Фендрих снова помешал кофе, внимательно изучая при этом пену. Затем он поднял глаза и спросил:
— Вы знакомы с произведениями драматурга Джорджа Бернарда Шоу?
— Это скорее относится к компетенции моего босса, — пожала плечами Анна. — Криминальгаупткомиссар Фабель знает все, что имеет какое-либо отношение к Англии.
— Вообще-то Шоу был ирландцем. Впрочем, не важно. Однажды он сказал: «Тот, кто способен что-то делать, занимается делом, а тот, кто не способен, принимается учить». Эта сентенция по сути своей относит всех учителей к категории неудачников. Но из нее также следует, что те, кто занимается «делом», не могут учить. Поверьте, фрау Вольф, я пришел к этой профессии не по воле случая. Учительство — мое призвание. Я люблю свое дело. Изо дня в день я вижу перед собой юные умы, которым еще предстоит развиваться и формироваться. — Он откинулся на спинку стула и продолжил с горьким смехом: — Конечно, наш мир страшно загрязнен. «Загрязнение окружающей среды», кажется, это так называется. Загрязнение культурной среды… по телевизору, через Интернет и через все эти вещи одноразового пользования, которыми так увлечена современная молодежь. Но время от времени в поле зрения учителей появляется живой светлый ум, который рвется расширить свои горизонты. — Фендрих поднял глаза от кофе, который он продолжал помешивать, и Анна увидела, что его взгляд горит огнем. — Вы представляете, что испытывает человек, находящийся под подозрением или даже следствием за преступление подобного рода? Нет. Вы не способны это понять. И во сто крат хуже приходится оказавшемуся в этом положении учителю. Человеку, которому родители доверяют самое дорогое. Ваш коллега герр Клатт едва меня не погубил. Ученики избегали оставаться со мной наедине. Их родители и даже часть коллег стали относиться ко мне с откровенной враждебностью. — Фендрих вдруг умолк, став чем-то похожим на бегуна, вдруг осознавшего, что не знает, куда бежит. Он посмотрел на Анну, затем перевел взгляд на Хенка и сказал: — Я не педофил и не испытываю сексуального интереса ни к юным девочкам, ни к мальчикам. Физического интереса. Меня интересуют их умы. А ум Паулы являл собой настоящий алмаз. Девочка обладала удивительной проницательностью и кристально чистым, пугающе острым, но пока еще сырым интеллектом. Алмаз, конечно, требовал огранки, но он был по-истине выдающимся.
— Если это так, — сказана Анна, — то я не понимаю, почему талант Паулы разглядели лишь вы. Все другие учителя видели в ней лишь средние, а то и менее чем средние способности и считали девочку заурядной ученицей. Даже ее родители, похоже, считали, что вы, выражаясь фигурально, ставили не на ту карту.
— Совершенно верно. Кроме меня, этого никто не видел. Но только потому, что они не смотрели. Паула казалась ленивой и сонной, но вовсе не тупой. Это часто случается с одаренными детьми, оказавшимися в тисках школьной рутины или в домашней среде, не дающей достаточной пищи для интеллекта. Кроме того, ее дара не замечали потому, что наиболее ярко он проявлялся в моем предмете. Девочка обладала удивительным чутьем к немецкому языку и природным литературным даром. То, что выходило из-под ее пера, звучало словно песня. Кроме того, помимо тех, кто не видел этого, были и такие, которые просто не хотели видеть.
— Ее родители? — спросил Германн.
— Совершенно верно. Паула по моему заданию написала рассказ. Это была почти что сказка. В этом крошечном написанном детской ручкой эссе она кружилась с нашим языком в легком танце, на фоне которого я выглядел неуклюжим пешеходом. Навещая ее родителей, я захватил сочинение с собой и попросил их прочитать творение дочери. Ничего. Оно ничего для них не значило. А ее отец спросил у меня, как подобная писанина сможет помочь ей найти приличную работу, — сказал Фендрих, и вся на мгновение вспыхнувшая в учителе энергия как-то сразу погасла. — Но теперь Паула мертва. И это, как вы сказали, знаем вы и я.
— Но почему вы так считаете? Может быть, она просто сбежала от той удушающей атмосферы в школе и дома, о которой вы упомянули? — спросил Германн.
— Да потому, что она мне не написала. Или кому-то другому. Я не сомневаюсь, что в случае побега она оставила бы письмо, записку… одним словом, нечто в письменной форме. Как я сказал, создавалось впечатление, что мир письменности был создан специально для Паулы. Она ни за что бы не сделала столь важного шага, не оставив ничего на бумаге в память о нем.
Они все вышли из кафе одновременно. Германн и Анна, попрощавшись с Фендрихом за руку, пошли в сторону парковки. Фендрих двинулся в противоположном направлении, туда, где находилась его школа. Но еще в дверях кафе Анне показалось, что учитель держится как-то неуверенно. И сейчас, когда они отошли всего на несколько шагов, до них долетел зов Фендриха:
— Криминалькомиссар Вольф!
Поза учителя, его жесты говорили о том, что Анна должна говорить с ним один на один.
— Ты не возражаешь? — спросила она, передавая своему новому партнеру ключи от автомобиля.
Германн в ответ лишь пожал плечами и пошел к машине. Фендрих сделал несколько шагов навстречу девушке:
— Комиссар Вольф, вы позволите мне вам кое-что сказать? Но только, как говорится, не для протокола.
— Простите, я не уверена, что имею право что-то вам обещать, но…
Фендрих не дал ей закончить, словно не желая найти предлог для отказа от признания:
— Там было кое-что. Нечто такое, о чем я в то время не сообщил полиции. Я опасался, что это будет плохо истолковано.
Анна всеми силами старалась скрыть свое нетерпение, но это получалось у нее довольно плохо.
— Клянусь, в моих отношениях с Паулой не было ничего предосудительного. Но незадолго до ее исчезновения я сделал ей подарок. Презентовал книгу. Я ничего тогда не сказал, поскольку знал, что детектив Клатт постарается представить этот подарок в ложном свете.
— Что это было? — спросила Анна. — Какую книгу вы ей подарили?
— Я хотел, чтобы она поняла фундаментальные основы литературной традиции. Я подарил ей прекрасный экземпляр «Детских и семейных сказок» братьев Гримм.
15.30, 14 апреля. Винтерхуде, Гамбург
Небо заметно поголубело, и Гамбург купался в ярком свете, хотя солнце время от времени пряталось за вуалью плывущих по небу редких молочных облаков.
В Гамбурге полным-полно самых разнообразных средств массовой информации, и Фабель всегда проявлял предельную осторожность, обсуждая ход расследования в присутствии посторонних. Однако в городе было два места, где он охотно проводил неформальные совещания. Одним из них была закусочная фастфуд в районе порта, которой владел бывший полицейский — земляк Фабеля и его хороший друг. Другим местом деловых встреч служило кафе напротив паромной переправы в Винтерхуде. Кафе пряталось за мостом, несколько его столиков стояли вдоль канала, откуда открывался прекрасный вид на шпиль церкви Святого Иоганна. По другую сторону выкрашенной в белый цвет металлической изгороди пара лебедей лениво погружала клювы в воду в том месте, куда высыпал крошки побывавший здесь ранее посетитель. Уличный декор заведения состоял из белых полипропиленовых столов и стульев, укрытых от дождя и солнца широкими цветными зонтами с рекламой сигарет на них. Но это Фабеля не смущало, так как кафе, находясь достаточно близко от Полицайпрезидиума, позволяло сменить рабочую обстановку.
В кафе их собралось шестеро, и, чтобы все сидели вместе, шефу пришлось позаимствовать пару стульев у одного из свободных столиков. Мария и Анна уже привыкли к совещаниям на пленэре, но Петра Маас и Ганс Роджер из Отдела борьбы с сексуальными преступлениями, чувствовали себя в новом для них антураже несколько неуверенно. Что касается Хенка Германна, то в его поведении или выражении лица не было ничего, указывающего на то, что он лишь недавно допущен в это тайное элитарное общество.
К ним подошел официант и принял заказ на кофе. Он не только обратился к Фабелю по имени, но и перекинулся с ним парой слов о погоде. Парень не имел понятия, что за его столиком расположились полицейские из Комиссии по расследованию убийств, и, видимо, принимал их за группу воспользовавшихся отличной погодой работников какой-то фирмы. Когда официант отошел на приличное расстояние, Фабель обратился к своим подчиненным:
— У нас все идет не так, как надо. Я знаю, что вы не жалеете сил на ведение следствия, но создается впечатление, что вся наша энергия, не давая света, уходит в тепло. Мы имеем под подозрением трех человек. Учитель Фендрих и писатель Вайс, если так можно выразиться, выступают на втором плане, а основным действующим лицом в нашем расследовании является Ольсен. Но если внимательно взглянуть на них поодиночке, то даже Ольсен полностью не вписывается в картину.
