– Да.
– Ну так я ему позвоню. Я уверена, он сообщил вам все, что знает, даже если разговаривал и не самым любезным тоном.
– Так вы его знаете?
– Мы были знакомы – хотя и нельзя сказать, что дружили – в мою бытность в университете Джона Хопкинса. – Она задумчиво посмотрела в пространство. – Он хороший человек, Натаниель. Ты просто неудачно с ним столкнулся.
– Судя по всему, все столкновения с ним могут оказаться неудачными.
– Ну так ему есть что защищать.
– В том числе и грязные, словно помойка, пансионаты?
Лицо моей старой наставницы казалось совершенно бесстрастным.
– Я знаю, как ты беспокоишься. Меня ты тоже испугал. – Губы ее сложились в печальную усмешку, и она откинулась на спинку стула. – А еще я понимаю, как ты переживаешь свое отстранение от расследования, хотя, наверное, это к лучшему.
Я засмеялся, но тут же умолк – она вовсе не шутила.
– Не могу поверить, что вы серьезно. Ведь сейчас вы сказали, будто правительству повезло, что я на него работаю.
– Так и есть. – Она замолчала, явно сомневаясь, стоит ли продолжать. Но все-таки решилась. – Натаниель, ты еще так молод. И, надо признать, чересчур честолюбив даже для сферы деятельности, где честолюбивы все. Дело в том, что самый короткий путь – не всегда лучший.
– В этом вы, конечно, правы.
Было совсем не трудно догадаться, что именно она имеет в виду: те самые недостатки характера, из-за которых я вылетел с медицинского факультета, лишили меня работы в Балтиморе. Однако существовало и одно очень серьезное отличие.
– На сей раз я не сделал ничего плохого.
– Кроме того, что распугал всех, кто мог бы тебе помочь. Наш мирок очень тесен, Натаниель. Все знают всех, и каждый защищает каждого. Особенно от слишком пристальных взглядов широкой общественности, которая иногда даже и не пытается понять суть наших действий. В глазах посторонних все выглядит черно-белым. – Она откусила маленький кусочек сандвича. – Отто Фальк оклеил одну из стен своего кабинета письмами, в которых его поливают грязью, обвинениями и ненавистью, а вторую – мольбами тех, кто умирает, ожидая пересадки почек. «Гори в аду, нацист» и «Пожалуйста, помогите нам скорее. Мой брат умирает, и если ему срочно не пересадят почку, я его потеряю». В глазах всех этих людей он предстает или дьяволом, или ангелом. А на самом деле он всего лишь человек. А ты…
Она посмотрела мне прямо в глаза.
– Ты не можешь понять, почему все вокруг не кидаются тебе навстречу, когда ты пытаешься выудить из них информацию. В частности, доктор Джефферсон. Ты, Натаниель, слуга двух господ. Это тебе должны были объяснить в Атланте. С одной стороны, ты призван охранять здоровье общества, это правда. Но с другой стороны, ты должен защищать и само общество: его законы и те права, которые оно гарантирует своим отдельным членам…
– А как насчет права людей не подхватить инфекцию?
– О, все обстояло бы просто чудесно, живи мы в полицейском государстве, где каждый дом можно было бы обыскать и обследовать и где каждого можно было бы заставить раскрыть все самые грязные секреты жизни, – с благородной целью остановить распространение вспышки, если бы, конечно, она зависела от этих секретов. Кстати, а новые случаи заболевания появились?
– Не знаю.
– А следовало бы знать. – Доктор Тобел взяла свой сандвич, внимательно его осмотрела и снова положила на тарелку. – Может быть, это просто отдельный инцидент. Может быть, одна из заболевших женщин подцепила вирус от кого-то, кто путешествовал, скажем, по Южной Америке и привез оттуда какую-нибудь новую разновидность мачупо. Может, эта разновидность передается исключительно через секс и кровь. Если это именно так и движется заболевание с той скоростью, о которой ты говоришь, то слава Богу. Значит, оно само себя и уничтожит. А если следовать твоим принципам, то мы должны посадить на карантин весь Балтимор, доктора Рэндала Джефферсона запереть в тюрьму и на этом покончить.
Мне стало очень неприятно, и я ответил:
– Возможно, именно это и следует предположить.
– А возможно, проблема в том, что видишь ты все исключительно в черно-белом цвете. Для ученого или эпидемиолога черта не самая полезная.
Какое-то время мы просто молча ели, причем я раздражался все сильнее. Мне всегда казалось, что Хэрриет Тобел принадлежит к тем немногим избранным, кто способен меня понять. И вот оказалось, что она ничего не понимает. А потому я попытался хоть что-то доказать.
– Невозможно же иметь все, доктор Тобел. И поэтому приходится приносить в жертву некоторые права личности – ради всеобщего блага. Введение карантина, как правило, действует положительно. А потому, если хотите, можете меня ругать и даже проклинать. Все равно, если бы мы вовремя обнаружили Дугласа и на какое-то время смогли его изолировать, это непременно помогло бы. И не случилось бы ничего из того, что случилось.
– Но ведь ты даже не знаешь наверняка, действительно ли в центре вспышки стоит именно Дуглас. – Помолчав немного, она сказала: – Хорошо. Я поговорю с Рэндалом Джефферсоном. Конечно, мне удастся сделать не так уж много, но, во всяком случае, успокоить его я попробую. Может быть, он расскажет мне об этом молодом человеке что-нибудь, что сможет тебя заинтересовать.
Она достала карманный компьютер и что-то написала на дисплее.
– Ты сказал, героя зовут Дуглас Бьюкенен?
– Или Кейси. Именно так его звали здесь, в Калифорнии. И это все тоже кажется достаточно странным и запутанным… – Я замолчал, увидев, как изменилось выражение лица моей старой учительницы. – В чем дело?
Я внимательно наблюдал за движениями ее губ.
– Кейси? Ты уверен, что его звали именно Кейси?
– Да. А что?
– Да ничего. Кейси… а дальше как?
– Фамилию мы не знаем. Что-то не так?
– Ничего особенного, Натаниель. А как этот человек выглядел?
– Он был… да, кстати, у меня есть его фотография.
Я достал тот самый снимок, который так предусмотрительно дал мне на прощание детектив Майерс, и протянул ей. Едва доктор Тобел увидела Кейси, как тут же переменилась в лице. Я ждал, что она произнесет что-нибудь очень важное, но она лишь молча на меня взглянула и, не говоря ни слова, вернула фотографию.
– Мне нужно срочно отправиться по делам, мой милый. Так было приятно тебя встретить.
С этими словами доктор Тобел взяла в руки свои палки и с трудом поднялась.
– Доктор Тобел, – остановил я ее, – если вы вспомните что-нибудь… хоть что-нибудь…
– Очень рада нашей встрече, Натаниель, – лишь повторила она и ушла, постукивая палочками по гладкому каменному полу.
Я растерянно направился к машине. Очень странно. Но с другой стороны, кто-то, кажется, что-то знает. Проезжая мимо корпуса Хейлмана, я остановился. Ясно, что сейчас совсем не время думать о женщинах. Но так хотелось повидать Элен! Я представил, как забираюсь на третий этаж, открываю дверь лаборатории доктора Тобел и затеваю с Элен Чен остроумный разговор. Правда, что именно ей говорю, я и понятия не имел.
Нет, нельзя. Я доехал до стоянки и достал телефон. Карьера прежде всего. Набрал номер пейджера Тима. Через двадцать минут, как раз когда я выезжал на дорогу, ведущую в Сан-Хосе, вундеркинд-эпидемиолог мне ответил.
– Я нашел эту женщину, Глэдис Томас, – сообщил я.
– И что же?
– Она умерла. Повесилась сегодня утром.
Молчание продолжалось довольно долго.
– Так, – наконец произнес он. – Все это очень странно. Говоришь, повесилась?
– Да. Я видел тело.
Как справедливо заметил Тим, все это действительно казалось странным. Не сам факт самоубийства, а метод. Хотя вообще-то люди вешаются относительно часто, но женщины все-таки предпочитают глотать таблетки.
Тим снова помолчал.
– А ты, хм, встречался с ней… до этого?
– Встречался.
Я рассказал о романе между Глэдис Томас и Дугласом Бьюкененом, о Кейси, втором «я» мистера Бьюкенена, которым он пользовался на Западном побережье.
– Просто очень странно.
– Насколько я могу понять, это означает, что Кейси или Дуглас выступал в двух ипостасях. Причем одну он украл у человека, умершего в Пенсильвании. Одно из двух: или он жил здесь под именем Кейси и уже отсюда ездил на восток, или же оттуда приезжал сюда, называясь этим именем. Но это один и тот же парень, Тим. Это подтверждает фотография.
– А ты знаешь фамилию этого Кейси?
– Нет.
Снова наступило молчание. Потом Тим растерянно проговорил:
– Не знаю, что со всем этим делать.
– Но ведь существует и еще кое-что, о чем ты тоже не будешь знать, что делать.
И я рассказал о смерти, воскресении и новой смерти Дугласа Бьюкенена.
– Об этом я уже слышал, – ответил он. – Утром звонил Джон Майерс. А кстати, когда именно ты узнал об этой двойной смерти?
