на сверток, направился к столу и стал звонить в больницу. Через пять минут Бернард Овен был уже в подвале, возле щита телефонного коммутатора. Он быстро снял щит и нажал на кнопку заранее установленного магнитофона. Разговор швейцара с Верой Моннере отличнейшим образом записался.
После объяснений швейцара встревоженный женский голос воскликнул:
– Филипп! Я никого не посылала. Немедленно вскрой сверток.
Шелест бумаги, потом голос швейцара:
– Пузырек. Обычный, медицинский.
– Прочти этикетку.
Овен улыбнулся, услышав в ее голосе страх.
– Сейчас… Очки надену. – Пауза. – Тут написано: «Те-та-нус то-ксо-ид».
– О Боже! – ахнула Вера.
– Что-нибудь не так?
– Филипп, ты хорошо разглядел этого человека? Как по-твоему, он полицейский?
– Ни в коем случае.
– Высокий?
– Да, очень.
– Выбрось пузырек в мусор. Я сейчас выезжаю. Мне понадобится твоя помощь.
– Хорошо, мадемуазель.
Щелчок, разговор закончился.
Овен спокойно отсоединил магнитофон, закрыл щит коммутатора, выключил свет и вышел. Дальнейшее проще простого: немного терпения, и дело будет сделано.
* * *
В это время Маквей сидел один за столиком в открытом кафе на площади Виктора Гюго. Справа от него сидела молодая женщина в джинсах, с маленькой собачкой у ног, и мечтательно смотрела куда-то поверх нетронутого бокала вина. Слева оживленно болтали две пожилые и явно состоятельные дамы. Вид у них был такой, будто они приходят сюда пить чай по меньшей мере уже лет пятьдесят.
Потягивая бордо, Маквей подумал, что это хорошая старость – богатство даже и не обязательно, главное – жить весело, в ладу с собой и окружающим миром.
Мимо, взвыв сиреной, промчался полицейский автомобиль, и мысли детектива вернулись к Полу Осборну. Про грязь на кроссовках он наврал. Наверное, видел, что вокруг Эйфелевой башни все разрыто, но не знал, что состав почвы там иной.
На самом деле в тот вечер – неужели прошло всего четыре дня? – Осборн ездил в прибрежный парк, где назавтра разыграется трагедия.
Врач составил какой-то план, который был сорван. То ли сам собирался прикончить Мерримэна, то ли действовал в сговоре с долговязым. Допустим, хотел убить Мерримэна сам. При чем здесь тогда третий? А если работал в паре с долговязым, почему схлопотал пулю? Зачем вообще преуспевающему врачу из Калифорнии такие приключения?
Теперь еще этот препарат, который нашли у него в номере, сукцинилхолин.
Доктор Ричмен из Лондона объяснил, что это анестетик, применяемый во время операции для релаксации мускулов. Препарат довольно опасный, пользоваться им может только специалист. Если неверно рассчитать дозу, оперируемый может задохнуться.
– Это нормально, если хирург возит сукцинилхолин с собой? – спросил Маквей.
