Я принес два бокала, поставил диск с балладами Декстера Гордона и разлил вино.
Бодиль вышла из ванной. Из одного полотенца она соорудила на голове подобие тюрбана, а во второе завернулась, закрепив его на уровне подмышек. На это полотенца едва хватило. Бодиль сверкнула голой ляжкой, наливая себе воды из-под крана.
– Все пытаешься соблазнить меня? – спросила она, когда мы сидели за вином и слушали музыку.
– Я… я… могу тебя запереть… я…
– Это была шутка! – рассмеялась Бодиль и хлопнула в ладоши.
Дальше мы сидели молча. Ливень усилился, но вечер получился необыкновенно приятным.
– Мои родители никогда не любили Петера, – вдруг сообщила Бодиль.
Я не нашел что ответить.
Она призналась, что тоже не любила его.
– Он не отец Майе, – продолжала Бодиль. – Тот был еще… безнадежнее… если, конечно, такое возможно…
– Это понятно, – кивнул я.
– Не знаю, – пожала плечами Бодиль.
– Что не знаешь?
– Ничего не знаю.
– Не многие люди могут утверждать о себе, что они ничего не знают, – философски заметил я. – Или – что знают все.
По крайней мере, это прозвучало умно.
– Ты мне нравишься, – призналась Бодиль. – С той нашей встречи в Мальмё. Но я обратила на тебя внимание раньше, как только увидела по телевизору.
– Это хорошо, – только и смог сказать я.
– Ничего хорошего, – возразила Бодиль. – Слишком много препятствий. Мне не нравится, что Майя видит в доме столько мужчин.
Я не понял, что она имела в виду.
Бодиль зевнула:
– Я хочу спать. Проводи меня.
Я дал ей подушку и плед, и она прекрасно устроилась на диване.
– А зубы чистить не будешь?
– Обойдусь одну ночь. Как думаешь?
– Обойдешься. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Харри Свенссон.
Я вышел во двор и еще раз посмотрел в сторону моря. Мужчины в плаще не было. Я обошел дом со всех сторон и только после этого запер дверь, закрыл окна, погасил свет и отправился в спальню.
Но не успел лечь, как Бодиль Нильссон возникла у моей кровати:
– Я хочу к тебе.
Я сдернул одеяло. Бодиль скинула полотенце, легла в кровать и повернулась ко мне спиной.
– Похоже, места хватает, – пробормотала она, заворачиваясь в одеяло.
Я обнял ее, и она еще плотней прижала мои руки к своей груди.
– Спокойной ночи, – сказала Бодиль.
– Спокойной ночи, – отозвался я.
С минуту мы молчали.
– Ты спишь? – подала голос Бодиль.
– Нет.
– Я так и поняла.
Она вздохнула.
– А ты?
– Тоже нет.
– Я так и понял.
– Почему?
– Ты разговариваешь.
– А что, если я разговариваю во сне? – предположила она.
– Не похоже.
– А ты когда-нибудь слышал, как разговаривают во сне?
– Нет, но думаю, что это звучит иначе.
Прошла еще минута.
– А знаешь, что говорил Клинтон? – спросила Бодиль.
– Какой Клинтон?
– Билл Клинтон, президент США.
– Он много чего говорил.
– О сексе, – уточнила она.
– О сексе?
– Ага.
– Нет. Я помню, он любил хорошие сигары.
Бодиль рассмеялась.
– На телевидении, перед лицом всего мира, он утверждал, что никогда не занимался сексом с той женщиной… И он не врал, потому что для таких, как он, заниматься сексом означает только вставить… хм… ты знаешь, что я имею в виду.
В ладони закололо, словно по ней пробежал электрический разряд.
– И?.. – не выдержал я.
– И что ты об этом думаешь?
– О теории Клинтона? – переспросил я. – Думаю, каждый волен считать, как ему угодно.
– Значит, секса у нас не было. Договорились?
– Да, ты ведь замужняя женщина.
– Рада, что ты меня понимаешь.
Билл Клинтон никогда мне не нравился. Я даже не мог понять, горит ли у него сигара во рту, или он держит ее для вида.
Сольвикен, август
Мужчина пригнулся к рулю и поднес к лицу левую руку.
Хотя прикрывался напрасно, тем двоим было не до него.
Журналист что-то говорил.
Женщина смеялась, прижималась к нему.
Чем они займутся, когда вернутся домой? Мужчина вздохнул.
Маленький гаденыш, так называла его мать.
Стоит ли заняться этой женщиной, выследить ее, убить?
Толстяку так и не удалось поджечь дом.
Значит, нужно дождаться этой женщины.
В зеркале заднего вида замигали фары. Мимо медленно проехала полицейская машина. Женщина в форме кивнула ему с пассажирского сиденья.
Здесь оставаться нельзя.
Полицейская машина притормозила на разворотной площадке и поехала назад, а мужчина вырулил на трассу.
Автомобиль с женщиной в форме скрылся из виду.
Остается перехватить ту, что была с журналистом.
Мужчина припарковался на автобусной остановке.
Уж он найдет способ ее тормознуть.
Он отвезет ее к себе.
Она встряхнет его не хуже глупой гусыни из Хальмстада.
Мужчина вышел из машины, помочился возле автобусной остановки. Часа через два можно будет снова спуститься в гавань, найти ее машину, записать номер.
Но спустя двадцать минут вернулась полиция.
Черт! Что им нужно?
Мужчина в форме опустил стекло:
– Добрый день!
– Здравствуйте. Я решил передохнуть немного, скоро поеду домой.
– Разве не с вами мы только что встречались в гавани?
– Со мной. Я перекусил в ресторане. Устал, понимаете, и решил прикорнуть, прежде чем двигаться дальше.
– Вам далеко?
– Нет, минут через сорок пять буду на месте.
Полицейский по фамилии Лаксгорд – так было написано на беджике – попросил права и долго всматривался в карточку, прежде чем вернуть.
– Вроде все в порядке. Говорите, едете домой?
– Да.
– И не пили?
– Только воду.
– А как насчет проверки?
– Ничего не имею против.
Он наездил несколько сот миль и ни разу не вызвал подозрений. Другое дело, когда водил автофургон. Тогда его останавливали часто.
– Что ж… – подвел итог Лаксгорд. – Мне не к чему придраться. Автомобиль ваш, налог уплачен, вы трезвый. Но почему вы стоите на автобусной остановке?
– А что?
– Это запрещено.
– Но автобусы давно не ходят.
– Это мелочь, и мы охотно закроем на нее глаза, если только вы отдохнете здесь хорошенько, прежде чем продолжить путь. На дорогу надо выезжать полным сил.
– Я буду осторожен, – пообещал он.
Лаксгорд кивнул и поднял стекло. Полицейская машина тронулась с места.
Отсюда довольно далеко до Е6. Они преследовали его до самой трассы.
Черт!
Он свернул направо, заметив слово на щите со стрелкой: «Аллерум».
Теперь все равно.
Он не отказывался от своих намерений, но полиция на хвосте – это не шутки.
Что за черт этот Лаксгорд?
Сольвикен, август
Я проснулся, охваченный ужасом.
Бодиль еще была на кончиках моих пальцев, на моем языке, и подушка оставалась мокрой от ее непросохших после душа волос, но сама Бодиль исчезла.
Я сел. На полу перед дверью валялись босоножки и платье.
Значит, она где-то здесь.
Успокоившись, я встал, надел рубашку и шорты и вышел в гостиную.
Там раздавались голоса. Или нет, один голос. Очевидно, Бодиль разговаривала по телефону.
Потом в окне мелькнул ее затылок, и я подошел ближе.
Я ошибся. Бодиль была с девочкой, что убегала в лес при малейшей попытке заговорить с ней. С дикой кошкой, которую я спрашивал, не видела ли она, кто подложил в мой почтовый ящик фотографию.
Впервые я сумел разглядеть ее как следует.
У малышки были темные волосы, заплетенные в косу. Она немного косила, но это ее нисколько не портило.
Милый ребенок, но уж очень серьезный.
Меня удивил ее наряд, напоминающий о тяжелом послевоенном детстве. Шорты и кроссовки такого фасона не продаются в копенгагенских бутиках, где одеваются современные девяти-десятилетние девочки. С утра опять накрапывало, и на малышке был короткий дождевик, едва достающий до талии. Она молчала, не спуская глаз с Бодиль, которая, похоже, рассказывала о своей дочери.
Я приблизился к двери, девочка вздрогнула. Однако стоило мне выйти на веранду и встать рядом с Бодиль, как она быстро оглянулась и скрылась в лесу.
– Куда она? – удивился я.
Там не было даже тропинки, я проверял.
– Кто она? – в свою очередь спросила Бодиль.
– Не знаю, – пожал плечами я. – Она часто приходит сюда и смотрит. Интересуется, что мы здесь делаем с Симоном, но ничего не говорит. А стоит ее о чем-нибудь спросить, убегает. Так близко, как к тебе, она еще ни к кому не подходила.
Я наклонился и поцеловал Бодиль в лоб.
Она взяла мою руку и серьезно сказала:
– Мне надо ехать.
– Я знаю. Кофе выпьешь?
– Если поставишь сейчас.
На Бодиль была моя рубаха и ботинки.
– Сексуальный прикид, – заметил я.
Это была правда. И вообще, я очень обрадовался, увидев Бодиль. Уж не знаю, обратила ли она на это внимание.
– Поставь воду для кофе, – повторила она.
Пока я хлопотал у плиты, Бодиль мылась под душем.
– И как я сегодня выгляжу? – Она вышла из ванной и приняла у меня чашку с кофе.
