Майор решил, что спать ему еще рановато, а значит, вполне можно поработать. Тем более что было над чем поразмыслить. «Допрос» Козлова мало чего добавил, но теперь у Валентина имелся кончик ниточки, потянув за который можно было… Кирилл Амброси-мов и Аркадий Ромада — вот два конкретных человека, они, вероятно, смогут прояснить фамилию загадочного Игоря Владимировича и установить, что за книжку зажал у человека из вестибюля Игнифериус? Последнее почему-то волновало…
От грохота взрыва зазвенели стекла в окне. Полумрак кухни окрасился ярким сиянием. Валентин чуть было не упал со стула, инстинктивно хватая «американскую» папку.
«Господи, — подумал он, — неужели для меня нет ничего важнее этих бумажек? А как же Вера и дети?»
Он постарался не думать об этом, все-таки жена, с тех пор как началась постперестроечная катавасия, стала получать раза в два больше его. К тому же родители… Валентин был далек от того, чтобы представить своих Наденьку и Максика оборванными, бредущими по дороге с ввалившимися от голода щеками и взывавшими: «Папа, папа, почему ты нас бросил?» Конечно, майор скучал по детям, особенно по Максиму, но… остановиться на пути своем не мог.
Отгремел за окнами салют (кому и чему салютовали посреди марта месяца возбужденные приближавшейся некалендарной весной трудящиеся, майор, лихорадочно перебрав в уме все памятные даты, понять не смог).
«Может, у какого-нибудь «нового русского» любимая собака ощенилась?» — со злостью подумал Валентин.
Во внезапно наступившей гулкой тишине Богданов услышал доносившийся из комнаты шорох. Животных Валентин не держал (тараканы не в счет), слабонервно-стью не отличался. Он поспешил в комнату, чтобы немедленно разобраться с «врагами народа», засевшими там. Твердой рукой надавив на клавишу выключателя, Валентин замер в изумлении, едва перешагнув порог.
— Ни с-с-себе хрена! — воскликнул он и потер глаза. — Фрр-р!..
«Надо меньше пить, пить надо меньше», — вспомнилась Валентину известная аксиома.
Вместе с тем хотелось Богданову того или нет, но… посредине комнаты на раздвинутом полированном столе стоял… гроб. Валентину бросился в глаза кусок столешницы — блиставший полировкой угол. Сам по себе гроб произвел на майора, казалось, меньше впечатления, чем край ничем не примечательного стола.
Тем не менее и гроб тоже заслуживал внимания, так как лежавший, или лежавшая, или даже лежавшее в нем шевелилось. Не испытывая никаких приятных предчувствий, Богданов сделал шаг к гробу, чтобы убедиться — в нем находится… очень небольшой крокодил. Вероятно, тварь пребывала еще в довольно нежном возрасте. Валентин, никогда не ощущавший себя докой в зоологии, решил, что осторожность не помешает. Он отступил и вернулся, пожалуй, чересчур хорошо вооруженным для общения с чадом, пусть и крокодильим. В левой руке у Валентина был взведенный и готовый к стрельбе ТТ, а в правой — топор.
Однако беспокоился Богданов, похоже, напрасно. Тварь не спешила проявлять враждебность. Палить из пистолета в мирно отдыхавшую рептилию показалось Богданову некоторым перебором. Рубить топором? Тоже перебор — крови многовато.
Валентин нашел выход — он решил позвонить Проценту, который с трудом воспринимал реальность.
— Ты чего, Богдан? Долбанулся? Какая на хрен крокодила?.. Он тебя не трогает, и ты его не… Постой… — Пусть не сразу, но все же смысл слов товарища начал доходить до Козлова. — Ты… елки-палки! Я те не сказал, что ли?
Если бы Богданов всю жизнь прослужил артиллеристом, проработал бы шахтером или летчиком-космонавтом, он, возможно, и не заметил бы фальши в словах Процента. Однако Валентин мог поклясться, что тот врал, говоря следующее:
— Елки… старик, ну, меня попросили, то есть, это, Лерка… да не Валерия, а Валерий, — зашептал он в трубху, кажется, уже совсем протрезвев. — У него жена — ну, все наоборот, — ты же меня понимаешь? Она, то есть он… сказал, чтобы ноги этой твари, то есть… лапы… я сам земноводных не люб…
Богданов послал приятеля куда подальше, убрал топор и, поставив ТТ на предохранитель, засунул пистолет за пояс и вошел в комнату. Рептилия исчезла, а в гробу лежал… мистер Шарп, англо-норвежский американец.
«Немец-перец-колбаса» занял крокодилье ложе на не вполне законных основаниях, так как для этого господину Шарпу следовало бы сначала (приличия ради) скончаться, чего он пока еще не сделал. Очевидно, услышав, что в комнату кто-то вошел, американец приоткрыл единственный «рабочий» глаз, а потом (что свидетельствовало о том, что тело у господина иностранного бизнесмена, учитывая его возраст, хорошо тренированно) легко, без напряжения сел в крова… то есть, простите, в гробу.
— Hi, — широко улыбнувшись, проговорил Уилфред Шарп. — How you doing?[40]
— Чта-а?
— Я просто поздоровался, — объяснил иностранец на чистом русском языке (если какой-то акцент и присутствовал в речи Шарпа, то скорее малоросский, чем свойственный представителям англоговорящих народов). — Просто сказал «здрасте», как это принято у нас в Калифорнии, вот и все.
— Добрый день… э-э-э… вечер, — ответил Богданов.
— У России — большое будущее, — заявил иностранец тоном доброго закордонного дядюшки, вполне подходящим для торжественных интервью и совершенно, с точки зрения майора, неуместным в сложившейся ситуации. Но куда больше поражало то, что незваный гость сказал в дальнейшем: — Я совершенно уверен в этом, не каждый день встречаешься с новым Михайлой Ломоносовым…
— Что? — прошептал Валентин, поднимаясь от удивления на цыпочки.
«Он не только мертвый, он еще и полный псих, страдающий галлюцинациями…»
Однако гость продолжал:
— Согласитесь, существует вполне сложившийся стереотип современного ученого, прекрасно отраженный в массовой литературе, показанный в театре и кино. До середины шестидесятых им был сухонький живой старичок в очочках и с непременной ленинской бородкой. Потом он вымер. — Напустив на лицо выражение дежурной скорби, Шарп выдержал небольшую паузу. — На первый план выдвинулся новый тип. Теперь науку в кино и литературе стали развивать повзрослевшие студенты-шурики. Никем не истребляемые, они, как часто случается, расплодились, как кролики, ну и начали вымирать, не находя пропитания, хотя сами при этом (простите мне небольшой каламбур) приелись… Впрочем, я не о том… К черту зоологические параллели! Итак, творцы выдвинули нового героя-ученого…
«К чему это он? Зачем я слушаю это дерьмо? Где крокодил? — осыпал себя вопросами Богданов, в голове которого зародилось нехорошее подозрение, что Шарп и есть крокодил: не случайно же он крутится возле этой труппы, которая чествует ящерицу. — Ящерица — вот в чем дело! Ящерица и крокодил — это все равно что собака и волк… Волк? Волк, а я-то думал! Вот оно! Вот в чем дело!»
Уилфред Шарп продолжал между тем нести чушь:
— …целеустремленный молодой человек, который идет от свершения к свершению… Конечно, — американец поднял палец, — путь героя не усеян розами, даже любимая девушка (иногда жена) не выдерживает его трудоголии…
«Это на кого он намекает?» — еще больше насторожился Валентин.
— …однако, чтобы молодой ученый уложил, точно котят, мордой в асфальт двух здоровых вооруженных мужиков, о подобном со времен Михайлы Ломоносова никто и не слыхивал, впечатляет, признаюсь вам.
«Это-то он откуда знает?!»
— You took the right way, son[41], - по-отечески похвалив, сообщил майору Шарп, но предупредил: — You’ve got the wrong men [42].
— Ну и что вы предлага… — вопрос потонул в раздавшемся во дворе взрыве салюта. Яркий фейерверк наполнил сиянием ночь за окном, но одновременно единственная лампочка в люстре-тарелке под невысоким потолком, едва слышно кашлянув, погасла. Произошло это как раз в тот момент, когда салютная вспышка на улице, рассыпавшись миллионом искорок, растаяла, сделав ночь еще более черной, чем раньше. А секундой раньше пистолетное дуло уткнулось Богданову между лопаток.
Валентин действовал не раздумывая. Крутанувшись юлой, в мгновение ока ушел он с линии огня. Майор собирался сделать захват запястья нападавшего, но…
- Ë…! Мать тв..! Уй-ю-юй! — заорал Валентин, прыгая и потрясая кистью руки, пальцы которой встретились… с деревом двери, приоткрытой, вероятно, сквозняком.
Следовало между тем прекратить пляску и задать кое-кому некоторые вопросы, однако… оказалось, что спрашивать-то и некого. Темнота была все же не настолько непроглядной, чтобы не заметить — никакого гроба в комнате нет… Как ни печален и безотраден был факт утраты сей, Богданов возжелал все же убедиться в своей правоте. Он щелкнул зажигалкой.
— О черт! — Майор закрыл глаза, потом открыл их.
На столе в комнате действительно стоял… только не гроб, а огромный, более чем наполовину наполненный водой ящик из оргстекла, в котором преспокойно плавала уже знакомая Богданову земноводная тварь.
