Он вернулся к разговору с Томми.
— Вы говорили, что Макс Альбов вернулся в Мюнхен во всем великолепии.
Томми добавил:
— Во всяком случае, мне кажется, что мы теперь уважаем Макса еще больше. Держу пари, у него будет миллион.
— Откуда? Он говорил?
— Будет заниматься телевизионной журналистикой.
— Он упоминал о совместном предприятии?
— Да, это было что-то связанное с имуществом. Он говорил, что тот, кто не способен делать деньги в Москве, не разглядит и муху на дерьме.
— Звучит соблазнительно. Может, теперь всем надо ехать в Москву?
— О том и шла речь.
Томми не мог оторвать глаз от женщин. От одного их соседства он раскраснелся и вспотел, возбужденно разглаживая рубашку на животе, взлохмачивая волосы толстыми пальцами. Аркадий не разделял его настроя. Любовь — это дуновение ветерка в горах, восход солнца, нирвана; секс — это когда валяются в траве и листьях; секс за деньги — это вообще грязь. Но кто он такой, чтобы судить? Столько времени прошло с тех пор, как он знал секс и любовь! Один считает, что секс за деньги — это грубо и притупляет чувства, другой находит его простым и доступным. Разве у этого другого меньше воображения и больше денег?
У каждой нации свой тип лица. От татар наследуют узкие, скошенные кверху глаза. От славян — мягкий овал лица, закругленные брови, небольшой рот и белую как снег кожу. У Ирины же были свои, особенные черты. Глаза у нее были посажены шире и глубже, скорее от византийцев, чем от монголов, взгляд был более открытый и в то же время неуловимый. Лицо не совсем овальное, подбородок не такой тяжелый, губы полнее, более резко очерченные. Странно, в Москве он то и дело слышал ее голос. Здесь — молчание.
Иногда он представлял себе, как они с Ириной жили бы обычной, не такой, как у них сложилась, жизнью. Муж и жена. Жили бы, как все люди, ложились бы спать и просыпались вместе. Возможно, постепенно возненавидели бы друг друга и решили разойтись, но обычным путем, не кромсая жизнь пополам. Без мечты, которая выродилась бы в наваждение…
Подошли та, что в розовом, и ее подружка и попросили шампанского.
— Конечно! — казалось, Томми все устраивало.
Все четверо уселись за столик в углу. Девушку в розовом звали Татьяной, ее подругу в колготках — Мариной. У Татьяны были темные корни волос, собранных в аккуратный светлый «конский хвост», у Марины — черные волосы, прикрывающие синяк на щеке. Томми, играя роль хозяина, представил:
— Мой приятель Аркадий.
— Так и знали, что он русский, — отозвалась Татьяна. — У него романтический вид.
— Бедняки не так уж и романтичны, — ответил Аркадий. — Томми куда романтичнее.
— Можем позабавиться, — предложил Томми.
Аркадий наблюдал, как одна из девушек, не спеша, направлялась на очередной поединок, ведя за собой солдата. Оба скрылись за ширмой из стекляруса, отгораживающей задние комнаты.
— Русские часто бывают? — спросил он.
— Водители грузовиков, — с гримасой ответила Татьяна. — Обычно у нас международная клиентура.
— Мне немцы нравятся, — задумчиво заметила Марина. — Они моются.
— Это важно, — согласился Аркадий.
Татьяна добавила что-то под столом из плоской фляжки в шампанское и щедро плеснула в остальные три бокала. Водка и здесь подрывала моральные устои. Марина наклонилась над своим стаканом и прошептала: «Мольто импортанте».
— Мы знаем итальянский, — сказала Татьяна. — Два года ездили по Италии.
— Работали в балетной труппе «Большой Пикколо», — уточнила Марина.
— Это еще не значит, что она связана с балетом Большого театра, — прыснула Татьяна.
— Но мы действительно танцевали, — Марина выпрямилась, демонстрируя стройную мускулистую шею.
— В маленьких городках. Но сколько солнца, музыки, — вспоминала Татьяна.
— Когда мы уезжали, в Италии было с десяток так называемых русских балетных трупп. Все они копировали нас, — добавила Марина.
— Думаю, мы можем сказать, что прививали любовь к танцу, — сказала Татьяна. Она плеснула Аркадию еще. — У вас и правда нет денег?
— Ее всегда тянет не к тому, — пошутила Марина.
— Спасибо, — сказал Аркадий, обращаясь к обеим. — Я разыскиваю пару своих друзей. Одного зовут Макс. Русский, он одевается лучше меня, знает английский и немецкий.
— Такого не видали, — ответила Татьяна.
— И Борис, — добавил Аркадий.
— Борис имя известное, — сказала Марина.
— Его фамилия что-то вроде Бенца.
— Здесь такая фамилия тоже известна, — сказала Татьяна.
— Как он выглядит? — спросил Аркадий Томми.
— Высокого роста, интересный, дружелюбный.
— По-русски говорит? — спросила Татьяна.
— Не знаю. При мне он говорил только по-немецки, — ответил Томми.
Бенц оставался пока чем-то до того отвлеченным — ничего, кроме фамилии на регистрационной карточке в Москве и на письме в Мюнхене, — что Аркадию служило утешением даже то, что он встретил кого-то, кто видел его во плоти.
— Почему он должен знать русский? — спросил Аркадий.
— У Бориса, которого я имею в виду, западная внешность, — сказала Марина. — Я только хотела сказать, что он очень хорошо говорит по-русски.
— Он немец, — сказала Татьяна.
— Ты же с ним не была в постели.
— Ты тоже.
— С ним была Тима. Она рассказывала.
— Рассказывала? — передразнила чью-то жеманную речь Татьяна.
— Мы с ней подруги.
— Корова. Извини, — добавила Татьяна, увидев, что Марина обиделась. И обратившись к Аркадию, сказала: — Польский хрен, вот кто он.
— Тима здесь?
— Нет, не здесь, но я вам скажу, — ответила Татьяна. — Красная, все четыре колеса ведущие, откликается также, когда называют «Бронко».
— Я знаю, что она имеет в виду, — сказал Томми, жаждущий снова вклиниться в разговор. — Это дальше по дороге. Я отвезу вас.
— Жалко, что у вас нет денег, — сказала Татьяна Аркадию.
В данной обстановке Аркадий воспринял это как самый большой комплимент, какой только можно себе представить.
В стороне от основного шоссе стояла дюжина джипов, «Труперов», «Пасфайндеров» и «Лендкрузеров». У колеса каждой из машин стояла проститутка. Клиенты останавливались поторговаться на обочине. Как только договаривались о цене, девушка выключала красный фонарь, означавший, что она занята, клиент забирался внутрь, и они отъезжали в глубь площадки, подальше от света фар проезжавших мимо машин. На краю темного поля уже стояло десятка два съехавших с шоссе автомобилей.
Томми с Аркадием прошли вдоль ряда освещенных машин, пересекли площадку, уступив дорогу подъехавшему «Труперу». Томми все больше входил в роль гида.
— Они работали в прицепных домиках в городе, пока жители не стали жаловаться на движение в поздний час. Здесь они меньше бросаются в глаза. Их ежемесячно проверяют врачи, так что вполне безопасно.
На машинах, стоявших в отдалении, задние шторки были задернуты. Один из джипов колыхался с боку на бок, словно ехал по дороге.
— Как выглядит «Бронко»? — спросил Аркадий.
Томми указал на одну из крупных моделей, но голубого цвета. Салоны у всех были высоко приподняты над землей, так что можно путешествовать по тундре.
— Ну и как? — спросил Томми.
— Все вполне приличные.
— Я имею в виду девочек.
Аркадий уловил, куда клонит Томми.
— Что вы хотите сказать?
— Хочу сказать, что мог бы одолжить денег.
— Нет, благодарю.
Томми переминался с ноги на ногу, затем протянул ключи от своей машины.
— Будьте любезны.
— Вы серьезно? — спросил Аркадий.
— Раз уж мы здесь, почему бы не воспользоваться? — отрывисто заговорил Томми, набираясь храбрости. — Ей-богу, всего несколько минут.
Аркадий был потрясен и чувствовал себя по-дурацки. Какое право он имеет судить других? В следующий момент Томми начнет умолять. Он взял ключи.
— Буду в машине.
«Трабант» стоял на противоположной стороне дороги. Из него Аркадий видел, как Томми направился прямо к джипу, моментально договорился о цене и, обежав машину, сел с правой стороны. Джип задним ходом отъехал в темноту.
Аркадий закурил, нашел пепельницу, но радио не обнаружил. Идеальный социалистический автомобиль, предназначенный для дурных привычек и невежества, а он был его идеальным водителем.
На дороге, перекрещиваясь, то появлялись, то исчезали лучи фар. Возможно, дело не в том, есть ли преступность в Германии, а, скорее, в том, что считать преступлением. В Москве проституция была нарушением закона. Здесь она была регулируемым бизнесом.
На освободившееся после джипа место въехал «Трупер». Его владелица включила красный фонарь. Глядя в зеркальце заднего вида, подправила кудряшки, подкрасила губы, поправила бюстгальтер, подняв повыше могучие груди, и взяла книжку. Женщина в машине, стоящей впереди, глядела перед собой густо накрашенными глазами. Ни та ни другая не походили на Тиму. Аркадий предполагал, что имя является уменьшительным от Фатимы, и искал девушку хотя бы отдаленно похожую на мусульманку. На таком расстоянии света от фонарей было не больше, чем от свечи. Ветровые стекла казались иконами с изображениями томящихся от скуки мадонн.
