– Об этом я уже слышал, – ответил он. – Утром звонил Джон Майерс. А кстати, когда именно ты узнал об этой двойной смерти?
Я решил соврать:
– Двадцать минут назад.
– Ну ладно. Послушай, ты же не разнюхиваешь за моей спиной, правда? Не пытаешься незримо присутствовать здесь, в Балтиморе?
– Такое мне даже в голову не приходило, – очень естественно ответил я. – Просто позвонил Майерсу – так, чтобы узнать, как дела и не слишком ли он там замучился.
– Ну и правильно. – Я услышал, что машина Тима остановилась и открылась дверь. – Знаешь, мы все-таки склоняемся к версии распространения заболевания вредителями – грызунами или насекомыми. Балтимор ведь портовый город, а потому нет ничего странного в том, что какая-нибудь вредная блоха или крыса убежала с корабля и принесла с собой вирус. Это тем более вероятно, что несколько человек из пансионатов Джефферсона работают в доках. Но… – он громко вздохнул, – но если думать о том, что болтаете вы с Джоном Майерсом…
Тим отвернулся от телефона и заговорил с кем-то другим. Такой важной шишке, разумеется, некогда соблюдать телефонный этикет. Однако он очень быстро вернулся ко мне:
– Последние факты меня просто пугают, Нат. Дело становится чертовски непонятным. Мне все это не нравится. Совсем не нравится. Ведь в убийстве Дугласа Бьюкенена нам до сих пор неизвестно главное… – Он не договорил, словно что-то обдумывая. – Я не полицейский. Вернее, мы не полицейские. В дело изо всех сил рвется ФБР.
– ФБР?
Эту новость трудно было назвать хорошей. Я уже представлял заголовки: «ФБР расследует возможность биологического террора».
– Да, именно так. Я изо всех сил стараюсь их сдерживать. Ведь мы считали ситуацию естественной. Но теперь, когда буквально за несколько часов всплыло столько всякого…
– Тим, не смеши. Еще рано. У меня здесь дела продвигаются. А если ты их впустишь, то они смешают все на свете…
– Ты слышал, что я сказал насчет нашей принадлежности к полиции? Это просто не наше дело. Мы занимаемся болезнью, а ребята из ФБР пусть займутся убийством и путаницей с именами.
В трубке было слышно, как рядом с Тимом разговаривают люди, и он понизил голос:
– Послушай, я знаю, что ты на этом зациклился. Понимаю – тебе кажется, будто у тебя изо рта выхватывают лакомый кусок славы – и так каждый раз, когда тебе удается добиться успеха. Но знаешь, Нат, в жизни встречается дерьмо, и это истина. То есть это не в твой адрес…
Верно, подумал я. Это ты о себе, Тим.
– Я имею в виду, как справиться с ситуацией – с политикой и всем прочим – как можно более успешно. – Он помолчал. – А сексом они занимались?
– Кто?
– Да эта девчонка, Глэдис или как ее там, и Дуглас Бьюкенен.
– Она утверждала, что нет.
– Ты ей веришь?
– Да. Судя по всему, она на самом деле была очень в него влюблена.
– Куда там! – Голос его истекал сарказмом. – Любовь с коэффициентом умственного развития, равным семидесяти. Возьми образцы тканей и отправь в лабораторию. Завтра ведь возвращаешься в Атланту?
Мне пришлось отвечать на вопрос, который даже не был вопросом.
– Да, – коротко произнес я.
Лицо мое горело, пот стекал со лба и катился по щеке. Здорово он меня отделал. Я остановился возле департамента здравоохранения, как раз возле знака «Стоянка запрещена». Тут же к машине неторопливо направился охранник. Я показал на приклеенное к ветровому стеклу разрешение, и он прошел мимо.
Сменив тему, я поинтересовался, что новенького произошло в Балтиморе.
– Больше пока никто не заболел. Но и прошло-то всего тридцать шесть часов. – Тим неожиданно закруглился: – Ладно, мне пора. Пресс-конференция на носу. Последний вопрос: ты там еще не довел всех до ручки?
– Нет, Тим.
– А кого-нибудь довел?
– Думаю, пока никого.
– То есть меня не интересует, думаешь ли ты, что уже довел кого-то. Меня интересует, что должен по этому поводу думать я.
Вот сволочь!
– Ну так считай, что все в порядке.
– Это хорошо. Во всяком случае, утешает, что у тебя не слишком много времени. Завтра ты должен быть в Атланте.
Я хотел поблагодарить его за то, что он напомнил мне о времени возвращения в Атланту, о котором я чуть не забыл.
– Хорошо, мне пора. Постарайся удержать аборигенов от восстания.
– Тим, – сказал я, – есть еще кое-что.
Но на линии уже наступила тишина.
– Ты дерьмо, Тим, задница. Ты это знаешь?
Через две минуты позвонила Брук.
– Ты где? – не церемонясь, поинтересовалась она.
– В департаменте здравоохранения. Мне надо…
– Тебе надо срочно приехать сюда. Я сейчас в медэкспертизе.
– Я как раз собирался насчет этого позвонить.
Узнав, как найти медэкспертизу, я спросил:
– А что ты, собственно говоря, там делаешь? Брук, это же совсем не входит…
– Я уже говорила тебе, что работы у меня сейчас немного. Тебе необходимо срочно явиться сюда.
– Что-то произошло?
– Приезжай, – коротко ответила она и отключилась.
Пока я ставил машину возле муниципального здания, в котором помещалось отделение судебно-медицинской экспертизы, пробирался через проходную и путался в коридорах и переходах, ведущих в подвал, время шло. Оказывается, что уже больше трех часов. Можно было предположить, что к этому времени патологоанатомы почти закончат вскрытие.
И правда, дело продвинулось далеко. Это я увидел через большое окно, отделявшее административные помещения от самой анатомички. В комнате находились три человека, все в халатах, масках и перчатках. Двое склонились над телом, а третий заглядывал между их плеч. Наблюдатель, в котором я предположил Брук, поскольку фигура выглядела смутно женской, показал мне рукой направо. Я обошел столы, из которых занят был лишь один – за ним сидела секретарша средних лет, на вид едва живая, – и открыл дверь с огромной надписью: «Лаборатория вскрытия». Вошел в небольшой вестибюль, богато оснащенный халатами, перчатками, масками и прочими необходимыми в данном случае вещами, и оделся. На двери, ведущей непосредственно в лабораторию, призывали к бдительности и осторожности сразу несколько табличек.
Брук меня ждала.
– Долго ты пробирался, – заметила она.
– Даже Дедал не смог бы изобрести более запутанный лабиринт.
– Кто-кто?
– Не важно.
Она повела меня в обход двух лабораторных столов из нержавеющей стали. Один был пуст, на втором покоилось накрытое тело. На третьем столе лежала Глэдис Томас. Но она совсем не походила на Глэдис Томас: грудина была открыта, и ее содержимое лежало на столе на расстоянии нескольких футов от самого тела.
Брук представила меня доктору по имени Луис Гонсалес. Он был стажером – второй год проходил переподготовку по судебной медицине. Помощника звали Питер. Казалось, ему здесь очень плохо. После первых же приветствий доктор Гонсалес поинтересовался:
– Так что, это действительно Эбола? Я имею в виду то, что происходит в Балтиморе?
Питер, по локоть в крови, приостановился, ожидая ответа.
Брук посмотрела на меня.
– Нат, я уже сказала им, что это не Эбола.
– Мы просто пытаемся получить всю возможную информацию, – заметил Гонсалес, взвешивая печень и что-то записывая.
Я ответил, что мы не знаем, что именно происходит в Балтиморе, но вряд ли именно это тело заражено… ну, чем бы там ни было.
– Я именно так и сказала, – вставила Брук.
– Своим звонком вы напугали здесь всех до полусмерти. Никто не захотел этим заниматься, кроме нас с Питером.
– Я не хотел, – заметил Питер.
– Ты смелый человек и далеко пойдешь в этой жизни, – ответил доктор Гонсалес.
Брук подошла к столу.
– Доктор Гонсалес, скажите, пожалуйста, доктору Маккормику то, что сказали мне.
Гонсалес помолчал.
– Это неофициально, – наконец предупредил он. – Это просто мое личное мнение, хорошо?
– Разумеется, – заверил я его.
– Итак, – продолжал он, немного отходя от тела, – она скончалась от удушения, это несомненно. Вы видели правую сторону?
– Да.
– А синяк хорошо рассмотрели?
– Нет. Детектив не разрешила мне прикасаться.
Гонсалес начал в прямом смысле слова шарить по телу Глэдис, и мне впервые удалось внимательно его рассмотреть.
Тот, кто утверждает, что смерть приносит успокоение, просто недостаточно видел смерть, и Глэдис Томас это ясно доказывала. Распухшие губы были сжаты и искусаны до такой степени, что казалось, она собирается выплюнуть в нашу сторону сразу несколько ягод малины. Глаза оказались открытыми, словно она была живой, и, по-моему, в них застыл страх. Неровная буква Y соединяла оба плеча с низом живота, и пласты плоти запали внутрь опустошенных грудной и брюшной полостей. Гротескное зрелище.
