– Терпеть не могу аттракционы, – призналась Бодиль.
– Ты выросла с мамой? – поинтересовался я.
– Одно время папа работал в США, и мы жили врозь. Но потом папа вернулся.
Она ни словом не помянула мужа, и я воздержался от расспросов. Не стоит будить спящую собаку.
Мы ели мороженое в гавани неподалеку, и я показал Бодиль место, где зимой во время шторма накрыло пирс и волны вынесли рыбацкие лодки на берег.
– Останешься на обед? – спросил я.
Мы возвращались в Сольвикен по горной тропинке. Я не терял надежды угостить Бодиль обедом. Она взглянула на часы:
– Мы припозднились.
В Сольвикене она первым делом позвонила отцу, выяснила, что они еще не вернулись из Копенгагена, и осталась на обед.
– Только, пожалуйста, без дурацких шуток, – прошипел я Симону.
– Но может, дама хочет послушать…
– Не хочет.
– Только один анекдот…
– Я прибью тебя клюшкой для гольфа.
– О’кей, о’кей. Никаких шуток, как скажешь. – Симон, вздыхая, поковылял из кухни.
Он вел себя безупречно, даже поставил на стол вазу с цветами.
Мы устроились за столиком у окна с видом на море.
Симон принес два сухих мартини:
– Надеюсь, дама не возражает. Харри обычно принимает это перед едой.
Когда он ушел, Бодиль шепнула мне, перегнувшись через стол:
– Я не могу пить, я за рулем.
– Зачем тебе уезжать так скоро? – удивился я.
– Мне надо быть дома к возвращению родителей.
– А почему бы твоей дочери не остаться у них? – предложил я. – Я слышал, дети любят ночевать у дедушки с бабушкой.
Она задумалась.
– А где ты меня положишь?
– У себя.
– Думаешь, я такая дешевка? – Она не улыбалась.
– Я могу лечь на диване, могу в машине или в ресторане, хоть просто здесь, на стуле. Наконец я могу взять такси до Хельсингборга…
– Хорошо, – перебила она. – Мне нужно позвонить.
И ушла с мобильником.
Она долго говорила с кем-то. Смеялась. Завершив разговор, сунула телефон в сумочку и вернулась к столу.
Села. Подняла бокал с мартини:
– За тебя, Харри Свенссон!
– За тебя, Бодиль Нильссон!
Я так растрогался, что, кажется, прослезился.
– Но у меня нет зубной щетки, – забеспокоилась она.
– У меня найдется неиспользованная.
– Я лягу на диване, если ты не против. Не хочу прогонять тебя с кровати. А Майя переночует у родителей, они будут рады. У папы в подвале что-то вроде домашнего кинотеатра, она будет смотреть фильмы, пока не заснет.
О муже по-прежнему ни слова. Зато я узнал, что ее дочь зовут Майей.
Симон принес нам две порции карпаччо с сырым яичным желтком и по бокалу красного калифорнийского, которое называется «десять минут на тракторе». Все, разумеется, бесплатно.
Потом была тушеная рыба по-литовски – с некоторых пор наше фирменное блюдо. Один повар уже четыре дня не выходил на работу, и Кшиштофас, мой напарник по грилю, получил возможность показать, на что он способен. Теперь ему не нужно было мешать раствор на стройке. Он трудился на кухне с утра до вечера и выглядел довольным.
Симон принес новозеландский совиньон-блан, а я все говорил и говорил. Я умолчал о попытке поджога моего дома, зато рассказал о чудаках в Сольвикене и его окрестностях: о братьях, которые живут друг с другом, о сестрах и братьях, которые живут друг с другом и не хотят обзаводиться собственными семьями. Наконец я опомнился:
– Я много болтаю?
– Ничего, – успокоила Бодиль. – Мне интересно.
– Я всегда завожусь, когда выпью слишком много кофе.
– Но ты не пил кофе после обеда, – удивилась она.
– Может, именно поэтому.
– Не волнуйся. – Она положила ладонь на мою руку. – Я здесь и никуда не денусь.
Я понял, что никогда не забуду этого момента. Ее мягкого прикосновения, невинной улыбки в ее глазах, выбившейся из прически пряди.
Я заказал Симону граппу и кофе.
Бодиль никогда не пила граппу. С ней как с суши: дело вкуса.
Она пригубила напиток и склонила голову набок.
Потом глотнула еще и поставила стакан:
– Спасибо, это было неплохо.
Так просто: «неплохо».
Мы спустились к гавани и пирсу.
Моросило, однако на море стоял полный штиль. О борта рыбацких лодок и парусников чуть слышно плескались волны. Свет маяков дрожал на воде залива.
– Здесь можно купаться? – спросила Бодиль.
– Подростки иногда забираются на маяк и ныряют оттуда. Вероятно, чтобы произвести впечатление на девочек. Я бы не рискнул.
– А что ты делаешь, когда хочешь произвести впечатление на девочек?
– Я слишком много говорю. Пляж немного дальше.
– Там купаются?
– Да.
– Пойдем?
– Если хочешь.
Она взяла меня под руку, и мы не спеша направились к пляжу. Берег был каменистым, но альтернативы не наблюдалось. Можно нащупать в воде камень – опору для ног. Правда, на пляже в Сольвикене пространство между скалами залили цементом и установили лестницу, спускающуюся к воде.
– Здесь глубоко? – полюбопытствовала Бодиль.
– Да, причем сразу у берега.
– Можно стоять в воде?
– Нет, не здесь. Надо отплыть немного и встать ногами на камень, если хочется.
– Поплаваем?
– Сейчас?
– Да.
– Но у нас нет…
– И не надо.
Бодиль сняла босоножки и развязала поясок на платье. Потом подставила мне спину.
– Можешь расстегнуть молнию?
Я потянул замок вниз, и она сняла платье через голову и бросила на землю. Туда же легли трусы. В лицо мне полетели брызги, и Бодиль исчезла в волнах.
Через некоторое время ее голова снова появилась на поверхности.
– Прыгай! Здесь здорово!
Но одно дело снять с себя трусы и платье, а другое – расстегнуть рубашку и брюки и развязать шнурки на ботинках.
Она уже плескалась вовсю и смеялась, когда я по лестнице спускался в море.
Бодиль оказалась права: это было чертовски здорово.
– Покажи мне камень, на котором можно стоять! – закричала она.
– Осторожно! – предупредил я. – Там полно ракушек, попадаются острые как бритвы.
– Поплывем к плоту.
Поодаль на воде лежал плот двадцати пяти – тридцати метров длиной. Я никогда им не интересовался, поскольку в дневное время он кишел мальчишками, которые забирались на него и плюхались в воду.
Но Бодиль разыгралась как ребенок.
Она первая подплыла к плоту, поднялась на него по лестнице и легла на спину. Признаться, я обрадовался, когда увидел лестницу. Ловкостью я никогда не отличался.
Бодиль сидела и смотрела на меня.
Я не знал, что сказать.
– Ты слышал, что в дождь вода в море бывает особенно теплая? – спросила она.
– Неужели? – растерялся я.
Бодиль пожала плечами:
– А в грозу, говорят, еще теплее, потому что в воду попадают молнии и нагревают ее.
– Это я слышал.
– И?..
– Логично. Дождь льет с теплого неба, и молнии… В общем, не знаю.
– Будь на тебе штаны, я бы спросила: прячешь ли ты банан в кармане или просто рад меня видеть?
Я отвернулся, стараясь не смотреть ей в лицо:
– Но у меня их нет.
– Вижу, – улыбнулась Бодиль.
Я склонился к ее лицу… Кофе, граппа, соленая вода – в жизни не пробовал смеси вкуснее. Ее язык был мягкий, живой.
– Но я сплю на диване, если помнишь. Я все еще замужем, – предупредила Бодиль. – Поплыли обратно?
Я не хотел ничего слышать о ее замужестве. Я прильнул к ней, когда мы вышли на берег, потому что дрожал от холода, ведь вытереться было нечем.
– Ты действительно очень рад меня видеть, – повторила она.
– В жизни не встречал такой красивой женщины.
– Ты, наверное, всем это говоришь.
– Нет, это правда.
– Неправда, – возразила Бодиль. – Я толстая, и у меня слишком большой зад.
– Ты не толстая, и у тебя самый красивый зад из всех, какие я видел. – Я погладил Бодиль по спине и бедрам.
Она прижалась ко мне еще крепче:
– Тем не менее я сплю на диване.
– Ты уже говорила.
– Серьезно.
– Я помню, ты замужняя женщина.
Мы натягивали одежду на мокрые тела, и я заметил человека, который стоял поодаль, на парковке, и наблюдал за нами. Так мне показалось, во всяком случае. Я вздрогнул, когда встретился с ним взглядом. Высокий мужчина в плаще. Последнее меня удивило, ведь было тепло. Я инстинктивно прикрыл собой обнаженную Бодиль и поцеловал ее. Когда снова поднял взгляд, мужчина исчез.
Не исключено, что он мне привиделся.
Мы побрели к гавани. Мокрое платье липло к ногам Бодиль. Босоножки она несла в руках.
Я не люблю ходить босиком, но перспектива шлепать в ботинках мокрыми ногами привлекала еще меньше. Поэтому я взял ботинки в руки и осторожно ступил на камни, делая вид, что мне совсем не больно. Вероятно, это и был мой способ производить впечатление на девочек.
– У тебя есть полотенца? – спросила Бодиль, войдя в дом.
– Найдутся, – ответил я.
Пока она принимала душ, я сбегал в ресторан и выклянчил у Симона остатки вина под названием «десять минут на тракторе». Затем присел на террасе и стал напряженно вглядываться в сторону гавани, высматривая высокую мужскую фигуру в плаще. Но ничего не обнаружил, – вероятно, он действительно мне привиделся.
