Откинув край одеяла, он полюбовался перебитой кистью правой руки. Любая попытка пошевелить пальцами сопровождалась безразличной гримасой на его лице. Да. Если б он отнесся ко всему, что происходит, с пониманием, небезразлично, от его физиономии не осталось бы ни шиша. Так что, как бы не возражал писатель Горький, безразличное отношение к действительности было и остается самым доступным опиумом для народа. Вадим сбросил ноги на пол, накинул одеяло на плечи.
Что бросалось в глаза?
Бардак. Всюду валялись вещи, вещи, вещи. А на ногах висели серые клочья с красными и черными подтеками - его брюки, сшитые в Доме мод под заказ. Классные были штаны. В своем роде шикарные.
Он задрал штанину – о, ля-ля! - и поскорее опустил ее на место: правая подставка выглядела ужасно - напоминала кусок мяса на вертеле. На ней лучше было не акцентироваться - безразличие, прежде всего.
Закутавшись в одеяло, он поковылял на кухню, закрыл окна и позавтракал: водой из чайника с колбасой из морозильника, строго, безвкусно, сердито.
Заморив червячка, он покопался в ворохе хлама на полу, нашел себе новые джинсы, старую кожаную куртку и кусок тряпки, из которой сделал лямку для руки. Он подобрал револьвер и воткнул его за пояс. Принарядившись, он вышел из дома и поехал к игровым автоматам за деньгами. У него не осталось за душой ни копейки.
Знакомый кассир игровых автоматов приветствовал его широкой улыбкой:
- А! Это вы, везунчик? Потратились?
- Привет, - поздоровался Вадик и осмотрелся.
Кроме них в зале никого не было.
- Что с вами?! - ужаснулся дядька. - Попали в передрягу?
- Мне страшно везет, - кивнул Вадим. - Три жетона в долг, пожалуйста, - попросил он и пообещал: - Через три минуты отдам три жетона и сверху накину тридцатник, идет?
- Нет, так не пойдет, - возразил дядька.
- Почему? - Он расстегнул куртку, показывая кассиру волыну под брючным ремнем.
Однако тот твердо смотрел на клавиши кассового аппарата, совершенно не замечая револьвера, которым его пытались напугать, и жестко стоял на своем:
- Потому что деньги вперед.
- Три жетона, - повторил Вадим, приставив к виску невнимательного кассира дуло "Кобры". Щелкнул затвор. - Пожалуйста!
- Попапожалуйста... - наконец, среагировал мужик. - Пожалуйста... - и выдал три жетона.
Вадим убрал пушку и направился к автомату. Не успел он забросить медяшку в "однорукого бандита", как сзади раздался ядовитый смешок. Он обернулся.
На столе, заслонив собой кассира, болтая в воздухе ножкой, сидела цыганка по имени Кобра. А рядом на том же столе красовался сумарь, черный кожаный бэг, с которого все началось.
- Отдай ему то, что взял, - попросила Кобра, кивнув на перепуганного кассира.
- Без проблем. - Вадим подплыл к столу и положил жетоны перед дядькой. - Приятно тебя видеть, - сказал он Кобре.
- Приятно меня видеть! - польщено растаяла та. - Продвигаешься, Чапаев. Очень немногим приятно меня видеть.
- Мои акции подскочили? - он кивнул на сумку: - Это мне?
- От Насти. - Кобра заботливо поправила торчавший воротник на его куртке. - А спасибо скажи Олесе.
- Я все-таки ее достал?
- Это что-то. Блицкриг. Как она была вчера счастлива! Олеся никому еще так не верила, никому.
- Почему Люшечка этого не знает?
- Тебе недостаточно, что знаю я?
- Ты видишь, что он со мной сделал? - Вадим покрутил перед цыганкой перебитой рукой.
- Так, он тупой, - улыбнулась Кобра. - Ты еще не понял?
- А мне пофиг. Я не хочу боли.
- И ему пофиг. Ему лишь бы кресло не съезжало, мальчик мой, а кто у него там: ты или Полицай, - какое ему дело?
- Короче, я уже задыхаюсь от твоих приколов, красавица. Я скоро подохну от этих шуток. Что это? - Он ткнул пальцем в сумку: - Зачем ты это принесла?
- Это Настя. Решила выйти сухой из болота, сама пришла.
- Отнеси ей обратно.
- Я что, носильщик?
- ... Слушай, зачем ты вообще с нами связалась? У тебя дел больше нет?
Он дотронулся до шоколадной ладони Кобры сначала одним пальцем, затем вторым, третьим... Наконец, осмелел, поднял ее руку с серебряными браслетами к своему лицу и лизнул впадинку между большим и указательным пальцами. Он прижал ее к губам и закрыл глаза. В это мгновение он пережил нечто божественное, ясное, блаженное. Всё сгинуло, всё растворилось, всё исчезло. Осталось беспредельное материнское лоно вселенной… Ни одного предмета, только любовь. Только любовь...
- Я так плакала о тебе, так плакала... - прошептала вдруг Кобра.
- Мама?
Цыганка коснулась второй рукой его темени, и в этот момент он понял, что победил.
- Я, правда, хочу тебя, правда... - Он без малейшего страха посмотрел в глаза Кобры. Это были самые чистые и простые глаза на свете, роднее тебя самого.
- Я знаю.
- Но когда ты рядом, я не живу. Посмотри, я еле стою. А я хочу жить, Кобра, я хочу жить. Ну, зачем ты к пришла? Ты смеешься, тебе все хи-хи-ха-ха? Люди такие маленькие, да? Такие жалкие, тупенькие... А что мы можем? Что с нас брать? У нас только деньги, Кобра, только деньги, над этим даже смеяться смешно. Если б мы могли, если б мы знали, что делать, кроме денег. Но нам же ничего не дали. Ничего, кроме денег. На свету мы дохнем как комары, в темноте ревем как молокососы. Если б кто-нибудь нам сказал, Кобра, если б кто-нибудь...
- Ладно, живи. - Кобра одернула руку, к которой он приклеился, и соскользнула со стола.
- Кобра! - Он попытался ее остановить. Глупо, конечно.
- Я проголодалась, пусти! - Она оттолкнула его и пошла к выходу. - Я хочу есть. И не дай божок, мне сегодня подсунут кетчуп вместо крови.
Дверь хлопнула.
Вадим остался один на один с обомлевшим кассиром.
- ... Вот это баба, - изумленно произнес тот, позабыв, как, чуть ранее, ему едва не разнесли череп из-за трех жетонов.
- Какая баба? - переспросил Вадик.
- Эта ж цыганка. Как ты ее назвал? Кобра?
- Где Кобра? Где цыганка?
- Была же...
- Да? Ты ее видел? Ты ее хорошо разглядел?
- …?
- Эта баба, - сказал Вадим, растопырив пятерню перед носом кассира, как при первой встрече. - Эта изумительная женщина хочет есть, ты слышал?
- Да, слышал. - Мужик вновь окосел.
- Если сегодня в этом городе не найдется того, кто сможет накормить эту бабу, она завтра поднимет Неву настолько, что не видно будет телевизионной вышки. - Вадим опустил руку: - Женат?
- Женат, двое детей, - отрапортовал кассир, чтобы его не убили.
- Любишь жену? - Вадим открыл сумку.
- Да.
- А детей?
- Да.
- Купишь детям игрушки, - распорядился Вадим, выложив мужику сто баксов двадцатками и десятками. - А с женой выпьешь за мое здоровье. А я выпью за твое.
13
Он выпил в "Корчме" на Среднем проспекте Васильевского острова, в кабачке студентов и промышленных кадров. Более того, он оставил там триста баксов, угостив всех, кто оказался с ним под одной крышей.
- "Ни земли, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…" - затянул один осоловевший студент. Он сидел напротив Вадима, заливал пивом горечь нищеты и вспоминал Бродского.
- Как тебя звать? - спросил Вадим.
- Рома.
- А я Романов.
Рома с достоинством поднял вверх указательный палец:
- Почти тезки. Почти! - Он не собирался сокращать дистанцию. - "Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду, между выцветших линий на асфальт упаду..."
- Классно - да? - "на асфальт упаду..." - прицепился Вадим. - А дальше? Что дальше?
- "И душа неустанно, отлетая во тьму, поплывет над домами в Петроградском дыму..."
- Да, да, да...
- И апрельская морось,
под затылком снежок,
и услышу я голос:
- до свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
- Я сейчас плакать начну, - сказал Вадим.
- А дело было так, - пояснил Рома, показав пальцем в пол: - У Иосифа здесь жила одна девочка...
- В "Корчме"?
- Не, - улыбнулся студент, - на Васильевском острове. Он приходил к ней с улицы Пестеля...
- Знаю, - кивнул Вадик. – Знаю, где Пестеля.
- Но у него не было денег. Поэтому она его игнорировала.
- Девчонка?
- Ага. Поэтому он приходил умирать. Пять лет ходил.
- Ого!
- ... "Зная мой статус, моя невеста пятый год за меня ни с места..." - Рома безысходно засмеялся: - Приходил умирать.
- Кто?
- Иосиф. Ходил... Потом умер, и уехал в Америку.
- Как-как?
- А вот так, - отрезал студент и с вызовом уставился в лицо Романова.
Вадим вдруг вспомнил Иосифа Блана:
- Какая у него была фамилия?
- Я сомневаюсь, что его фамилия тебе о чем-то скажет, - с миной интеллектуального сноба проворчал Рома.
- Не понял?
- Ты прилетел из другого мира, Вадя. Человек, который отдает в пивнухе триста баксов, - прости - не наш человек. Ты можешь напялить на себя бомжовский плащ, купить умную книжку, не стричься, не мыться, но ты так и останешься сытым, Вадя...
