- Не понял?
- Ты прилетел из другого мира, Вадя. Человек, который отдает в пивнухе триста баксов, - прости - не наш человек. Ты можешь напялить на себя бомжовский плащ, купить умную книжку, не стричься, не мыться, но ты так и останешься сытым, Вадя...
- Я? - опешил тот.
- Ты сытый, - кивнул Рома. Неожиданно его глаза дико сверкнули, голос болезненно сорвался и прошипел: - Ты даже не сытый - ты сытенький! Сытенький!
- О, ля-ля!
Вадим понял, что пора уходить. Друган Рома перебрал и решил навесить на благодетеля, унизившего его достоинство дармовой выпивкой, все свои комплексы. Чтобы не обострять отношений, Вадик пожелал студенту успехов и отправился на Университетскую набережную, к темно-синему фасаду, что напротив Медного всадника, слева от египетских сфинксов и прямо над заледеневшей речкой Нева.
14
Это было сродни пытке на девятом круге преисподней. Восемь вечера. Обстановка на третьем этаже филологического факультета такая: одна-единственная аудитория, в которой все еще горит свет, и две полуживые души: Настя и профессор Аркадьев. Она сдает зарубежную литературу - он принимает. Все однокурсники Насти разошлись по домам в районе шести вечера.
Красноречиво взмахнув рукой, Аркадьев взглянул на часы:
- Голубица, мы полтора часа бьемся над одним и тем же вопросом, с меня уже пот льется! Вы собираетесь здесь ночевать?
- Нет-нет, - ослабевшим голосом пробормотала Настя. - Что... что вы хотите, чтобы я сделала? Ставьте четверку, на пятерку я уже не рассчитываю. - Она решила сдаться.
Профессор с сочувствием покачал головой:
- Речь идет о том, что я собираюсь поставить вам двойку.
- Двойку?!
- Ага.
Право, Настя была уверена в приличной оценке: содержание билета бедняжка изложила так, что от зубов отскакивало. Но отскакивало только первые десять минут. Потом Аркадьев втянул ее в какой-то изнурительный базар о грешниках и праведниках Данте Алигьери, совершенно обескровивший девушку, так что на втором часе общения с этим извергом она не смогла бы вспомнить, на какой станции метро живет, не говоря уже о точном месте встречи Данте Алигьери с божественной Беатриче, которого от нее страстно домогался экзаменатор последние сорок минут.
- Ставьте двойку, - безвольно согласилась Настя.
Профессор отрицательно помахал указательным пальцем.
"Противный!" - подумала Настя. Еще вчера обожаемый ею Аркадьев сегодня сидел перед ней с видом прокурора, словно ты убила, ограбила и совершила все чудовищные мерзости разом, и демонстрировал девушке самые отвратительные грани своего характера: склонность к издевательству, садизму, интеллектуальному изуверству. Лишь сейчас до восемнадцатилетней студентки, тупо строчившей его лекции, стало доходить, за что ненавидит краснощекого Аркадьева сушеная университетская профессура: всех, у кого не достаточно активно варятся мозги, он пунктуально гравировал в списки личных врагов. Насти пока в этом списке не было. К огромному ее сожалению. Ибо, прими он ее за козюлю, она б уже сидела в кинотеатре "Спартак" и смотрела очередной фильм Фасбиндера.
"Может, ты голубой?" - подумала Настя и сказала:
- Вы поставили двадцать шесть троек, профессор...
- Хотите, чтоб я и с вами так поступил?
- Уже да.
- Двадцать шесть! Как трогательно, что вы подсчитали. А сколько пятерок?
- Одна.
- У Парамонова?
- Да.
- Каков ваш вывод?
Настя нервно дернула плечом и честно опустила глаза:
"Да провались ты! Не знаю!"
- Это говорит лишь о том, голубица, - заявил Аркадьев, - что у вас на курсе двадцать шесть дегенератов - идея встречаться с ними снова меня удручает. Если б я располагал уймой терпения, я бы поставил им двойки. А Парамонов - умница, подает надежду на свет в конце тоннеля. Что ж... - Он вновь обратил внимание на часы:
- Постараемся не уходить от предмета. Тройки вам все равно не видать, а насчет вечернего чая с блинами - все в ваших руках. Вы помните, как выглядела Беатриче, когда ее увидел Дант?
Сжав кулаки от раздражения, Настя ответила:
- Она выглядела эффектно.
- Да что вы?
- А что? - Настя смело устремила в постоянно прыгающие глаза экзаменатора двух серых ангелов за стеклами очков. - Нигде ведь не сказано, что от Беатриче разило перегаром и табачиной, что она была перезрела или мужеподобна, носила платье старшей сестры с дырками на коленях... Она наверняка была обеспеченной девушкой, вовремя вышла замуж.
- Наверняка, - задумчиво согласился профессор. - Наверняка. Так, где они встретились?
- У Люцифера.
- Вы путаете.
- Думаете, если б Дант не встретил Беатриче, она бы когда-нибудь попала в книгу с хорошим концом?
- Не думаю, - усмехнулся профессор. - Так-так...
- Любовь всегда начинается внизу, - обосновала студентка. - Лишь потом, по памяти, ее тащат выше: в рай, на небо, на облака.
- В каком-то смысле...
- С неба открывается совсем иная панорама. Данте он полюбил Беатриче на земле, а не на небе.
Аркадьев удовлетворенно кивнул. Кажется, Настя попала в точку и угадала, что от нее требуется:
- Полюбил и убил, - продолжала она. – Ну, чтобы не мучилась. Отправил на небо.
- Где вы это вычитали?
- Вы же сами рассказывали, как она его прокатила, - вышла замуж за романского бюргера. А он взял и... - Настя выпрямила указательный палец дулом пистолета и громко щелкнула пальцами.
Профессор вздрогнул: палец студентки и серые глаза смотрели на него.
- Ясно? - Настя с наглой улыбкой опустила руку: - Он никому не мог признаться, что убил девушку, которую любил, и всю жизнь мучился: то сделал - не то сделал?
- Но как?
- Мысленно, - без запинки ответила Настя, - Гениальное убийство: чисто, надежно, одним ударом - в сердце. Он убил ее мысленно. Надо быть очень продвинутым, чтобы убить мысленно... Потом у него начался ад: галлюцинации, ломки, мысли. Он бы никогда не стал поэтом и не написал бы Божественную комедию, если б мысленно не убил Беатриче.
- Он бы не убил Беатриче, если б не был поэтом, - сосредоточенно перефразировал Аркадьев. На его нервном лице начали проявляться признаки интеллектуального оргазма. - Вы мыслите, голубица, - с благодарностью произнес он: - Я чувствовал, что вы можете... Вы способны.
- Не стыдно заставлять девушку мыслить?
Пристыжено отвернувшись к окну, профессор подставил Насте красную щеку. Бегающие глазки педагога все реже и реже сталкивались со способной ученицей.
- Теперь я свободна? - спросила Настя. - Вы поставите тройку?
- Вы полагаете, там... - Аркадьев показал на дверь, за которую спешила убежать девушка, - будет лучше, чем здесь? Полагаете, там светит Солнце, поют херувимы?
- Нет.
- Тогда перед тем, как идти, опишите-ка мне состояние дел в нашей щёлке.
- Где?! - не поняла Настя.
- Злые щели.
- …?
- Вы впервые о них слышите?
Настя прищурилась.
- ... Восьмой круг, злые щели. Кто там?
- В каком смысле, кто? - замялась Настя.
- Я два часа бился над тем, чтобы вы прекратили корчить дурочку. Вы прекратили – умница. А теперь давайте по делу.
- По какому делу? - зациклило студентку.
- На восьмом круге, в седьмом рве находятся такие узенькие щёлочки... - Аркадьев провел ногтем на столе "такую узенькую дорожку".
Настя замерла.
- Кто в них сидит? - спросил он с бесподобным сарказмом, чувствуя, что отвоевал у противника временно оккупированную пядь земли.
- Это точно последний вопрос?
- Гарантирую, - пообещал профессор.
- Воры, созналась Настя. – Это всё?
Она сделала вид, будто ткнула пальцем в небо.
- Какие именно? Не всех же воров гребут под одну гребенку.
- Я... я не помню.
- А нечего вспоминать - подумайте. Вы же умеете мыслить.
- ... Ванни Фуччи? - вспомнила Настя.
Аркадьев недовольно вздохнул:
- Одинокий, больной Ванни Фуччи... Сколько ему еще томиться? Нет, нет и нет. Оставьте в покое несчастного Ванни, он помер тысячу лет назад, ему уже ничто не угрожает. Вы ж умеете мыслить, а слона не видите!
- У меня минус четыре и минус пять, - Настя показала Аркадьеву на свои очки. - Я плохо вижу.
- Да и бог с вами, - разочарованно махнул рукой профессор. - В аду сидят живые люди, - вот что следовало запомнить в первую очередь, а не "Ванни Фуччи". Я столько об этом говорил! Вы же были на всех лекциях.
- Была, - кивнула Настя. - Говорили. «У каждого свой ад, свое чистилище и райский уголок».
- Райский уголок ... - усмехнулся экзаменатор. – Да, райский уголок. Приятно иметь с вами дело. Вы меня эадолбали. Ладно, открывайте свою щёлку...
Настя с ужасом увидела, что правая рука Аркадьева залезла в брючный карман, а на его красной физиономии появилась печать неземного удовольствия.
- Да вы что себе позволяете?! - Она подпрыгнула со стула, словно с утюга.
- Что я? - опешил краснощекий. - Что случилось?
