Адвокат не обратил бы на него внимания, если бы не привык во время перекрестных допросов ловить на лицах свидетелей это сочетание досады, что сказал лишнее, и сомнения, заметил ли промах судья. Что же он сейчас выболтал… что за несколько дней может добыть какую угодно почку?.. Ведь, действительно, странно…
— Отдел информации этажом выше, точно над моим кабинетом, — завершил свою речь генеральный директор.
— Видите ли, — суетливо потоптавшись на месте, попросил адвокат, — мне будет как-то неловко самому представляться. Не могли бы вы им позвонить и объяснить, кто я такой?
— О господин Самойлов, положительно, невозможно вам в чем-нибудь отказать. — Набрав телефонный номер, Хуарес сообщил, что в отдел информации сейчас зайдет его друг, господин Самойлов, по поводу органа для госпожи Торелли, да, да, того самого прискорбного случая, и он должен получить все интересующие его данные.
В отделе информации прежде всего в поле зрения попадали кадки с пальмами, под сенью которых, вместо ожидаемых обезьян, обитали мониторы компьютеров, а также миниатюрная темноволосая девица, с большими печальными глазами и в белом халате, точнее, в белой курточке, покроем имитирующей халат. Отдельно, на видном месте, стоял круглый столик, на коем красовалась табличка: «Стоимость распечатки на один орган 15 тысяч рублей».
Непроизвольно ощупав внутренний карман пиджака и удостоверившись в наличии бумажника, Александр Петрович приступил к разговору. Прежде всего он хотел бы получить данные об утраченной почке, которая наилучшим образом устраивала его клиентку, синьору Торелли, дабы было с чем сравнивать все остальное.
— Я таких указаний не получала, — попыталась возразить девушка.
— Как не получали? — возмутился адвокат. — Весь смысл моей беседы с господином Баранкиным сводится к возможности сопоставления данных.
— Хорошо, я сделаю, — прошелестела она, съежившись, словно ожидая, что посетитель может ее побить.
Поколдовав на клавиатуре одного из компьютеров, она вывела на экран фамилию «Торелли» и несколько строчек кодовых букв и чисел, после чего принтер начал печатать нужные данные.
Морщась от зудящего звука, издаваемого принтером, адвокат взялся за вторую, более сложную часть задачи.
— Есть еще одно, скажем так, щекотливое обстоятельство, — издалека начал он, — которое, собственно, и заставило меня, прежде чем прийти к вам, провести беседу с главой вашей фирмы.
Девица сразу почувствовала что-то неладное, и печаль в ее глазах уступила место тревоге, а губы сложились в страдальческую гримасу.
— Дело в том, — безжалостно продолжал адвокат, — что моя клиентка, будучи супермоделью и весьма уважаемым человеком у себя на родине, тем не менее, увы, страдает некоторыми расовыми и социальными предрассудками и потому, помимо чисто медицинских данных о предлагаемых органах, хочет, делая окончательный выбор, располагать исчерпывающими сведениями о донорах.
— Но информацию о донорах мы не даем никогда! — трагическим шепотом произнесла девица.
— Именно об этом я и договаривался с вашим шефом. — Заметив, что она явно боится громкой речи, он намеренно повысил голос: — Да позвоните ему и спросите сами! — Он пододвинул к ней на столе телефон.
Ее взгляд из тревожного сделался паническим, и, глядя на телефон, как на раскаленный утюг, который ей предлагают взять голыми руками, она застыла в нерешительности.
«Похоже, — подумал Александр Петрович, — в этой фирме, как в саперных войсках, люди ошибаются один раз в жизни».
— О, если вам неловко, — он сменил резкий тон на бархатные интонации Санта Клауса, — я могу сам позвонить, — и потянулся к телефонной трубке.
— Не надо, пожалуйста, не надо, — жалобно попросила она, — я напечатаю вам о донорах.
Опасливо косясь на телефонный аппарат, она направилась к очередному компьютеру, и через минуту зудение принтеров стало хоровым.
— А какова у вас система оплаты? — Чтобы помочь ей успокоиться, он заговорил лениво, со скучающими нотками: — Я имею в виду, кому конкретно платить?
— В кассу, — последовал еле слышный ответ, — в коридоре налево окошко. Квитанции принесете мне.
— Я полагаю, мне следует заплатить за двенадцать распечаток? — Он сделал небрежный жест в сторону таблички на столе.
На ее лицо вернулось страдальческое выражение.
— Хорошо, хорошо, — сказал он поспешно и тихо, — уверяю вас, эти последние распечатки не увидит никто, кроме синьоры Торелли, — и мысленно добавил: «Да и она не увидит» — я заплачу за шесть распечаток.
Девушка благодарно кивнула.
Через четверть часа адвокат уже направлялся к воротам парка, ступая по яркому ковру из опавших кленовых листьев. Он специально пошел по боковой аллее, приметив на ней, у пруда, одинокую садовую скамейку: ему не терпелось хоть краем глаза заглянуть в распечатки, чтобы иметь по дороге домой материал для размышлений. Он уже приготовился устроиться на скамейке и начал отгребать в сторону скопившиеся на сиденье листья, как почувствовал в пояснице, у крестца, легкий холодок. Удивленно подняв глаза, он увидел двух лебедей, с интересом разглядывающих извлеченные им из кармана свернутые рулоном бумаги.
Это уже мания преследования, строго сказал себе Александр Петрович, птицы просто привыкли попрошайничать. Лебеди лениво поплыли прочь, но холод в спине не исчезал, и адвокат был вынужден оглядеться кругом уже вполне профессионально, изображая праздный интерес гуляющего человека к окрестностям. Рядом, за решетчатой оградой, на шоссе припарковался салатного цвета «Москвич», водитель которого, выйдя наружу, пристраивал на ветровом стекле щетки дворников, хотя дождя не было.
Поставив на скамейку ногу и поправив на башмаке шнурок, адвокат пошел вслед за лебедями, которые удачным образом уводили его вглубь парка. Пошарив в кармане, он нашел жевательную резинку и бросил птицам, одна из коих немедленно ее проглотила.
Так, не спеша, он добрался до центральной аллеи, защищенной от любопытных взоров густыми кустами, и быстро пошел по ней, почти побежал, в противоположную от главного входа сторону, к дальнему углу парка, где успел ранее приметить в ограде два изогнутых железных прута, образующих дыру, куда можно было пролезть.
Осторожно выглянув в дырку, он убедился, что «Москвич» остановился у ворот. Далее уже было несложно дождаться свободного такси и, протиснувшись между прутьями, остановить его.
— К ближайшему метро и, если можно, поскорее, — попросил он таксиста ласковым голосом.
Пролетая мимо салатного «Москвича», Александр Петрович успел запомнить номер, но лица водителя не разглядел: тот быстро наклонил к рулю голову.
«Профессионал», — печально вздохнул адвокат.
«Москвич» немедленно сел им на хвост.
— По-моему, вас пасут, — вскоре заметил таксист, почему-то при этом радостно скалясь.
— Да, — беспечно заметил Александр Петрович, — псих один, с утра привязался. Говорит, будто я его родственник, и хочет делить со мной какое-то наследство. Нынче много развелось сумасшедших.
— Это уж точно, — подтвердил шофер, улыбаясь еще шире.
Чтобы приободрить его, адвокат извлек из бумажника несколько долларовых бумажек и расположил их в руке веером. Стрелка спидометра тотчас поползла вправо.
Уйти от погони не удалось, но доллары свое дело сделали: резко затормозив, водитель остановился у самого входа в метро, и, юркнув под землю, адвокат успел втиснуться в уже закрывающиеся двери вагона.
После серии пересадок он почувствовал себя в безопасности. Выбравшись на поверхность и найдя подходящее кафе, он смог наконец заняться просмотром бумажек, из-за которых успел подвергнуться преследованию, причем непосредственно с момента, когда они попали в его руки.
Едва бросив беглый взгляд на распечатки, Александр Петрович присвистнул, вернее, попытался присвистнуть, ибо свистеть не умел. В детстве он считал это серьезным своим недостатком и пытался тайком упражняться, и вот вдруг сейчас губы вспомнили сами давно забытое занятие, сложились в трубочку и попытались свистнуть, как и много лет назад, безуспешно.
Накануне, в купе поезда, бормоча себе под нос перед сном, что получит, наверное, не менее двух неприятных сюрпризов, он и не подозревал, насколько окажется прав. В одних только этих бумажках сюрпризов оказалось три.
Прежде всего, почка, из-за которой так убивалась троюродная кузина, принадлежала мужчине, погибшему в возрасте сорока восьми лет. Об имплантации ее двадцатишестилетней Клаве не могло быть и речи: независимо от других параметров, отторжение было гарантировано. Старый врач, петербургский друг адвоката, оказался прав: Клава не собиралась делать никакой пересадки. Для чего ей в таком случае эта почка?
Во-вторых, две из шести медицинских распечаток содержали сведения не о тридцати параметрах, упомянутых Хуаресом-Баранкиным, а о значительно большем количестве, свыше пятидесяти, и включали в себя не только биохимические данные, но и физиологические. Часть из них, как, например, пульс и кровяное давление, не могли быть получены при обследовании трупа или умирающего человека. Объяснения этим странностям можно было придумывать разные, но все они согласовывались со зловещей репутацией «Пигмалиона».
