Мы вкатили Джонса в одну из небольших палат интенсивной терапии. Хэммонд ни на миг не прерывал массаж сердца и ни разу не сбился с ритма. В палате нас уже ждал стажер хирургического отделения.
– Остановка сердца? – спросил он.
– Да, – ответил Хэммонд. – И дыхания. Пульса нет.
Хирург схватил бумажный пакет и достал пару резиновых перчаток, не дожидаясь, пока это сделает медсестра, и не сводя глаз с неподвижного тела Романа Джонса.
– Сейчас вскроем, – сказал он, сжимая и разжимая пальцы.
Хэммонд кивнул, продолжая массировать сердце, хотя и без особого успеха; губы и язык Романа делались все чернее, кожа на щеках и ушах тоже темнела и покрывалась пятнами.
Ассистент укрепил кислородную маску.
– Сколько, сэр? – спросила медсестра.
– Семь литров, – ответил хирург.
Ему подали скальпель. Одновременно медсестра убрала с груди Романа ошметки одежды. Никто не потрудился снять с него штаны и все остальное. Хирург шагнул вперед; лицо его сохраняло невозмутимое выражение, правая рука крепко сжимала скальпель, указательный палец плотно лежал на лезвии.
– Ладно, – молвил хирург и сделал ровный надрез поверх ребер на левой стороне груди. Разрез был глубокий и шел наискосок; из него текла кровь, но хирург не обратил на это ни малейшего внимания. Обнажив блестящие белесые ребра, он взрезал межреберную мышцу и пустил в ход расширитель. Послышался громкий хруст, затем – хлопок. Ребра лопнули, будто проволока. Мы увидели съежившиеся морщинистые легкие и увеличенное синеватое сердце. Оно не билось, но и не было неподвижным. Больше всего оно напоминало мешок, в котором копошатся черви.
Хирург начал прямой массаж. Плавно и мягко, согнув сначала мизинец, потом – безымянный, средний и указательный пальцы, он «выжал» сердце, освободив его от крови, затем принялся резко сжимать и разжимать кулак, покряхтывая в такт движениям.
Кто-то принес аппарат для измерения давления, и Хэммонд взялся за «грушу». Несколько секунд он молча следил за стрелкой и наконец сказал:
– Ничего.
– Фибрилляция есть, – ответил хирург, продолжая массаж сердца. – Давайте подождем. Адреналина пока не надо.
Прошла минута. Еще одна. Кожа негра делалась все темнее.
– Слабеет. Пять кубиков адреналина, один к тысяче.
Медсестра приготовила шприц, и хирург ввел лекарство прямо в сердечную мышцу, после чего возобновил массаж.
Я наблюдал, как аппарат искусственного дыхания ритмично наполняет легкие воздухом. Но Роман явно умирал. Через несколько минут хирург сдался.
– Все, – сказал он, извлекая руки из грудной полости, снимая перчатки и бросая последний взгляд на Романа Джонса. Затем он осмотрел раны на груди и предплечьях покойного, вмятину на черепе, и добавил:
– Вероятно, первичная остановка дыхания. Его сильно ударили по голове. – Хирург повернулся к Хэммонду. – Вы составите медицинское заключение?
– Да, конечно, – ответил Хэммонд.
В этот миг распахнулась дверь и в палату вбежала медсестра.
– Доктор Хэммонд, вас зовет доктор Йоргенсен, – сообщила она. – Привезли девушку в геморрагическом шоке.
***
Первым, кого я увидел в коридоре, был Питерсон в цивильном костюме. Он был растерян и раздражен, даже не сразу узнал меня. А узнав, дернул за рукав.
– Э.., послушайте, Берри…
– Не сейчас, – ответил я, шагая следом за Хэммондом и медсестрой в другую палату. Там лежала навзничь бледная как смерть девушка с обмотанными бинтами запястьями. Она была в сознании, но едва соображала; голова ее металась по подушке, из горла вырывались тихие стоны.
Над девушкой склонился ординатор Йоргенсен. Увидев Хэммонда, он сказал:
– Покушение на самоубийство, вскрыла вены. Кровотечение остановили, сейчас введем цельную кровь.
Он искал вену, чтобы подключить капельницу.
– Перекрестную пробу взяли, запросили кровь из банка. Понадобится не меньше двух единиц. Гематокритное число в порядке, но это еще ничего не значит.
– Почему в бедро? – спросил Хэммонд, кивая на капельницу.
– Руки пришлось перевязать. С верхними конечностями шутки плохи.
Я подошел поближе и сразу узнал Анджелу Хардинг. И куда только подевалась ее красота? Лицо сделалось мертвенно-бледным, вокруг губ выступили синюшные пятна.
– Что скажете? – спросил Хэммонд Йоргенсена.
– Вытащим, – ответил тот. – Если не случится ничего экстраординарного.
Хэммонд осмотрел перевязанные руки Анджелы.
– Повреждения здесь?
– Да, с обеих сторон. Мы уже наложили швы.
Хэммонд взглянул на кисти девушки. На ее пальцах виднелись темные бурые пятна.
– Ты эту девушку имел в виду? – спросил он меня.
– Да. Анджела Хардинг.
– Курит как паровоз, – заметил Хэммонд.
– Нет. Осмотри еще раз.
Хэммонд поднес руку Анджелы к носу и понюхал пальцы.
– Это не никотин…
– Совершенно верно.
– Но тогда…
Я кивнул:
– Вот именно.
– Да она же медсестра!
– Правильно.
Пальцы девушки были вымазаны йодом. Это вещество применяется как для дезинфекции, так и для разметки надрезов в хирургии. При постановке капельницы без него тоже не обойтись.
– Ничего не понимаю, – сказал Хэммонд.
Я поднял руки Анджелы повыше. Большие пальцы и тыльные стороны ладоней были испещрены мелкими порезами, из которых сочилась кровь.
– Что это, по-твоему?
– Пробовала.
Когда люди пытаются покончить с собой, вскрыв вены, на их руках часто остаются маленькие порезы, словно самоубийца сначала проверяет, достаточно ли острое у него орудие и насколько сильна будет боль.
– Нет, – возразил я.
– Тогда что это такое?
– Ты когда-нибудь видел жертв поножовщины?
Хэммонд покачал головой. Впрочем, где он мог их видеть? Такие зрелища доступны только патологоанатомам. Мелкие царапины на руках – верный признак того, что на человека напали с ножом. Жертва отбивается, и царапины – обычное дело.
– Это – типичная картина?
– Да.
– Ты хочешь сказать, что к ней лезли с ножом?
– Вот именно.
– Но почему?
– Потом объясню, – ответил я и отправился обратно, к телу Романа Джонса. Оно по-прежнему лежало в палате. Рядом стоял Питерсон. Какой-то незнакомый мне человек в костюме осматривал глаза покойника.
– Берри, вы всегда появляетесь в самое неудачное время, – сказал мне Питерсон.
– Вы тоже.
– Верно, – согласился он. – Но у меня такая работа. – Капитан кивнул на человека в костюме. – Поскольку в прошлый раз вы так всполошились, я на всякий случай захватил с собой полицейского врача. Как вы понимаете, теперь нам не обойтись без судебного следователя.
– Да, понимаю.
– Парня зовут Роман Джонс. В бумажнике лежали документы.
– Где вы его нашли?
– Валялся на улице. На милой тихой улочке на Маячном холме. С проломленным черепом. Должно быть, упал и ударился головой. На втором этаже дома разбито окно. В квартире некой Анджелы Хардинг. Она тоже здесь.
– Я знаю.
– Что-то вы сегодня больно хорошо осведомлены, а?
Я не стал отвечать. Голова буквально раскалывалась, боль накатывала волнами, я чувствовал страшную усталость. Хотелось улечься прямо на пол, уснуть и не просыпаться как можно дольше. Желудок сводило судорогой.
Я склонился над телом Романа Джонса. Кто-то снял одежду с его торса, и я увидел маленькие глубокие порезы на туловище и предплечьях. На ногах ничего подобного не было. Что ж, весьма характерная картина.
Полицейский врач выпрямился и взглянул на Питерсона.
– Трудно сказать, от чего он умер. – Врач кивнул на разверстую грудную клетку. – Они тут изрядно напортачили. Полагаю, причиной смерти стала черепная травма. Вы, кажется, сказали, что он выпал из окна?
– Похоже, что так, – покосившись на меня, ответил Питерсон.
– Я подготовлю отчет, – сказал врач. – Дайте-ка мне его бумажник.
Получив то, что просил, врач отошел к стене и занялся писаниной. Я продолжал осмотр трупа. Меня особенно интересовала голова. Я ощупал вмятину.
– Что это вы делаете?
– Осматриваю покойного.
– Кто вам разрешил?
Я вздохнул.
– А что, требуется разрешение?
Питерсон заметно смутился, и я добавил:
– Прошу вас разрешить мне произвести предварительный осмотр трупа.
Произнося эти слова, я покосился на полицейского врача. Тот переписывал какие-то данные из документов Джонса, но я был уверен, что он прислушивается к разговору.
– Но ведь будет вскрытие, – сказал Питерсон.
– И все-таки разрешите.
– Не могу.
– Не валяй дурака, Джек, – вдруг подал голос врач.
Питерсон взглянул на него, потом опять на меня.
– Ну, ладно, Берри, – сказал он наконец. – Осматривайте, только ничего не трогайте.
Я пристально всмотрелся в рану на голове. Это была вмятина чашеобразной формы, размером с кулак. Удар был нанесен набалдашником трости или куском трубы, причем довольно сильно, явно наотмашь. К кровавой корке прилипли крошечные бурые щепки. Я не стал их трогать.
