Все присутствующие словно окаменели. Жан-Лу за стеклом эфирной студии побледнел так, будто вся его кровь внезапно испарилась. Барбара отпрянула от своего пульта, словно он стал вдруг смертельно опасен.
– Кто ты? – в растерянности произнес Жан-Лу.
– Неважно, кто я. Важно, что сегодня ночью я опять убью, и была не была…
Фрэнк вскочил, словно обнаружил, что сидит на электрическом стуле.
Клюни, сидевший рядом, тоже поднялся и взял его за руку.
– Это не он, Фрэнк, – шепнул Клюни.
– Как это понимать – «не он»?
– Он ошибся. Он сказал: «Меня зовут некто и никто». Тот говорил о себе: «Я – некто и никто».
– Какая разница?
– В данном случае очень большая. А кроме того, он явно не в ладах с грамматикой. Вы же слышали. Это просто шутка какого-то мерзавца.
Словно в подтверждение слов психопатолога из динамиков раздался смех, явно пытавшийся изобразить сатанинский хохот, и связь прервалась.
Морелли влетел в режиссерскую аппаратную.
– Засекли!
Фрэнк и Клюни бросились за ним по коридору. Юло из кабинета директора тоже поспешил следом за Бикжало.
– Есть?
– Да, комиссар. Звонок откуда-то с окраины Ментона.
Фрэнк остудил их радость, заметив, что и собственную тоже.
– Доктор Клюни говорит, что это не он, а какой-то самозванец.
Психопатолога призвали к ответу. Грамматическая ошибка, допущенная звонившим, оставляла дверь открытой, и Клюни поспешил захлопнуть ее.
– Хотя голос изменен точно так же, но судя по лексике, это не тот, кто звонил прежде. Уверяю вас, не он.
– Да будь он проклят, кто бы он ни был. Ты уже предупредил комиссара в Ментоне? – спросил Юло у Морелли.
– Сразу, как только узнал, откуда звонок. Они молниеносно бросились туда.
– Еще бы, не станут же они упускать такой случай – взять его…
Комиссар избегал взгляда Клюни, словно, если не будет смотреть на него, что-то изменится.
Прошло пятнадцать минут, показавшихся бесконечными. Они слышали, как в коридоре из динамиков звучали музыка и голос Жан-Лу, продолжавшего вести передачу. Звонили, конечно, еще десятки людей, и АТС была перегружена. Рация у Морелли на поясе звякнула. Нервы инспектора натянулись, как струны.
– Инспектор Морелли.
Пока он слушал, разочарование омрачало его лицо, словно туча, постепенно закрывающая солнце. Еще прежде, чем он передал ему наушник, Юло понял, что ничего не вышло.
– Комиссар Юло.
– Привет, Никола, это Робер из Ментона.
– Привет, так что?
– Я на месте. Ничего, ложная тревога. Этот мерзавец, накурился, как печная труба, и хотел позабавить свою девчонку. Представляешь, звонил прямо из своего дома, идиот. Когда мы вломились, они чуть в штаны не наложили от страха…
– Чтобы им сдохнуть со страху, этим придуркам. Арестуешь его?
– Конечно. Кроме того, что помешал следствию, эта скотина еще держит дома хороший кусок сыра.
Робер имел в виду гашиш.
– Ладно. Заберите и подпалите ему как следует задницу. Да так, чтобы пресса расписала. Надо дать хороший урок, а не то нас замучают дурацкими звонками. Спасибо, Робер.
– Да не за что. Мне жаль, Никола.
– Честно говоря, мне тоже. Пока.
Комиссар отключил связь. Он окинул всех взглядом, в котором уже совсем угасла надежда.
– Вы были правы, доктор. Ложная тревога.
Клюни, казалось, растерялся, словно почувствовал себя виноватым оттого, что попал в цель.
– Ну, я…
– Отличная работа, доктор, – сказал Фрэнк, – действительно, отличная работа. Никто не виноват, что так получилось.
Все не спеша направились по коридору в режиссерскую аппаратную. К ним подошел Готте.
– Так что?
– Ничего. Ложный вызов.
– Вот и мне показалось странным, что удалось так просто засечь этот звонок. И все-таки, как же понять, что…
– Все хорошо, Готте. То, что я только что сказал доктору Клюни, относится и к вам. Отличная работа.
Они вошли в режиссерскую аппаратную. Здесь ожидали новостей, но увидев разочарование на их лицах, все поняли, не задавая вопроса. Барбара расслабилась и облокотилась о пульт. Лоран молча пригладил волосы.
И тут снова замигала красная лампочка на стене. Диджей выглядел усталым. Он отпил воды из стакана и приблизился к микрофону.
– Алло?
В ответ – тишина. Та тишина, которую все уже научились узнавать. Потом какой-то тихий шорох и ненатуральное эхо.
Наконец, зазвучал голос. Все медленно, будто им свело шеи, повернулись к динамикам.
– Привет Жан-Лу. У меня впечатление, будто вы ждете меня…
Клюни наклонился к Фрэнку.
– Слышали? Вот сейчас он говорит совершенно правильно. Это он.
Жан-Лу теперь держался увереннее. Его руки сжимали стол так сильно, что побелели костяшки пальцев, но в голосе его не было и следа волнения.
– Да, мы ждали тебя. Ты ведь знаешь, что ждали.
– Так вот он я. Ищейки уже устали, конечно, бегать за тенями. Но охота должна продолжаться. И их, и моя.
– Почему должна? Какой в этом смысл?
– Луна принадлежит всем, и каждый из нас имеет право на нее выть.
– Выть на луну означает страдать. Но можно и петь при луне. Можно быть счастливым в темноте, иногда, если виден какой-нибудь свет. Господи, но ведь можно быть и счастливым в этом мире, поверь мне.
– Бедный Жан-Лу, ты тоже думаешь, будто луна настоящая, а ведь это одна видимость… Знаешь, что находится во мраке небес, друг мой?
– Нет. Но думаю, ты мне скажешь.
Человек у телефона не почувствовал горькой иронии этих слов. Или, может быть, почувствовал, но пренебрег ею.
– Там нет ни бога, ни луны, Жан-Лу. Самое верное слово, какое тут можно употребить, – ничто. Там полнейшее ничто. И я настолько привык жить в этом «ничто», что уже и не замечаю. Повсюду вокруг, куда ни взглянешь, ничто.
– Ты сумасшедший, – невольно вырвалось у Жан-Лу.
– Я тоже задумывался об этом. Очень возможно, что и так, хотя я читал где-то, будто сумасшедшим не свойственны сомнения на этот счет.
– Но и безумие тоже может закончиться, можно вылечиться. Как помочь тебе?
Говоривший проигнорировал вопрос, словно на него не было никакого ответа.
– Спроси меня лучше, что я могу сделать, чтобы помочь вам. Вот она – новая кость. Для ищеек, которые носятся за собственным хвостом, отчаянно пытаясь укусить его. Это петля. Замечательная петля, которая вертится, вертится, вертится… Как в музыке. Где есть петля, которая вертится, вертится, вертится…
Голос затих, словно смикшированный. Из динамиков, как и прежде, внезапно зазвучала музыка. Но никакой гитары, никакого нео-ретро, на этот раз – танцевальная и чрезвычайно современная мелодия. Торжество электроники в ее лучших образцах. Музыка умолкла так же внезапно, как и включилась. В наступившей тишине вопрос Жан-Лу прозвучал особенно важным:
– Что это означает? Что ты хочешь этим сказать?
– Я задал вопрос, отвечать на него – вам. Из этого и состоит жизнь, друг мой. Из вопросов и ответов. Ничего больше – только вопросы и ответы. Каждый человек несет по жизни свои вопросы, начиная с тех, что заложены в нем с рождения.
– Какие вопросы?
– Я – не судьба, я – некто и никто, но меня легко понять. Когда человек, увидев меня, осознает, кто я такой, в ту же секунду все вопросы снимаются: ему уже больше незачем спрашивать, когда и где. Я – ответ. Я означаю для него «сейчас». Я означаю «здесь».
Наступила тишина. Затем голос тихо произнес новый приговор:
– Это потому, что я убиваю…
Металлический щелчок оборвал связь, оставив в воздухе эхо, прозвучавшее ударом гильотины. Фрэнк представил себе, как падает отрубленная голова.
«Нет, не теперь, боже праведный!»
Инспектор Готте тотчас связался со своими сотрудниками.
– Засекли?
Ответ, который он сообщил, подействовал наподобие какого-то колдовства – у всех перехватило дыхание.
– Нет. Ничего не вышло. Ни одного сигнала, который можно было бы засечь. Пико говорит, что этот тип – настоящий феномен. Ничего не удалось обнаружить. Если он звонит через Интернет, то сигнал так хитроумно замаскирован, что наша аппаратура его не распознает. Этот мешок дерьма опять надул нас.
– Вот беда. Кто-нибудь узнал музыку?
Кто молчит, тот соглашается. Но сейчас всеобщее молчание означало «нет».
– Черт подери! Барбара, кассету с музыкой. Срочно. Где Пьеро?
Барбара уже переписывала кассету.
– В зале для совещаний, – ответил Морелли.
Всех охватило лихорадочное волнение. Все понимали, что следует действовать быстро, крайне быстро. Может быть, звонивший уже вышел на охоту. А кто-то другой сейчас занимается своими обычными делами, не подозревая, что отсчитываются последние минуты его жизни. Все бросились искать Мальчика дождя – единственного среди них, кто сразу мог распознать музыку.
